Часто бывает так, что на небе ни облачка, но в самом воздухе уже чувствуется приближение грозовой бури. Так и Степана Тимофеевича Разина ещё и близко не было, но его мятежное имя уже витало над Волгой, настраивая думы всех людей, и начальных, и подневольных, на тревожный лад. Все ждали, что вот-вот на волжской окраине случится доселе небывалое и ужасное, сравнимое только с тем, что бывало во время Смуты, ведь оставались ещё живы старики, помнившие времена державного лихолетья. Но были ещё более близкие примеры – Соляной и Медный бунты, когда народное возмущение обнажилось в кровавом неистовстве почуявшего своё право на насилие простого люда. От Стеньки Разина ждали гораздо большего,  и гулящие люди и инородцы Поволжья с нетерпением выглядывали, когда явится атаман, чтобы пополнить в несметном числе ряды его бунташного войска.

Очень скоро многим в России стало известно о казачьем атамане, который занял Яицкий городок, затем счастливо пограбил персидское побережье Каспия, явился в Астрахань с несметной добычей, получил от царя милостивую грамоту и до весны удалился в Паншин городок на Дону. Подвиги Разина воспринимались как деяния сказочного богатыря, превращались в былины, которыми заслушивался народ, всегда мечтавший о появлении мстителя за свои унижения и муки от сильных и богатых людей.

Над Волгой уже сияла звёздами летняя ночь, но не все на струге спали. И Максим сквозь щели в досках, на которых он лежал, слышал разговоры стрельцов, что находились внизу.

– Знать, правду говорят, что атамана ни пули, ни стрелы не берут? – спросил молодой голос.

– А  как  они  его  возьмут,  если  у него заговор от них самим Горинычем на него наложенный, – послышалось в ответ. – Немецкий капитан в него с трёх шагов из своего мушкета стрелял, пуля на Стенькиной груди только царапину оставила, как на камне, а сама – всмятку.

–  Слушай, Нефёд, а кто такой Гориныч?

– Это, брат, царь водяной. У него со Стенькой договор: атамана ни пуля, ни сабля не берёт, а тот ему за это подарки посылает, золото в воду сыплет, шелка да бархаты, но больше всего по нраву Горинычу, когда Стенька его человечиной потчует. Часто слышно про него, что он то и дело своих супротивников в воду сажает. А Гориныч-то тем доволен и своим благоволением атамана жалует.

– Слышно, он жёнку в воду бросил, так ли это? – спросил ещё чей-то голос.

– Не жёнку, а персианскую княжну. А до того он Горинычу свою жену невенчанную подарил близ Яицкого городка. Одел её в лучшие одежды и бросил в Яик со словами: «Прими, благодетель мой Горинович, самое лучшее и дорогое, что я имею!» От этой жёнки у него сын имеется, Стенька отослал его к астраханскому митрополиту с тысячью рублей в придачу, чтобы тот его воспитал в православной вере. А персианку он уже опосля в Волгу кинул, когда из набега на Каспий возвернулся…

Рядом с Максимом смачно, с присвистом, захрапел стрелец. Максим толкнул его и снова приник к доске ухом.

 

– … а на подходе к Астрахани встретил Разина товарищ воеводы князь Львов с милостивой царской грамотой. В крепости пальба учинилась, когда казацкие струги встали у берега, сам воевода князь Прозоровский, митрополит и лучшие люди вышли встречать Стеньку, как же, сам великий государь его милостью пожаловал. Однако воевода своровал от атамана милостивое царское слово, стал ему казацкие вины выговаривать, что-де в Яицком городке двести стрельцов жизни лишил, государевы струги топил, торговлю с персианами порушил, много чего воевода выговаривал. Поначалу Разин слушал его терпеливо, только ножкой в сафьяновом сапоге притопывал, а потом возговорил громким голосом: «Ты, князь, на воеводстве сидючи, совсем обомшел, как пенёк гнилой. Вот велю я своим побратимам сбросить тебя с раската крепостной башни, не возрадуешься!» Задрожал Прозоровский от страха, за митрополита прячется. А Разин усмехнулся и говорит: «Хоть ты, князь, государево милостивое мне слово своровал, я тебя сам пожалую частью казацкого дувана как своего есаула». И положили казаки к ногам воеводы золото, жемчуга и лалы, и платья парчёвые, бархатные и камчатые. От жадности возжглись глаза у князя, он Стеньку винить перестал и молвил: «Гуляйте, ребята, только Астрахань не сожгите…»

