Новый главнокомандующий карательными войсками граф Панин, назначенный взамен скоропостижно скончавшегося генерала Бибикова, избрал своей столицей Синбирск и явился туда в сопровождении пышной свиты, в которой, кроме офицеров штаба, были и не менее значимые для графа особы. Панин и на войне не изменял образу жизни и своенравным привычкам сиятельного русского вельможи: по утрам его поднимал, умывал и одевал вышколенный камердинер; брил, напомаживал и полировал ногти графа личный парикмахер; за обедом, который для Панина готовили два французских и один русский повара, слух графа и его гостей услаждала музыка в исполнении оркестра крепостных музыкантов; развлекался и тешил свою натуру Пётр Иванович псовой охотой, которую привёз за собой на четырёх громадных телегах в передвижных собачьих избушках.

Граф приступил к исполнению должности усмирителя пугачёвского бунта в благоприятной для своей властолюбивой натуры обстановке: победным миром была завершена война с турками, и Панину были переданы в распоряжение общим счётом двадцать восемь конных и пехотных полков  и пятнадцать гарнизонных батальонов. Все они были выдвинуты и развёрнуты на огромной  территории  Нижегородской,  Казанской  и  Оренбургской губерний, где занимались искоренением бесчисленных очагов пугачёвщины, имевшихся почти в каждом селении. Непосредственно за Пугачёвым, который захватил Саратов и после устремился к Царицыну, были направлены особые команды во главе с офицерами, что уже имели не по одному жаркому делу с самозванцем и знали его повадки и уловки. За Пугачёвым гнались и Михельсон, и Голицын, и Муффель, и Меллин, и Мансуров, и Дундуков, и Суворов – кто только не мечтал изловить «мужицкого анпиратора»? Однако ни одному из них не удалось пленить Пугачёва, его предало, как это часто бывает на Руси, ближнее окружение. Резвее всех оказался Суворов. Ему и досталась сомнительная, в глазах потомков, честь конвоировать Пугачёва из Яицкого городка в Синбирск.

Весть  о  поимке  именитого  злодея  была  встречена  синбирскими дворянами с безмерным ликованием. Скорее всего об этом узнал Головин от канцеляриста Баженова, который был по роду своей сыскной службы посвящён в самые строгие провинциальные тайны. Получив сведения о поимке самозванца, Головин пожалел, что с ним рядом не было его приятелей Дмитриева и Карамзина, которые как убежали от бунта в Москву, так там и оставались до сих пор. Фёдор Иванович ради такого великого события нарушил зарок не пить очищенную раньше шести вечера и приказал подать к водке холодную телятину и солёные грузди. Поздравив Головина с долгожданными событиями, Баженов заторопился: кроме своих провинциальных начальников, над ним простёр свою власть и начальник следственной части походной канцелярии главнокомандующего майор Гаранин и постоянно требовал его к себе, чтобы быть в курсе всех местных дел. Баженов бесплатной работой не тяготился, она приближала его к исполнению дерзкой задумки, которая им овладела, как только побывавший в его руках Пугачёв вдруг стал известен всей России осадой Оренбурга.

Главный сыщик синбирской провинции имел немалую власть, но был беден и непременно жаждал разбогатеть, и не крохоборным мздоимством с обывателей: Евграф Спиридонович уже не один год ждал случая, чтобы одним махом сорвать большой куш, купить имение и зажить господином. Посему его взор немедленно устремился в сторону Пугачёва, и он стал за ним скрупулёзно следить; доступная канцеляристу секретная переписка позволяла ему знать размеры ущерба, наносимого самозванцем казне и частным лицам; Баженов вёл подсчёт стремительно возраставшему богатству самозванца и лелеял надежду найти случай, чтобы на него покуситься.

– Где  ты  запропал,  Евграф? – сердито сказал Гаранин. – Завтра здесь будет Пугачёв, и граф хочет знать, какое узилище уготовано злодею. Что скажешь?

Баженов не стал спешить с ответом, в его интересах было поместить Пугачёва в такое место, куда бы он был вхож, чтобы иметь возможность исполнить свою задумку, поэтому ляпнул на пробу первое, что пришло на ум:

– Бросить злодея в яму, да крыс ему туда, чтобы не скучал, насажать!

