Александр Владимирович Жиркевич (1857-1927).

26 апреля (13 апреля). 1916 года. Симбирск.
«Вчера обошёл четыре госпиталя. Дети пели пасхальные молитвы. Была чудесная погода. «Христос воскресе» так чудно звучало в местах страданий и скорби. У меня было радостно на душе. Вернувшись домой, застал милую Тамарочку мою в жару, и вот всё настроение сразу же переменилось. Сколько раз жизнь напоминала мне о том, что, пока я забочусь о чужих, мои дети как бы остаются на втором плане. И всегда мне больно выносить такие уроки. Точно я не люблю своих деток!
У нас окотилась кошка. Глядя на её материнское счастье, вспоминаю рождение у нас первых наших деток — Гули, Варюши и Борички и как моя бедная Катюша была счастлива, сияя материнскими заботами, сама кормя детей грудью!.. Да неужели всё это в самом деле было, и мы были оба молоды и верили в то, что счастье на земле прочно, что нам предстоят в будущем одни радости и удачи! Бедная моя многострадальная Каташечка! Ей ещё больней было терять наших деток, чем мне…»

26 апреля 1918 года. Симбирск.
«Вечер провёл у Яковлевых. И. Я. как будто немного успокоился. Его на время оставили в покое. Чувашская школа отняла у него муку, но выдала ему его капусту (кислую, без которой у него не варит правильно желудок). Телеграмма к сыну профессору в Москву о притеснениях от чувашей подействовала. Тот был у самого В. И. Ленина. Яковлев говорит, что в Симбирске большевистским начальством получена от Ленина телеграмма — оставить его, Яковлева, в покое, помня его заслуги чувашскому народу. Сын тоже прислал успокоительную телеграмму. Одним словом, чувашские гады на время затихли, оставив травлю старика. Но сам он кипит на них негодованием. Вчера, когда мы сидели у окна столовой, Иван Яковлевич наблюдал за тем, что делается чувашатами-школьниками в саду и на дворе, волновался, видя, как они ведут себя безобразно — курят и т. д. Все время у него вырывались гневные восклицания вроде: «Мерзавцы, курят!», «Негодяи, лезут к девчонкам-школьницам». А я его успокаивал, советуя не вмешиваться, стараться не видеть безобразий и не обострять отношений. Но старик упрям.

В городе каждый день убивают, грабят. А о кражах уже не говорят. Вывешено распоряжение большевиков по поводу этих событий — в том смысле, что пойманные на месте преступления будут расстреливаться (сами бы лучше не грабили, не расстреливали и не обворовывали). Передавали, будто бы умирающая Кирпичникова слышала, как эти темные силы шарили у неё в квартире, обстукивали стены. Тащат и тащат в тюрьмы новые жертвы, вымогая деньги. Мимо мужской тюрьмы, где сидят мученики российской инквизиции (исправительное арестантское отделение), ни ходить, ни ездить не разрешается. Все живут в ожидании обысков, реквизиций большевиков. Яковлева рассказывала, что вчера из квартиры покойной Кирпичниковой большевики увозили её обстановку. Пока же Россия продолжает быть адом для своих же русских.»

26 апреля 1921 года. Симбирск.
«В связи с открытием идоло-памятника К. Марксу 10 мая устраивается в здании бывшего губернаторского дома художественный пролетарский музей. В нём ещё ничего нет. Но на потолке уже рисуются в крупном масштабе портреты Маркса, Ленина, Троцкого и Луначарского.»

___________________

На фотографиях
Митинг в честь открытия памятника Карлу Марксу.
7 ноября 1921 года