Последние слова привели слушавших Нефёда стрельцов в восторг, и число слушателей увеличилось, поскольку до Максима явственно донёсся строгий голос: «Не сбивайтесь в кучу, а лежите по своим местам. Говори, Нефёд!»

– А как раздуванили казаки персианский дуван, то гулять начали, любо-дорого посмотреть! Расхаживают по граду Астрахани в шёлковых да бархатных кафтанах, на шапках нити жемчуга, дорогие каменья. Торг открыли невиданный, отдавали шёлк нипочём, фунт за десять копеек. А уж, сколько дорогих заморских вин было повыпито, сколько пролито! Воевода глядит на казацкий разгул, злобится, да поделать ничего не может. Посадские люди и астраханские стрельцы за Стеньку горой. А Разин что ещё удумал: как-то вынесли ему кресло из дома, где он гулял, да поставили посреди улицы, а казаки на весь город загорланили: «Подходите, сироты астраханские, Степан Тимофеевич всех жаловать будет!» Сел Разин в кресло, а у его ног большой кожаный куль с золотом положили, тяжёлый, четверо дюжих казаков еле донесли. Поначалу астраханские люди побаивались подступиться к грозному атаману, однако нашёлся один смельчак, подбежал и бухнулся перед Разиным на колени. «Говори твои нужды, – сказал Стенька». «Выпить хочу за твоё здоровье, Степан Тимофеевич, да карманы дырявые, были две полушки и тех нет!» Улыбнулся Разин, сунул руку в куль и достал горсть золотых: «Гуляй, детинушка, без просыху!» Тут весь народ к нему и прислонился…

Стрелец,  спавший  рядом  с  Максимом,   опять   захрапел  с затейливым  присвистом.  Парень  ткнул его  кулаком в бок. Тот сел, подвигал полоумными очами и опять упал навзничь. Максим прислушался

– Про соловецкие дела Разина я не ведаю, – сказал Нефёд. – Кондрат там бывал, может, что и слышал.

Послышались уговоры какого-то Кондрата поведать о знаменитом атамане.

– Я могу сказать, – послышался голос. – Только вы, ребята, обещайте, что не будете меня тузить, коли слова мои вам не придутся по нраву. Ведомо вам, что соловецкие старцы не приняли никонианства и объявили великому государю войну. Царь посовестился наслать на знаменитый монастырь большую воинскую силу и поначалу отправил туда стряпчего Игнатия Волохова с сотней стрельцов с тем, чтобы привести обитель к покорности. Я шёл в той сотне десятником, что случилось, видел наяву. Старцы ворота нам не открыли, а самим не зайти: в монастыре по громадным стенам сотня пушек, монахи камни и огонь мечут. Игнатий Волохов покричал, погрозил старцам и велел нашему сотнику готовиться к уходу. Мы, знамо, возрадовались, а стряпчий в ярости готов камни грызть. И тут, ему на радость, в последнюю ночь поймали сторожевые стрельцы монаха у самых монастырских стен. Кликнул сотник меня и ещё одного десятника и велел идти к стряпчему. Пришли, а Волохов над монахом лютует, всего искровянил. Увидел нас и кричит: «Ставьте его на огонь!..»

– А дальше что? – спросил кто-то замолчавшего Кондрата.

– Долго терпел монах муку, а потом проклинать начал, страшно вспомнить, самого великого государя, патриарха Никона, ближних бояр блядиными детьми называл и вопил, что скоро явится на всех них кара, могутной вор, что спалит Москву и всех вероотступников и лучших людей будет казнить лютой смертью. Тут Волохов оттолкнул нас и сам взялся за раскалённые щипцы и начал терзать монаха, выведывая имя вора, и откуда он явится. И монах всё поведал, перед тем, как испустить дух.

