Сегодня у нас какое-то «деревенское» заседание.

Неутомимый Андрей Перепелятников в «берендеевской»  тиши  продолжает свою серию документальной прозы о трудных годах своей жизни- и работает над капитальным томом   ,повествующим о вкладе военных строителей в создание   «атомограда « в Ульяновской области.

Сельский  поэт –самоучка Степан Балолайко завершил ( как он докладывает) копку картофеля на своем огороде  и вновь взялся за  шариковую ручку. И выдал-таки   довольно веселое  повествование о новом культурном достижении одного из подразделений  местных писателей в его родном  селе…

А  ведущий клуба ,мотаясь по маршруту  Казань-Верхгий Услон – Ульяновск  предлагает  познакомиться с творениями  сих  словотворцев…

Жан Миндубаев.

***

Андрей Перепелятников.

Первое фото

Рассказ быль.

Было это в тяжелом послевоенном 1948 году осенью. Учился я тогда во втором классе. В частном секторе города Элиста на улице Ленина двухэтажная школа стояла ещё в развалинах, её сожгли спешно отступавшие в первых числах января 1943 года немцы. И наша начальная школа располагалась на западной окраине города в большом построенном из самана здании. По рассказам старожилов города, до революции это была конюшня зажиточного крестьянина, которого в годы коллективизации из Калмыкии выслали куда-то в Сибирь.

У входа в школу слева стояла небольшая избёнка, построенная тоже из самана, очевидно для рабочих конюшни. В ней в то время проживала женщина сторожиха школы.

И вот однажды в доме сторожихи появился в полувоенной форме мужчина с фотоаппаратом. На деревянном ящике камеры, который стоял на треноге и был всё время накрыт чёрной материей, было что-то написано не по-русски. На переменах и после уроков возле домика сторожихи выстраивалась очередь школьников, желающих сфотографироваться. За одну фотокарточку фотограф брал рубль или пять куриных яиц. Можно было расплатиться и другой натурой, чем-то из одежды, обуви и прочего по договорённости.

Захотелось и нам с моим другом Лёшей Диканским сфотографироваться. Решили попросить у наших бабушек на это денег. Придя домой, я поведал моей бабушке о фотографе и желании сфотографироваться.  Накормив меня обедом, бабушка Ульяна Титовна прошла в спальню, взяла там завязанный в узелок платочек, положила его на стол, развязала и стала пересчитывать бумажки и мелочь денег. Пересчитав, закрыла уголками платочка деньги и, склонив голову, несколько минут молча размышляла, подсчитывая неотложные предстоящие расходы, сравнивая их с суммой оставшихся денег. Закончив расчёты, бабушка тяжело вздохнула и тихо произнесла:

– Андрюша, а денег у нас осталось мало, на фотокарточку не хватает.

– Бабушка, так можно ж заплатить и яйцами! – выпалил я.

– Ну, если можно, тогда возьми и иди, сфотографируйся. А то тебе уже скоро будет девять лет, а фотокарточки ещё нет ни одной.

– Я побежал, Лёшка уже ждёт! – крикнул я.И метнулся в летнюю кухню, где на полке в старом прохудившемся сите, лежала горка куриных яиц.

Отсчитав пять штук, я сунул их в карманы штанов и поспешил на улицу. «Пошли скорее, а то не успеем, – крикнул я на ходу Лёше и направился в сторону школы. Лёша как-то неуверенно медленно поплёлся следом за мной. Пройдя несколько дворов, я оглянулся и снова стал торопить отставшего Лёшку. Но он не спеша подошел ко мне и тихо произнёс: «А я фотографироваться не буду. У нас нет ни денег, ни яиц».

Его папа, как и мой, не вернулся с войны. Трое сыновей его мама воспитывала одна. В их семье жила ещё и бабушка, а работала в колхозе только одна мама, маленького росточка, худенькая тётя Фёкла. Жилось им очень тяжело.  Молча,  мы с минуту постояли и я, чтобы ободрить друга, сказал ему:

– Ну, тогда давай сфотографируемся вдвоём на мою фотокарточку.

– Ладно, – сказал воспрянувший духом Лёша, и мы пошагали к школе.

У ворот сторожихи, к нашему удивлению, желающих сфотографироваться было немного. Я занял очередь и мы стали ждать. В сторонке у саманного  забора мы увидели девочку из нашего класса, которая всхлипывая, ладошками вытирала  слёзы с лица. Лёша подошел к девочке и спросил, кто её обидел. Та отвернулась, но тихо сказала, что ни кто её не обижал, она нечаянно расколола два яйца, а фотограф разбитые яйца не берёт. Не успел Лёша вернуться на своё место в тень под акацией, как я метнулся к нему и выпалил: «Ты сиди здесь, сторожи очередь, я сейчас».

