Казачья станица, широким загоном раскинувшись по степи, гулко копытя твердую землю, катилась по ковыльной степи. На берегу Майны они застали дымящиеся головешки господской усадьбы, крестьянских избенок, несколько изрубленных тел, облепленных зелеными жирными мухами.
Из живых нашелся один мальчонка, который забился в заросли полыни и конопли, и видел, как все было. Ногайцы подкрались незаметно под утро, выпустили десяток зажженных стрел, завизжали, замахали саблями и пиками и ринулись на господский двор. Хозяин, шляхтич русский дворянин переселенец из Литвы, отстреливался из пищали, потом выскочил на крыльцо с двумя пистолетами, застрелил двух ногайцев и тут же насквозь был пронзен пикой. Подбежали трое мужиков с копьями, но их расстреляли из луков. После этого налетчики выволокли из дома жену шляхтича с дочерью, связали их, затем сложили, что было ценного в доме, в узлы, набили мешки металлической посудой, кувшинами, тазами, хотели взять зеркало, но разбили. Согнали в один табун лошадей, коров, овец и погнали в степь.
В мужицкие избы ногаи не заходили, знали, что там поживиться нечем. Подожгли их одну за другой и, наскоро перекусив едва обжаренным на огне мясом, покатили в степь, как это всегда делала орда. Но это была уже не орда, а шайка налетчиков, около полусотни всадников. Им бы жить мирно, пасти скот на своих бескрайних пастбищах, но нет, вдруг просыпался в них зуд набега, желание пролить чужую кровь, полонить кого-нибудь, продать в рабство. Грабеж пахотного населения был смыслом жизни степняков.Так жили их предки, так хотели жить они сами, не догадываясь, что их время уже прошло, а они–обыкновенная, сбившаяся в стаю, шайка молодых шакалов, которые еще не почувствовали на себе тяжесть казачьей руки и ее разящего удара.
Набеги на русские окраинные поселения к середине XVII века стали редки. Чаще калмыки, башкиры и ногайцы воевали между собой, но, случалось, появлялся среди них отчаянный башибузук, который не слушал старших своего рода, когда те ему говорили о силе огненного боя русских воинов, их неустрашимости и стойкости в бою. Именно таким был Аскер, который, наслушавшись прадедовских преданий о том, как Золотая Орда властвовала над Русью, вообразил себя тем, кто в состоянии объединить Степь против русских. А для этого, полагал он, нужно совершить подвиг, победить русских, привести на аркане полон, пригнать много скота, набить животы отощавших нукеров мясом. Аскер был изрядным гордецом, и хотел, чтобы о нем в степи пели песни, чтобы у него было много пастбищ, скота, жен и наложниц.
Атаман Степан Большой уже слышал об этом парне и поэтому не удивился, узнав,что разбой на Майне его рук дело. Идти по следу Аскера было легко: скот вытаптывал в степи широкую дорогу, но Степан опасался, что увидев погоню, разбойник бросит все и уйдет только с пленницами, Красивые русские женщины высоко ценились в Средней Азии, и за них бухарские купцы, постоянно обитавшие в ногайских улусах, могли дать большие деньги. Этого нельзя было допустить, и вечером, когда уже начало темнеть, подозвал к себе сотника Осипа Разгуляя.
Они слезли с коней и сели на землю.
–Как думаешь, где сейчас Аскер? –спросил Степан.
–Впереди верст за пятнадцать, может двадцать.
–Тут видишь, какая беда… Он может уйти с бабой и девчонкой, а скот бросить.
–Этот звереныш может. Слушай, Степан, что мы с ними возимся: в плен берем, на воеводский суд волочем? Взять всех в пики, и вся недолга.
–Ты дело слушай! Отбери из своих человек семьдесят и, пока мы кашеварить будем, уйди оврагом в сторону. Когда стемнеет, двинешь так, чтобы к утру оказаться впереди ногаев. Твоя задача захватить полонянок живыми, а с Аскером делай, что хочешь!