– Стало быть, о Разине государевым людям загодя стало известно?  –  сказал  Нефёд. – Как  и  то,  что  его  направили   на  воровской путь соловецкие старцы?

– Вестимо, известно. Стенька явился в Соловки богомольцем и открыл на исповеди такую адскую бездну своей души, что исповедник был в ужасе. Проведав о том, начальные старцы заинтересовались Разиным, приблизили к себе, распознали в нём мстителя за поруганную никонианами христианскую веру и благословили его учинить великое возмущение простого люда против бояр, которые замыслили извести государя и насадить на русской земле окаянное латинство. Через соловецких старцев Разин получил силу отводить от себя пули и стрелы и отпущение от всех будущих грехов…

– Вон как! Значит, он не сам по себе замыслил поднять Русь против бояр, а по наущению соловецких старцев! – воскликнул шёпотом кто-то из стрельцов.

– А ну уймись! – раздался начальственный голос. – Не то те верёвки, что для воров припасены, как раз вам достанутся!

Угроза оказалась нешуточной, и внизу все замолчали. Максим поднял голову и осмотрелся. Вокруг было темно, стрельцы спали, упругий ветерок и течение несли струг бесшумно и плавно. И видя вокруг покой и безмятежность, Максиму трудно было представить, что где-то внизу на Волге, возможно, уже начал полыхать мятеж, уничтожая вокруг всё живое и человеческое.

Согласившись выполнить поручение Твёрдышева, Максим и представить себе не мог, что послан в самую пучину бунта, а теперь он понял, что весть, которую он доставит Разину, может быть настолько важной и своевременной, что мятеж разгорится ещё пуще, как головня, на которую вдруг внезапно подул ветер. Подумав об этом, Максим спохватился и сунул руку за голенище сапога. Грамотка была цела, он достал её, оглядел и сунул обратно за голенище. «Как бы голову не потерять, – подумал Максим. – Если кто про неё прознает, то висеть мне на рели».

Всему, что он услышал про Разина, Максим поверил безоговорочно. Ясно, что атаман – не простой человек и ему помогают колдовские силы, в них Максим верил не менее, чем в существование Святой Троицы. К такому человеку трудно подойти, а ещё труднее остаться живу, не опалиться до смерти чарами, которые, подобно невидимому огню отделяют его от всех смертных.

 

* * *

С весны 1670 года градом Царицыным правила казачья вольница. Ворота крепости днём и ночью были всегда распахнуты настежь, в самом граде и окрест него шаталось без дела множество вооружённых людей. Более семи тысяч вольного народа привёл Разин за собой из Риги, казачьей крепости сплошь окружённой водой, где его войско в землянках, крытых камышом, пробедовало всю зиму. Атаман, как мог, поддерживал своих сподвижников: давал им деньги, кормил и, в расчете на летнюю добычу, сам взаймы брал порох и свинец у воронежских посадских людей, рассылал прелестные грамотки донским станицам и в Запорожскую Сечь, подбивая охочих людей на вольное казакование.

Поначалу Разин был щедр, но за зиму порастряс воровскую казну, и к началу весны запустил руку в свою последнюю захоронку с остатками персианской добычи. Выручить его мог только новый набег, поэтому когда он проведал, что домовитые казаки низовых станиц на Дону приняли государева посыльщика жильца Герасима Евдокимова с милостивой царской грамотой, то кинулся в Черкасск, застращал мирных казаков, а посыльщика до полусмерти избил и велел его кинуть в Дон. Совершив прилюдное убийство и распалившись им, Разин вернулся в Ригу, поднял своих людей и всей громадой двинулся к Царицыну.

Он уже побывал там, возвращаясь на Дон из Астрахани прошлой осенью, разбил кабак и оттаскал за бороду воеводу Унковского. Весной же граду была уготована кровавая потеха. Новый воевода Царицына стольник Тургенев не открыл ворота и засел в осаду. Стенька велел Ваське Усу осаждать крепость, а сам с тысячью самых отпетых казаков набросился на кочевья едисанских татар, разорил их дочиста и пригнал к Царицыну пленных людей, громадные табуны лошадей, гурты скота и отары овец.

