Клуб «Симбирский глагол». Ведущий клуба- Жан Миндубаев. «Безумье, скаредность, и алчность, и разврат. И душу нам гнетут, и тело разъедают…»

От ведущего.

Завершаем публикацию романа Сергея Юрьева  

Мнения читателей были разные, надо поразмышлять …С одной стороны- трудновато читать  книги в электронном виде. С другой-  книги на бумаге вообще ныне почти не читают.

Вот такая бяка получается – хотя и «членов» разных литобъединений до фига и больше. И власти   всякого напридумывали вместе с  литераторами…

На эту тему я как -нибудь поразмышляю

Ж.М.

***

Сергей Юрьев.

Шанс милосердия.

Роман.

Глава 11.

«Что самое страшное в геноциде? Вы полагаете это горы окровавленных трупов, зловоние горелых человеческих останков, осиротевшие куклы с пробитыми головами и оторванными ручонками, лежащие посреди опустошённых улиц? Нет! Выжившие бывают благодарны убийцам за то, что пуля, клинок, струя пламени из огнемёта, пучок плазмы настигли не его самого, а соседа, приятеля, коллегу, родственника – вот что ужаснее всего. Сила жестокости бывает такова, что подавляет всякую волю к сопротивлению. При этом погибают не тела. При этом погибают души…»

Гийом Дюкло, журналист, XXVI век. Из репортажа с места событий после подавления мятежа в колонии Новый Занзибар

 

3-го  дня месяца Улулу, в пяти фарсахах от горда Дибальт

 

– Послушайте, капитан, мы не слишком задержались в пути?! – Нимруд Ушана явно волновался, хотя видимых причин для этого не наблюдалось.

– Никак нет, Ваше Высокопревосходительство, – сдержанно ответил рабб-илпа. – Идём точно по расписанию. Если кормчий не промахнулся, то скоро будем на месте.

– А он мог промахнуться?!

– Никак нет, не мог.

– Так зачем ты меня пугаешь?

– Извините, Ваше Высокопревосходительство. Шутка не удалась…

– Дошутишься…

– Так точно!

– Мы куда-то торопимся? – переключила Флора его внимание на себя.

– Видишь ли, дорогая, – прошептал Великий саган ей на ухо, – мне-то есть, куда спешить. Чем быстрее прилетим, тем ближе станет обратный путь. Я так жду той минуты, когда мы с тобой соединимся. А ты? Ты ждёшь этого мгновения?

– Конечно. Да. Жду, – ответила она с натянутой улыбкой. – Но сейчас для меня важнее то, что мне предстоит сделать здесь. Прошу извинить, Ваше Высокопревосходительство, но это так…

– Да, милая, я понимаю. И зови меня Нимруд. Просто Нимруд. Но, разумеется, не на официальных мероприятиях и не в присутствии посторонних.

– Простите, Ваше Превосходительство, но пока я не могу. Мне надо привыкнуть.

– Конечно-конечно, Флора. Я понимаю.

«Владыка небес» шёл на снижение, и в этот ответственный момент рабб-илпа в отглаженном белом мундире явился в каюту к высокопоставленному пассажиру и его спутнице, чтобы лично пригласить их на мостик, откуда открывался вид на горы облаков, сквозь которые вот-вот должна была показаться  земля.  Флоре так и не удалось заснуть. Мешали качка и мысль о том, что от земли её отделяет бездна не меньше, чем в полфарсаха. А когда под утро удалось задремать, ей сразу же приснилась сцена собственной казни, которая происходила на площади перед храмом Мардука  в Катушшаше, где она чуть меньше суток назад произносила речь на церемонии погребения профессора. Вокруг стояла всё та же специально обученная толпа, готовая ликовать, как только голова скатится с плахи, и палач, подняв её за волосы, продемонстрирует публике мёртвое лицо закоренелой преступницы, посмевшей публично оскорбить самые святые чувства каждого подданного величайшего императора в истории Аппры. Очнувшись, она даже вскрикнула, и хорошо, что Великий саган, накануне изрядно принял на грудь крепкого аррака, заглушая таким образом страх высоты. Он не проснулся, и через две переборки был слышен его размеренный храп.