– Не дури, Евграф! – отмахнулся от предложения майор. – Пугачёв, конечно, изверг, но для графа он долгожданный и ценный трофей, посему его сиятельство желает поместить самозванца в пристойном месте, дабы туда не зазорно было войти благородным людям, которым граф соизволит показать свою добычу. Думай, Баженов, и укажи такое место сейчас же, не сходя со стула!

Энергичная речь начальника следственной части убедила Баженова, что он может, не опасаясь подвоха, сделать первый шаг к исполнению своей задумки. Он предполагал, что Гаранин обратится к нему с чем-нибудь подобным и, узнав, что Пугачёв схвачен, обежал всю крепость и высмотрел подходящее место для узилища.

– Есть такое место, что граф сможет видеть трофей хоть круглые сутки из окон своей резиденции, – задумчиво произнёс канцелярист и примолк.

– Горазд ты, Евграф, из любого вытянуть душу! – осерчал Гаранин. – Говори дело!

– В двадцати саженях от мясниковского дома стоит каменная палатка. Как раз подходящие хоромы для Пугачёва.

– В них пусто? – привстал со стула Гаранин.

– А разве у тебя, майор, нет мочи повыбрасывать оттуда всё, что там есть? – ответил Баженов. – Но не забудь, что я хочу потолковать с Пугачёвым один на один.

– Это ещё зачем? – вскинулся Гаранин. – Какое у тебя до него дело?

– Пугачёв был у меня год назад в руках, вот и хочу покалякать со старым приятелем. Должок за ним есть: я его, отправляя в Казань, одел, а он так и не рассчитался.

– Выдумщик ты, Баженов, – хохотнул майор. – В первый день за этим ко мне не подходи. Вот уляжется вокруг злодея суматоха, так и быть, дам тебе полчаса на свидание с приятелем. Но и меня изволь не забыть посулом.

Конвойный поезд с Пугачёвым был ещё в десяти верстах от Синбирска, а на Большой Саратовской улице уже давно толпились  обыватели, ожидая, когда мимо них провезут донского казака, возмутившего мужиков на погибель дворянского рода. Людям  благородного   сословия  самозванец  был  заведомо  отвратителен, однако они, невзирая на ветреную погоду и осеннюю морось, мучаясь нетерпением, ждали увидеть его, как некоего диковинного зверя, обожравшегося человечиной и наконец-то запертого в клетку, но всё ещё свирепого и смертельно опасного.

Люди протомились в ожидании несколько часов, когда мимо них на косматых конях проехали трое казаков, которые покрикивали, чтобы все подались от дороги в сторону, а следом за ними показались гусары графа Меллина. Сам премьер-майор, пучась  от  гордости,  восседал  на  огромном  рыжем  жеребце  и поглядывал на благородных обывателей с таким неуёмным бахвальством,  будто ему одному удалось загнать и схватить самозванца и сейчас он предъявляет публике свой драгоценный трофей.

За гусарами шла пехота, а далее двое коней везли одноосную телегу, на которой стояла деревянная клетка с заключённым в неё Пугачёвым. Самозванец, вопреки ходячим представлениям о нём как о человеке богатырской наружности и силы, оказался заурядным мужиком, никак не страшным на вид, искательно отвечавшим на вопросы шагавшего рядом с телегой генерал-поручика Суворова, которого весьма занимало устройство пугачёвского войска. За телегой с Пугачёвым шла сотня гренадёров поручика Москотиньева, и замыкали конвойный поезд две сотни донских и сотня яицких казаков, возглавляемые казачьими старшинами и полковниками. После прохода конвоя обыватели будто проснулись, все разом заговорили, заразмахивали руками, ведь синбиряне такой народ, который на мякине не проведёшь, и в толпе прошелестел  слух,  что  самозванец не настоящий: не может такой плюгавец, которого им предъявили, возмутить треть России  и  потрясти бунтом устои державы. И многие обыватели поспешили   следом   за   конвоем,   но   тот  уже  свернул  на  Московскую улицу, которую от любопытных перегородили штыками солдаты гарнизонного батальона.