Голодное войско при виде добычи возликовало и в семь тысяч глоток восславило своего атамана, но тот велел ничего из взятого не трогать, а немедля идти на приступ града, из которого уже переметнулось к казакам много стрельцов и посадских людей. Видя измену, воевода Тургенев с кучкой московских стрельцов заперся в башне, но был взят и в тот же день приведён на верёвке к Волге, проколот копьём и утоплен.

Несколько дней вольница гуляла, но вино скоро было выпито, пошла череда трезвых дней и раздумий воровской головки бунта, куда же идти дальше. Об этом Разин часто совещался со своими старшинами и есаулами.

– Идти надо на Москву! – убеждал атамана его ближний подручный Васька Ус. – Я ходил, четыре года тому назад за Тулу ушёл, но тогда я не имел и четверти той силы, которая есть у нас сейчас.

– Без Волги нам нельзя, – возражал Усу разинский брат Фрол. – Летом к ней гулящие люди теснятся, на них мы обопрёмся, а на мужиков надёжи нет. Они привычны ковырять пашню, а нож в руки берут, когда хлеб режут.

– Брось, Фрол, – гнул своё Ус. – Мужику только дай почуять волю и правду, и он, кому хошь, шею свернёт. Надо идти на Москву, а вперёд выслать посыльщиков с прелестными грамотками. Тогда вся коренная Русь на дыбы встанет и опрокинется на бояр.

– Спеши да не торопись, – говорил бывалый есаул Корень. – На Москву мы всегда поспеем, не худо бы на Астрахань оборотиться. Пока не отомщены обиды воеводе Прозоровскому. Помнишь, Степан Тимофеевич, как этот старый мозгляк на тебя ножонками топал, стрельцов на казаков насылал, моего побратима старого казака Ванюшку Носатого на рели вздёрнул?

Разин не отвечал, но его глаза возжигались пламенным блеском, и на скулах начинали ходуном ходить желваки.

– Дело молвит Корень! – вскакивал с места черкас из Запороги Остап Очерет. – Были мы в Астрахани, да не растрясли её как следует. Пока до Москвы дойдём, половина казаков разбежится, без дувана казак не воин. Надо, Степан Тимофеевич, поначалу Астрахань раздуванить, а там можно и на Москву идти, но не посуху, а Волгой.

Разин слушал своих соратников, но последнего слова не говорил, его одолевали раздумья, в какую сторону ему повернуться: на Астрахань или на Москву. Атаман в опасности, которая угрожала его жизни, всегда был находчив, но когда требовалось принять какое-нибудь решение в мирной обстановке, то его начинали одолевать сомнения и неуверенность, он тогда ждал, как он иногда говорил, знака оттуда, что выше всякого человеческого разумения. В ожидании этого знака Стенька со временем начинал чувствовать, как над ним и в нём самом сгущается невидимая мгла, которая с каждым часом начинает теснить душу всё сильнее и сильнее, пока из неё не полыхнёт молнией внезапное озарение, и ему станет дышать так вольно, будто у него вдруг появились крылья.

От своих соратников, споривших, куда двинуть казацкую громаду, Разин уходил за город на волжский откос и подолгу стоял там, подставив разгорячённую томлениями грудь вольному ветру, вглядываясь в бескрайнюю степную даль, над которой белокипенные кучевые облака казались ему кремлями и соборами неведомых градов. Бывало, по какому-то порыву, он падал на землю и его чуткий, как у зверя, нюх, начинал щекотать, дурманя голову, сладковатый запах богородской травы – чабреца и, надышавшись ею, он забывался в недолгом беспамятном сне. Однако настал миг, когда чаемое Стенькой много дней свершилось: ему во сне явился Гориныч и молвил вещие слова:

– Жалую я тебя, казак, своей силой, гуляй – веселись по всей Волге, от Низа до Верха, да не забывай и меня, старого, своими дарами…

Проснулся Стенька и почувствовал себя таким могучим, будто в живой воде искупался. Вскочил на ноги, распростёр руки и так вскрикнул, что все люди в граде Царицыне это услышали, а те, кто знал своего атамана, возрадовались: пришла пора веселиться всем гулящим людям, началась воровская путина, и у каждого на всякий день будет сытная пища, а порой и море разливанное зелена-вина.