Вот и теперь, стоя на мостике и пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь сплошную облачность, Нимруд то и дело клал руку на холодный поручень, а потом прижимал её ко лбу, наивно полагая, что это может облегчить его страдания. Не поможет. Даже графин свежевыжатого сока пуртукалы, который предусмотрительно принёс ему стюард, похоже, не дал должного эффекта. И говорил он с трудом, поскольку любой звук многократным эхом отдавался в голове. Странно даже, что столь высокопоставленному сановнику потребовался допинг, чтобы набраться смелости. И, похоже, решимость ему вчера понадобилась не только, чтобы преодолеть страх перед полётом, но и затем, чтобы сказать ей то, что он сказал…

Странно, но в этом жилистом старике было нечто такое, что вызывало симпатию. Едва ли он сам выбрал себе такую судьбу – стать проводником воли императора в оккупированном Кетте. Дело непростое и опасное. Помнится, его предшественник на этом посту лет семь назад просто бесследно исчез. Не было ни пышных похорон, ни некрологов в газетах, ни соболезнований, ни вообще каких-либо объяснений. Видимо, что-то не так сделал. Или сказал что-то не то. Помнится, когда-то профессор Гидеон отговаривал студентов делать карьеру на государственной службе, утверждая, что высшие сановники в нашем славном государстве находятся куда в большей опасности, чем солдаты на фронте. Тем хоть может посчастливиться получить ранение и отправиться в тыл, а поблизости от вершины власти любой удар смертелен, и даже члены императорской семьи не могут чувствовать себя в полной безопасности. И как только на него никто кляузы не написал? Умел профессор разбираться в людях, не смотря на кажущуюся наивность. На самом деле, непросто, ох как непросто уцелеть, живя в стране, где население делится на доносчиков и на тех, кто становится жертвами доносов. А сохранить в таких условиях человеческое достоинство вообще невозможно. О такой непозволительной роскоши лучше не думать. Чтобы сохранить честь, надо умереть, но и это не даёт никакой надежды на уважение потомков. Да и будут ли они, те потомки, такими, чтобы стоило бы желать их уважения? Пройдёт ещё лет двадцать – и всё! Все забудут, что Кетт когда-то был великим и процветающим царством с богатой историей. Все будут ходить строем и мыслить одинаково, не зная иного счастья, кроме служения Империи. Нет! Лучше умереть сегодня, чем дожить до тех времён, когда циничных и безжалостных убийц будут искренне почитать как светоч добродетели, когда не только страх и инстинкт самосохранения будут заставлять людей Кетта подчиняться власти тирана. И сейчас уже многие, очень многие, особенно среди молодёжи, успели искренне поверить в то, что им внушали последние двадцать лет. Всё! Надо решиться! Надо исполнить задуманное. Смерть – не слишком большая цена за единственный в жизни стоящий поступок. Она отгоняла прочь сомнения и страхи, и лишь один голос пробивался к ней из глубин подсознания, который нашёптывал, что полетит в корзину не только её голова, что погибнут все, кто был причастен к её стремительному карьерному взлёту – от тех несчастных студентов-доносчиков, благодаря которым она попала в поле зрения Службы Общественного Спокойствия, до Великого сагана, приблизившего её к себе.  И Ахикара не спасёт его высокая должность в Ночной Страже, а несчастного Априма, мелкую сошку, прихлопнут просто не глядя. Всё равно! Жизнь – это страдание, позор, страх, боль. С ней не жаль расставаться. Там, у врат царства Эрешкигаль, они это поймут и прочувствуют. Они будут ей благодарны за то, что освободила их от оков жалкого нелепого существования.

– Флора, милая! – Нимруд старался кричать как можно громче, чтобы вывести её из оцепенения, но голос его был пока слишком слаб. Так что удалось это ему, похоже, далеко не с первой попытки. – Что с тобой, красавица моя?

– Я продумывала свою речь, – без тени стеснения солгала она. – Вы же понимаете, как это ответственно.

– Да-да, конечно. Капитан, у вас льда нет?