Оставив ни чего не сообразившего Лёшу, я рванул домой. Вбежавши в кухню,  выпалил: «Бабушка, подходит моя очередь, а я нечаянно разбил все яйца! Там у нас есть ещё, можно я возьму?»  Бабушка тяжело вздохнула, и молча  кивнула головой…         Понятно, что девченка-одноклассница  радостно сфотографировалась.

Появилась и  та  фотография, на которой я изображен с другом моего детства.

Несколько лет назад в Элисте зашел я к моему старому другу. Долго мы с Алексеем сидели за столом, вспоминая наше трудное послевоенное детство. Вспомнили и тот случай фотографирования. У Лёши та фотография не  сохранилась, и он очень переживал по этому поводу. Пришлось мне сделать её копию и переслать другу.

Страшно даже подумать, что сделано то фото было 71 год назад.

Сейчас у меня уже трое правнуков. Самому младшему чуть больше шести месяцев.У него уже куча самых разных фотографий. У него отличная коляска, одет наш малыш в красивые штаны и рубашонки, он не замотан в застиранные пелёнки, не знает что такое голод и холод. Ему незнакомы и прочие тяготы жизни,выпавшие на нашу долю…

И это радует. Греет душу и сознание того, что трудности послевоенного детства и десятилетия напряженной  работы нашего поколения не прошли даром. С потугами, но наше поколение добилось пока не очень сытой, но уже сносной жизни нашим детям, внукам и правнукам.

***

     СТЕПАН  БАЛОЛАЙКО.

   Рассол огуречный.

                      — Отчего же ты пьешь, мой сердешный?

Сгубит, сгубит тебя самогон!

-Да люблю я рассол огуречный!

Опосля. А не сам самогон!

         (Пруток Козьмов.)

« Не добывайте мрамор из огурцов..»

(Из шумерских летописей.)

В наш колхоз (когда-то бывший)

Прибыл вдруг отряд «творцов»…

Мы тот час навстречу вышли

С водкой, с банкой огурцов.

 

Волновались поселяне:

«Кто? Писатели? Зачем?»

Успокоил поп: «Миряне!

Прибыл к нам «Глагол аз есьм!»

 

«Говори ясней, батяня!» –

Воскричал  тут некий плут

«От грехов на покаянье

Нас теперь что ль поведут?»

 

И  взрыдали поселяне:

«Кто из нас тут без греха?!»

За к теляткам невниманье

Обвинили пастуха.

 

«А начальник поселковый?

Разве он, скажите, свят?

У него всегда готовый

Самогонный аппарат!»

 

«Днем стыдит нас: «Пьете?» Гнобит!

А ночами? Он же, он –

На продажу нам же гонит

Свой проклятый самогон!»

 

«А учительша Наталья?

За оценки мзду  набрав

Снова  плещется в Анталье

Мужичка чужого взяв!»

 

Неизвестно до чего бы

Обличительство дошло…

Крикнул кто-то: «Вы, за…гребы!»

Что сюда вас привело?»

 

Приступили гости рьяно

К примирению сторон…

Вождь писателей Баранов

Взял привычно микрофон:

 

«Объясняю вам, граждане,

Цель прибытия сюда…

Здесь ведь- а не в  чуждых странах

Жил писатель Лабуда?»

 

«Здесь он, здесь являлся миру!

Вас прославить был рожден!

В звуках своей славной лиры

Вас воспел на весь район!»

 

«Вы, наверное,  не знали?»

(Кто-то головой поник.)

«Он ведь на своих скрижалях

Сохранил ваш славный лик!»

 

«В мире тленном слово вечно!»

(Тут взбодрился даже поп.)

Мы, как символ бесконечный

Привезли вам  «Память-Столб»!

 

В знак рождения поэта…

Поминали его чтоб…

И за то блин… И за это

Кол вобьем!.. Тьфу! Ставим столб!»

«У околицы селенья-

Всем прохожим виден чтоб!

В знак  любови к сочиненьям

Застолбим мы этот столб!»

 

Солнце к вечеру вертелось –

И гармония, и тишь…

Стол накрыт.Пилось и елось-

Тут уж, брат, не возразишь!

 

Хорошо в  привычках древних –

Щедрым был приветный стол…

У околицы деревни

Сиротливо стоял столб …

 

Эх, а если б были ножки

У столбяры.. Ну-ка, взвесь?

Да еще б ему – гармошку!

Разве от торчал бы здесь?

.