Пыля красными сапогами по сухой глине, Стенька сбежал с бугра и уже из ворот увидел, что возле крыльца атаманской избы столпились лучшие казаки. Его ждали.

– Чую вести недобрые дошли до Царицына? – спросил Разин, оглядывая своих ближних острым взглядом.

– Только что явился казак из дозорного разъезда, – ответил Фрол. – А какие вести, добрые или злые, ты сам рассуди.

– Где дозорщик?

– Да вот он, – Ус указал на молодого казака, который тотчас выступил вперёд.

– Говори! – велел Разин.

–Идут, атаман, по ближней к нагорной стороне протоке шесть стругов с воинскими людьми, – сказал казак.

– И где они?

– К вечеру будут у Денежного острова.

– Добро, – сказал Разин. – А что за ратные люди, стрельцы или солдаты?

– Стрельцы московские, в красных кафтанах.

Стенька вздрогнул, ему послышалось, как чей-то голос явственно произнёс: «Как раз тебе, атаман, будет, чем отдарить Гориныча…» Он зажмурился и, как конь, потряс головой, прогоняя наваждение. Муть в очах исчезла, и сразу пришло решение, как поступить.

– Бейте сполох! – велел Разин и обратился к ближним людям. – Давайте, казаки, думу думать, как стрельцов повоевать.

– Годи, Степан Тимофеевич, – сказал черкас Очерет и указал рукой на крепостные ворота, через которые на взмыленном от долгой скачки коне промчался всадник и резко остановился перед крыльцом атаманской избы.

– Скликай громаду, атаман! – прохрипел запыленный с ног до головы казак. – Товарищ астраханского воеводы князь Львов с двумя с половиной тысяч стрельцов подошёл к Чёрному Яру и стоит там уже два дня.

– Не беда, что пришёл, – усмехнувшись, сказал Разин. – Князь – мой друзяк, прошлой осенью пировали с ним оба два, он нам лиха не сотворит.

– С верху идёт тысяча ратников, с низу – две с половиной, – осторожно заметил есаул Корень. – Как бы они нам не повредили. Особенно московские стрельцы.

– С этими крепко воевать надо, – согласился атаман. – Что до

астраханских стрельцов, то князь Львов привёл прибавление к нашему войску. Астраханцы переметнутся к нам и своих начальных людей приведут на верёвках.

Колокол на башне ударил тревожно и часто. Услышав набат, казаки и прибывшие к ним со всех сторон бунташные люди, расположившиеся станами подле Царицына, всполошились, похватали в руки оружие и устремились к крепости. Ещё не ведая, зачем их кличет атаман, они все были радостно возбуждены, догадываясь, что началась, наконец, гулевая путина.

Вскоре всё пространство против атаманской избы и вокруг неё было заполнено вооружёнными людьми. В крепости все не поместились, многие стояли за воротами и ждали, когда до них донесутся повторяемые многими людьми слова атамана. И Разин знал, что жаждут услышать от него люди.

– … Бояре изводят семью царя, царевича Алексея Алексеевича они пытались извести ядом, но тот спасся и скрылся под нашу защиту! Как, казаки, не выдадим боярам царевича?

– Не выдадим! Не выдадим!

Ближние Стенькины люди были поражены, до сей поры они не слышали от атамана таких слов. Ус глянул на Корня и встретил недоумевающий взгляд есаула, для которого весть о царевиче, скрывающемся у казаков, была тоже новостью. Смешливый Васька Ус потупился, чтобы не хохотнуть. Черкаса Очерета интересовали не московские дела, а добыча, Фрол Разин внимал с обычной для него пустотой во взгляде, он верил брату всегда и во всём.