–Понял, атаман!
–Разгуляй вскочил на коня и направил к своей сотне.
Ночь выдалась темная, беззвездная. Казачья станица спала, плотно обложившись дозорами, которые, выдвинувшись со всех сторон, чутко вслушивались в темноту. Изредка ржали кони, да иногда казак во сне вскрикивал, увидев нечто такое, что трогало душу. Степан Большой лежал на кошме и раздумывал, как дальше скроить свою жизнь,которая уже вдосталь помотала его по белу свету. И где он только не побывал за свою тридцатилетнюю службу. Молодым добивал остатки казацких и ляшских шаек, которые бесчинствовали на Руси, потом был в осаде под Смоленском, ходил в Литву. Даже в Сибири побывал за караваном с мягкой рухлядью. Последние два года определили его в Рязанский разрядный полк. Пошли на Синбирскую гору, крепость строить. И понял Степан, что надо бросать бродячую жизнь, укореняться. Присмотрел себе землицу ничейную, попросил дьяка Григория Кунакова написать великому государю челобитную на отвод 200 четвертей пашенной земли, тем более она находилась за чертой, в Диком Поле, и желающих на нее не было. И крестьянишек себе Большой присмотрел–чувашей,которые хотели избавиться от ясака. Хорошие, работящие люди, он был уверен, что уживется с ними. За службу у него скопилось немало рублей. И решил он женится на чувашке, на дочке одного мурзы, чтобы старость отдать молодой жене и детям.
Утром казаки быстро снялись с ночевки и двинулись вперед. День вставал жаркий, душный. Сегодня должно было все кончиться, и от близкой смертельной схватки у неопытных казаков на сердце было томление и неуютность, а опытные рубаки подтягивали ремни, проверяли упряжь, оружие и зорко вглядывались в степь.
Степан Большой выехал на небольшой курган и увидел в верстах трех тучу пыли.
–Сшиблись!–понял он и скомандовал сотне ускорить движение и приготовиться к схватке.
Из тучи пыли вырывались коровы, лошади, отдельные всадники и мчались прочь. Казачья лава врезалась в сечу, когда уже почти все было кончено. На маленьком пятачке земли бешено крутились, отмахиваясь саблями, несколько ногайцев, прикрывая полонянок, которые сидели на земле, обхватив головы руками. Степан Большой понял, что Аскер решил использовать женщин как заложниц. У ногайцев, которые любили кичиться своей гордостью, была такая паскудная привычка–прятаться за женщин, когда им угрожала опасность. Казаки плотно окружили разбойников, но не знали, что делать.
Аскер размахивал саблей над головой женки шляхтича и вопил, что есть силы:
–Зарежу! Отпускай, зарежу!
Степан Большой краем глаза заметил, что казаки, слева от него, сбились в кучу, прикрывая конями мушкетчика, прилаживающего на сошники свое оружие. Нужно было выгадать несколько мгновений и атаман, подняв руку, крикнул:
–Храбрый Аскер! Мы отпустим тебя, только оставь нам женщин!
–Нет! Урусы богаты женщинами, и эта добыча моя!
В этот миг ударил мушкетный выстрел, и казаки ринулись вперед. Кусок свинца разбил голову ногайца вдребезги. Мать и дочь были невредимы, только от волнения потеряли сознание.
–А ну, сбивай скотину в табун! –скомандовал атаман.
–Оружие собрать.
Мертвяков зарыть!.. Своих везти в Синбирск!
Стоянку сделали недалеко, на берегу тихой степной речки. Дымился большой таган с мясом. Казаки купали коней и сами плескались в воде. Все были довольны и веселы, кроме одного казака, который лежал в стороне, спеленатый в тонкую кошму. Для него все на свете кончилось и началось там, где все мы, грешные, когда-то да пребудем.Пообедав, отдыхать не стали, выбрали прямую дорогу на Симбирскую крепость, двинулись по ней и шли до позднего вечера. Заночевали на опушке березовой рощи.Большой и Разгуляй сидели у догорающего костра и тихо беседовали. Говорили о том, что Москва не поспешает с выдачей денег, казаки недовольны, и добром это не кончится.