– Сейчас я распоряжусь, – рабб-илпа поманил пальцем стюарда, что-то шепнул ему на ухо, и тот мгновенно исчез.

– Нас должно встречать не менее пяти тысяч гражданских лиц и полутора тысяч воинов, духовой оркестр, а дети переселенцев будут усыпать лепестками роз ковровую дорожку, по которой мы проследуем к колеснице, – зачем-то сообщил Великий саган, продолжая прижимать ладонь ко лбу.

В тот же миг облака расступились, и внизу обнаружилась широкая площадка, поросшая пожухлой травой, посреди которой возвышались стальные конструкции причальных мачт, а чуть поодаль от них, возле длинного деревянного барака, кучковалась небольшая группа людей. Тут же стояли автомобиль с открытым верхом и две брички, запряжённые парами лошадей. Ни толпы народа, только что обещанной Великим саганом, ни оркестра, ни почётного караула, ни детей, готовых вручать цветы почётным гостям…

– Что?! – У Нимруда отвисла челюсть, и он несколько растеряно принял из рук стюарда кулёк со льдом, поспешно приложив его ко лбу. – Я ничего не понимаю! Где все?! – обратился он к капитану, но тот только развёл руками, давая понять, что вопрос явно не по адресу.

– Успокойтесь, Ваше Высокопревосходительство, – попыталась успокоить его Флора, которая испытала некоторое облегчение оттого, что ей не придётся в этом платье, траурном и вызывающе откровенном, шествовать вдоль шеренги почётного караула, находясь под прицелами взглядов многочисленных зевак.  – После приземления наверняка всё выяснится.

– Вопиюще нарушение традиций, – возмущённо заявил Нимруд. – А если это… – Он замолчал на полуслове, но всем, кто при этом присутствовал, было совершенно ясно, что он имел в виду.

То, что его встречают не по чину, могло означать, что люди, ожидающие внизу, прибыли сюда, чтобы арестовать сановника или того хуже – ликвидировать. Во втором случае опасность грозила не только Великому сагану, но и всем, кто его сопровождал, включая экипаж воздушного судна. Ночная Стража предпочитала действовать тихо, и свидетели были никому не нужны. Так что, продолжение спуска прошло в гробовой тишине, которую нарушал только шелест лёгкого ветерка. Едва дирижабль причалил к мачтам, матросы закрепили фалы, подали трап. Если бы на земле собирались арестовать сановника, то немногочисленные встречающие сами поднялись бы на борт, но они терпеливо и почтительно ждали внизу, выстроившись полукольцом, и это давало сановнику повод надеяться на благополучный исход.

– Флора, милая… – Нимруд осторожно взял её за локоть, и она почувствовала, как дрожат его пальцы. – Не откажи в любезности. Сходи – узнай, в чём там дело.

– Больше некому? – поинтересовалась Флора, искоса глянув на выстроившихся вдоль фальшборта секретарей и охранников.

– Любой из них, – Нимруд склонился к её уху и перешёл на шёпот, – при первой же возможности наплетёт обо мне таких небылиц, что останется только повеситься. Я доверяю только тебе.

– Разве я давала повод себе доверять? – поинтересовалась Флора и, оставив Великого сагана в полном смятении, не спеша двинулась вниз по трапу.

Ей и самой не терпелось узнать, почему местные власти пошли на столь вопиющее нарушение протокола, которое могло иметь для них серьёзные последствия – вплоть до снятия с постов чиновников высокого ранга. Уж в чём-чём, а в кадровых вопросах у Великого сагана было достаточно полномочий, чтобы наказать всех подряд. Но она спускалась медленно, боясь зацепиться за что-нибудь своим платьем, которое, хоть и было стыдно в этом признаться, ей нравилось.

Едва Флора сошла с последней ступеньки на забетонированную площадку, от группы встречающих отделился человек в синем форменном кафтане и поспешно подошёл к ней.

– Простите-извините… А вы кто? – спросил он, часто моргая.

– Я?! – Флора изобразила крайнее недоумение. – Я – вдова героя Ниноса Озириса, прибыла на церемонию открытия памятной стелы защитникам Дибальта.