– … Наши люди опростали из монастырского заточения, куда его бросили бояре, патриарха Никона! – продолжал витийствовать Разин. – И скоро святейший патриарх явится в наше войско.

На этот раз люди восприняли неслыханное известие с меньшим шумом, многие из них уже давно жили вне церкви и вспоминали о Боге, когда их ужалит какая-нибудь беда.

– Бояре своими неправдами затуманили очи царю и наслали на нас стрельцов. Они сейчас вблизи Царицына! – повысил голос Стенька. – Потому разбирайтесь каждый по своим есаулам и сотникам, седлайте коней и готовьтесь попотчевать незваных гостей саблями и пулями. Я буду с вами!

Толпа возвопила так оглушающее сильно, что своим криком погасила лампаду перед надвратной иконой Святителя Николая. Люди, толкая друг друга, кинулись по своим станам готовиться к боевому выходу. Площадь перед атаманской избой стремительно пустела.

– Как же так, Степан Тимофеевич, – сказал Корень, – мы, твои ближние люди, про царевича Алексея и патриарха Никона до сего часа не ведали?

– Много чего вам неведомо, – снисходительно молвил Разин. – Царевич уже здесь.

– Как уже здесь! – поразился Ус. – Меж нами, атаман, не было уговору, что-нибудь друг от друга утаивать!

– Я и не таю, – улыбнулся Разин. – А ну, други, садись на коней!

Есаулы, молча, ехали по берегу Волги следом за атаманом, гадая, чем надумал удивить их предводитель. Версты через две атаман повернул к берегу, и все встали у обрыва. Перед ними в саженях пятидесяти на воде стояли два небольших струга. Один был покрыт по верху синим бархатом, другой – красным. Людей на стругах не было, а по берегу в разных местах прохаживалось несколько сторожей с пищалями на плечах. Их есаулы узнали сразу: одностаничники Разина, которых он держал близ себя.

– Фролка! – велел Разин брату. – Сбегай на струг и ударь челом царевичу Алексею, чтобы он нам явился.

Фрол сошёл с коня, сбежал с берега и скрылся под красным бархатом на струге. Потом выпятился оттуда задом на карачках, а за ним появился невысокий рыжеволосый юноша в лазоревой чуге и повернулся к берегу. Завидев это, Разин одним махом спрыгнул с коня и упал на колени, преклонив голову к земле. Вслед за ним попадали с коней и его есаулы, даже Васька Ус не замешкался и преклонился ниц. Когда они подняли головы, царевича на струге уже не было видно.

– Царевича Алексея являть всему народу рано, – сказал Разин. – Людям достаточно знать, что он есть.

– Но ведь когда-то он должен выйти из своей захоронки, – задумчиво молвил Корень.

– Царевич явится на Москве, – важно сказал атаман. – Явится всему народу царём Алексеем Вторым…

– А где патриарх Никон? – спросил Васька Ус.

– Будет тебе и Никон! – вскричал Разин и ударил каблуками сапог под ребра своего коня. – Гойда! Пора идти на московских стрельцов!

  Стрельцы на стругах идут в Царицын

 

 

                                 От автора

 

      Книга «Синбирские сказания» содержат двадцать шесть поэтических и прозаических сказов из истории Синбирского края,  созданных  русским поэтом Николаем Полотнянко для читателей самых разных возрастов, от школьников до пенсионеров, интересующихся прошлым своего родного края.

Обращаем внимание, что все сказы относятся к тому времени, когда город назывался Синбирском (1648-1780). И представляют собой художественное отражение действительных событий в стихах и прозе, и поэтому могут использоваться  для школьных занятий по краеведению.

Николай Полотнянко автор четырёх исторических романов из синбирской истории нашего края, созданных им в 2006-2010 гг. Полностью книги автора имеются в ульяновских библиотеках, а так же на сайте литературного журнала «Великоросс» http://www.velykoross.ru/authors/all/author_77/

 

Вопрос: как издать книгу? Автор дважды посылал электронный вариант ответственным лицам, которые громче всех кричат о культуре и патриотизме, но не получил ответа. Пока в его шапке 10 тыс руб . Не хватит даже, чтобы издать 100 экз.