Евграф  Баженов успел примелькаться офицерским чинам военной канцелярии главнокомандующего, и место для встречи Пугачёва выбрал возле ворот мясниковского дома, неподалёку от своего покровителя майора Гаранина, который был главным распорядителем представления самозванца графу Панину. По его команде гусары, солдаты, гренадёры и казаки, сопровождавшие узника, оцепили мясниковский дом, телега с Пугачёвым въехала во двор, где, стоя на крыльце, самозванца ожидали генералы Пётр Панин и Павел Потёмкин. Майор Гаранин с двумя солдатами подошел к клетке, её отворили, и, сняв Пугачёва с телеги, подвели к крыльцу.

Баженов заволновался, офицеры канцелярии оттеснили его в свой последний ряд, впереди Евграфа стояли два громадного роста гвардейца, заслоняя ему обзор, но он сумел извернуться, подкатил нерасколотое полено, встал на него и сразу оказался выше всех.

– Кто ты таков? – спросил граф Панин, окидывая Пугачёва презрительным взглядом.

– Я, батюшка, Емельян Иванов Пугачёв, – глухо промолвил пленник.

– Как  же  ты смел, вор, называться государем? – закипая злобой, сказал граф.

– Знаю, что богу было угодно наказать Россию через моё окаянство.

Дерзость самозванца всех потрясла, и граф, спрыгнув с крыльца, коршуном накинулся на него и отвесил ему пощёчину.

– Будет драться, – произнёс, отступив на шаг от Панина, Пугачёв. – Забивайте в колодки и бросайте в яму. Я спать хочу.

Эти слова отрезвили графа. Он покраснел и, не проронив ни слова, удалился в свои покои. Следом за ним двор стали покидать зрители, а Пугачёва повели к кузнице. Там его заковали в ручные и ножные кандалы и унесли в каменную палатку, где обвязали вокруг туловища цепью, и концы её закрепили железным клином в кирпичной кладке.

Баженов уходил с мясниковского двора в некотором смятении: всегда уверенный в себе, он начал сомневаться, что совладает с Пугачёвым, тот перед Паниным выказал себя совсем другим человеком, чем тот, что стоял перед ним почти год назад. Возле каменной палатки он подождал Гаранина. Когда майор из неё вышел, Баженов на него вопросительно взглянул.

– Не знаю, как тебе подсобить, Евграф, – сказал Гаранин. – Завтра Пугачёва явят дворянству и простому люду. Но уже на следующий день им вплотную займётся Потёмкин. Палачу уже велено быть готовым.

– Битый плетью Пугачёв мне не нужен, – заволновался Баженов.

– Думаешь, что после битья он не поверит твоему вранью? – усмехнулся Гаранин. – Зря ты вокруг него хлопочешь. Всё, что он имел, у него взяли в Яицком городке. Но приходи завтра, ближе  к  ночи.  Так и быть, дам вам пошептаться, но и ты не забудь, что посулил мне вчера.

 

Шагая к воеводской канцелярии, Баженов продолжал думать, что ему непросто будет совладать с Пугачёвым. Но войдя в свою комнату, окреп духом: «Быть того не может, чтобы мужик против меня устоял! Я таких ещё не видел, хотя бывали и покрепче Емельки, а его уже и без меня сломали».

На следующий день желающих посмотреть на самозванца дворян было мало. Многие отказались его видеть из-за омерзения и ужаса, которое вызывал злодей в их благородных душах, те же, кто приходил в каменную палатку, видели совсем не то, что представлялось им в воспалённом ужасом воображении. Дворяне быстро прошли, и стали пускать простонародье. Шуму возле Пугачёва прибавилось, но опять же никто к узнику не обратился. И только забежавший впопыхах синбирский исправник,  человек весьма объёмистый в брюхе и короткошеий, не видя в Пугачёве ничего страшного, изумился.

– Так это Пугачёв! – сказал он громко. – Ах, ты дрянь какая! А я-то думал, он бог весть как страшен!

Зверь зверем стал Пугачёв, кинулся на исправника, едва его не ухватил за горло, да цепь не дала, и как взревел:

– Ну счастлив твой бог! Попадись ты мне раньше, я бы у тебя шею-то из-за плеч повытянул!

Обыватели отшатнулись от Пугачёва, а исправнику сделалось дурно, и он осел без памяти на руки подбежавших караульных солдат.