– Отучают нас от казакования, –сказал Большой.
– Раньше никакой разницы не было между казаками, а сейчас донские, гребенские, яицкие. Но у тех своя управа. Пока вот и меня на кругу выкликают. Но помяни мои слова, скоро все это для городских казаков кончится. Атамана будут назначать, в походы ходить не будем, а в городах сидеть навыкнем. Будем рядом со стрельцами яблоками мочеными торговать.
–А что же делать?
–Думать надо. Тебе, как сотнику, вряд ли земли нарежут, был бы татарский мурза,
получил бы сотню четей в одном поле. А так ты кто? Казак, даром что сотник.
–Так что же делать, дядька Степан?
–Жениться, дурья твоя башка!
–Так на ком жениться? В степи же невесты не растут?
–А чем полонянка плоха. Женка видная, вдовая, что дочка, так то не беда. Своих казаков нарожаете. А у нее земля, ей хозяин нужен, а ты мужик видный. Хочешь, сосватаю?
–Как-то неудобно сразу, я ж ее не знаю.
–Вот дурак!
Утром поднялись и легкой рысью двинулись в путь. Атаман подъехал к разгуляевской сотне, где ехали вдова с дочкой. Пригляделся: женка в самом соку, от испуга уже отошла, зорко смотрела вперед, выглядывая, скоро ли начнется отчина.
Атаман своим конем оттеснил коня вдовы в сторону, от чужих ушей подальше.
–Как жили-ночевали, госпожа? Улеглось хоть чуть-чуть сердечко? Такое пережить, воину и то страшно.
–Страшно уже не то, что пережито, а то, как дальше жить. Дом разорен, муж убит, нива в колосе, а кому жать? Да ты, атаман, не стесняйся, зови меня Евдокией Егорьевной и прямо говори, что надумал.
Большой хмыкнул в бороду: бабочка, и правда, с головой на плечах.
–Не буду скрывать от тебя, Евдокия Егорьевна, разговор сегодня шел о тебе у меня ночью с сотником Осипом Разгуляем. Уж больно по душе ты ему пришлась.
–Так ты что, сватаешь?
–Да так и делаю. Я Осипа с молодых казачат выпестовал. Сейчас ему чуток за тридцать. К вину воздержан, холостой, кое-что имеет на жизнь. Вот я и подумал, а не свести ли вас вместе. Он и защитник, и работник. Решай!
–Да как это сразу, решай? Чай, не козу покупаем. Вот если бы он пожил у меня недельку, другую, я бы присмотрелась и решилась.
Атаман свистнул и Осип Разгуляй подскакал к ним, красный, как рак, язык проглотил.
– Слушай, сотник, приказ! Отбери десятка два самостоятельных казачков из своей сотни и останешься в усадьбе Евдокии Егорьевны для сторожи. Получи провиант, из табуна заберите её лошадей и коров. Сторожу нести до Покрова. А вас, Евдокия Егорьевна, на зиму приглашаю в Синбирск.

Сотни, не останавливаясь, шли вперед, а сотник. Разгуляй сколачивал свою команду сторожей. Брал одних желающих и старых боевых друзей.На взгорке атаман Степан Большой обернулся и помахал оставшимся рукой.Близость Волги, дома и отдыха, потянули казаков на песню:

Ой, сад ли мой, садок!
Не у места садик вырос-
Под горой, над водой.
В саду Оленька гуляла,
У Оли черные брови,

У Ванюши горьки слезы;
Доведут слезы до худого-
До солдатства.
В Сенгилей-город.
Сенгилей –город православный
Казаками разукрашен