Всех посетителей выпроводили, Пугачёв, оставшись один, примостился на овчиной подстилке и задремал. Но отдохнуть ему не пришлось: не прошло и часа, как дверь лязгнула и отворилась; в камеру, держа в руке горящую свечу, вошёл Баженов.

– Сумрачно живешь, Емельян! – ворчливо произнёс он, устанавливая свечу в шандал, и огненно воззрился на узника. – Вот беда, да ты меня не помнишь?

– Много передо мной всякого народа перебывало, – загремев железом, Пугачёв привалился к стене. – Нет, не ведаю, что ты за человек.

– А я мечтал, что ты меня сразу узнаешь, – сказал Баженов и, взяв стул, сел, а на другой стул выставил из узелка, что принёс с собой, полуштоф очищенной, солёные огурцы и ветчину. – Ты ведь бывал у меня в гостях, когда тебя привезли из Малыковки. Винюсь, я тогда тебя не попотчевал, но откуда мне было знать, что ты анпиратор Пётр Фёдорович?

– Теперь узнаю. – Пугачёв бросил алчный взгляд на вино и сглотнул слюну. – Ты тот канцелярист, что меня переправлял в Казань.

– Ну, наконец-то признал! – шумно обрадовался Баженов. – Долгонько же ты бегал! Я как услышал про тебя, что ты царь, не мог надивиться! Обвёл, всех обвёл!

– Ты ведь не просто так явился, – обиделся Пугачёв. – Говори дело или проваливай!

– Дело, говоришь… – Баженов чуть усмехнулся. – Должок за тобой имеется, ваше анпираторское величество.

– Какой ещё такой долг? – удивился Пугачёв. – Я, слава богу, никому не обязан.

– Конечно, такую малость ты мог и запамятовать, – сказал Баженов. – Но тогда я тебя крепко выручил.

– Это ж как выручил?

– У тебя малыковский сторож шубу увёл, а я тебя одел, а то бы ты до Казани не доехал, от холода точно бы околел.

– Как  же,  помню,  дал  рваный  армячишко,  я  в нём, чтобы согреться, вприпрыжку за санями бежал.

– Вон как ты заговорил, – напустил на себя обиду Баженов. – Я тебе дал бы и заячий тулупчик, но неоткуда было взять. Но тогда ты и армяку был рад, а теперь, после царских соболей и бобров, и помнить о нём забыл.

Канцелярист распечатал полуштоф, налил половину кружки очищенной и протянул Пугачёву.

– Изволь угоститься, ваше величество! А за армячишку я на тебя обиды не держу. Хотя сейчас вижу, что не угодил тебе в тот раз.

Пугачёв взял кружку, опорожнил её и захрустел огурцом.

– Хватит  сети плести  вокруг  да  около. Вино-то недаром выставил, стало быть, я тебе нужен.

Баженов взял свечу и, подняв её на вытянутой руке, осветил крюк в потолке.

– Готовься, Емельян, свет Иванович! Завтра тебя Потёмкин на него вздёрнет и зачнёт плетьми потчевать. А я тебе могу помочь, ясное дело, не даром. Палач Прошка, хоть и лют к ворам, да и он человек, и его ублажить можно.

– Нечем мне его ублажать, – сказал Пугачёв. – Да и зачем?

– Экий ты строптивец, – поморщился Баженов. – Прошка может одним ударом мясо до костей вырвать, а может и видимость изобразить, только громче кричи. Если согласен, я ему заплачу, но ты, чай, многие клады имеешь? Пожертвуй одним во своё спасение.

Пугачёв, зазвенев цепью, тяжело вздохнул.

– Нет  у  меня  кладов.  Всё, что попадало в руки, отдавал людям.

Баженов удивился и не поверил. Самозванец ещё не взял Казань, но слухи о его захоронках уже гуляли по всему Поволжью.

– И  ты  с такими повадками кабацкого гуляки хотел стать цареём?

Пугачёв нахмурился и окинул канцеляриста высокомерным взором.

– А может тот, кто выше любого царя, дал мне такую судьбу?

– На бога киваешь? – поморщился Баженов. – Да если бы он тебя восхотел на царствие возвести, ты бы родился царём, а не висельником!

Загремев цепями, Пугачёв поднялся на ноги.

– Народ выше царя, и его глас – божий!

– Да ты и вправду дурак, – презрительно сказал Баженов. – Ты бы не о царстве думал, а о себе. Открой клад, а я с Прошкой перетолкую.

– У тебя одно на уме – золото! – вскипел Пугачёв. – Тьфу на него! Сыпал я его по сторонам, когда находил – не радовался, а терял – так не горевал.

– Вот   и  поведай, где терял? – насторожился Баженов. – Может, я найду, а тебе от меня помощь будет.

– Что ты заладил, как сорока про Якова! Клад, клад! Я такой клад по всей русской земле развеял, что ему нет цены!

– Опять темнишь, твоё величество! Какой клад?

– А  такой,  –  глядя  мимо  Баженова,  медленно произнёс Пугачёв. – Я в каждом мужике посеял догадку, что и он может стать царём.

Баженов от столь святотатственной дерзости на миг онемел, но  всё-таки  сумел  совладать с собой. «Он вознёсся в своей гордыне до бога, а я, дурак, за ним тороплюсь, – подумал он. – Емелька хоть и побывал анпиратором, но нутро у него как было мужицким, так и осталось».

И бывалый канцелярист решился на крайнее средство: взял полуштоф, заткнул его пробкой и равнодушно вымолвил:

– Засиделся я у тебя, пора и честь знать.

– Погоди  торопиться,  –  дрогнул Пугачёв. – Да и вино на место  поставь,  а то выронишь от того, что я скажу.  Правду говорю: нет у меня ни одной захоронки, разве что этот случай тебе поможет…

– Говори!  –  почти  вскричал Баженов и, торопясь, щедро наполнил кружку очищенной. – Испей, голубчик, вино прояснит память.

– Теперь слушай, – похрустев огурчиком, сказал Пугачёв. – Однова, уже за Курмышем, так крепко насели на меня гусары Меллина, что пришлось мне от них уходить, бросив обоз и всё, что у меня было.

– И где это случилось? – Баженов потряс Пугачёва за плечи. – Где?

– Сейчас, дай бог памяти, вспомню. Деревня с таким дурацким прозвищем… Да, точно, Кротковка!

– И много ты казны потерял? – упавшим голосом спросил Баженов.

– Всё, что имел, – сказал Пугачёв. – Было у меня и золото, и дорогие каменья, одних медных денег возов пятнадцать было.

– И кто это всё взял? Меллин!

– Кто его знает. – Пугачёв взглянул на полуштоф. – Но вряд ли Меллин. Он на мне, как собака, висел до Чёрного Яра… А ты это, того, выплесни в кружку всё, что осталось. Ведь я, наверное, последний раз в жизни вином балуюсь.

Баженов вышел из каменной палатки с ощущением человека, которого  нагло  обокрали.  От того богатства, которым владел Пугачёв, остался лишь зыбкий и неверный след, как за кормой лодки, но Баженов был опытным сыщиком и не дал ему потеряться. От Пугачёва он поспешил в воеводскую канцелярию и, зайдя в свою комнату, кликнул помощника:

– Викентий! Ступай ко мне!

Долгополов высунулся из своей пыточной подсобки, где жительствовал, и вопрошающе уставился на канцеляриста.

– Возьми по казённой надобности с воеводского двора двух лошадей и коляску. Я буду ждать здесь.

– Куда едем? – надевая на овчинную безрукавку просторный армяк, спросил Долгополов.

– На кудыкину гору! – озлился Баженов. – И поторапливайся!

 

                                      От автора

 

      «Симбирские сказания» содержат тридцать поэтических и прозаических сказов из истории Синбирского края,  созданных  русским писателем Николаем Полотнянко для читателей самых разных возрастов. Обращаем внимание, что все сказы относятся к тому времени, когда город назывался Синбирском (1648-1780).

Тем, кто пожелает узнать о прошлом края более полно, рекомендуем прочитать романы из синбирского цикла писателя, созданные им в 2006-2010 гг. Полностью книги автора имеются в ульяновских библиотеках, а так же на сайте литературного журнала «Великоросс»: http://www.velykoross.ru/authors/all/author_77/