– Да! Конечно… – Он так же шустро метнулся к своим коллегам и что-то быстро нашептал чернобородому толстячку, который, выслушав его, торопливо зашагал навстречу гостье.

– Простите, госпожа Озирис. – Он смущённо теребил бороду и избегал встречаться с ней взглядом. – Позвольте представиться. Ияр Шушан, рища канцелярии бел-пахати округа Дибальт.

– Почему не прибыл сам бел-пахати? – сурово спросила Флора.

– Простите, госпожа Озирис, но у нас произошла трагедия. Страшная трагедия… Я должен доложить Великому сагану.

– Говорите мне. Я предам.

– Прошлой ночью враг варварски обстрелял ракетами Харран. Десятки тысяч погибших. Старики, женщины и дети. В основном… Да. Все отбыли туда. И шурты, и сотрудники гражданских служб, и тыловые воинские подразделения. Бел-пахати отправился также, чтобы лично организовывать спасательную операцию.

– Ясно… И что нам прикажете делать?

– Я? Прикажу? – искренне изумился чиновник. – Я лишь могу передать. Да. Только передать. Пришла телеграмма из канцелярии Его Величества, да живёт он вечно. Предписание. Вот. – Он подал Флоре помятый лист бумаги с наклеенными ленточками из телеграфного аппарата.

«Срочно. Секретно. Именем Его Импреаторского Величества, да живёт он вечно. Великому сагану провинции Кетт предписывается немедленно со всей свитой отправиться в район города Харран, посетить место событий и выступить там перед представителями прессы с гневным осуждением варварского обстрела войсками Федерации мирного города. Принять на борт «Владыки небес» группу журналистов и фотографов. Церемонию открытия памятника героям обороны Дибальта провести после выполнения миссии в Харране. Рища по особым поручения второго отдела канцелярии Его Императорского Величества Саргон Чори».

– Хорошо, я передам. – Сейчас ей владели сложные чувства. С одной стороны, она чувствовала облегчение оттого, что церемония откладывается, а значит, у неё больше времени, чтобы всё обдумать. С другой стороны внушало ужас то, что стало причиной этой отсрочки. Хотя, зачем противнику уничтожать мирный город, который он, судя по сводкам Имперского радио, оставил совсем недавно и наверняка рассчитывает вернуть его себе? Может быть это очередная «утка» официальной пропаганды, а на самом деле нет никаких жертв и никаких разрушений? Она уже привыкла не верить никому и сомневаться во всём, что слышит, читает и даже видит собственными глазами, потому что сама реальность казалась извращённой, искажённой и абсурдной. И труднее всего делать вид, будто считаешь, что всё нормально, всё логично, всё правильно.

– Позвольте… – Из-за спины к телеграмме протянул руку рабб-илпа, который спустился следом за ней. Он прочёл текст, шевеля губами, глянул исподлобья на чиновника и спросил: – И сколько их – этих журналистов?

– Вместе с прислугой, носильщиками и ассистентами – сто пятьдесят два, – с готовностью ответил тот. – Все к погрузке готовы.

– Никаких слуг, носильщиков и ассистентов! – решительно заявил капитан. – Пусть сами своё барахло таскают. Приму на борт только двадцать человек. Иначе рискуем навернуться.

– Но…

– Никаких «но»! Вам что, жизнь Великого сагана не дорога?! Так и запишем в бортовой журнал. А его, между прочим, легат Ночной Стражи читает после каждого прибытия в порт Катушшаша. Очень внимательно читает.

– Хорошо, – сквозь зубы выдавил из себя чиновник. – Я распоряжусь.

– На погрузку у вас десять минут. И учтите: если двадцать первый пассажир поднимется по трапу, то храни его Мардук, если он не умеет летать. Пойдёмте, госпожа Озирис,  пока они не ломанулись. – Рабб-илпа почтительно поклонился, жестом предложил Флоре первой подняться по трапу и последовал за ней только после того, как она оказалась наверху.

– Что? Что там происходит?! – с нескрываемым волнением спросил  Великий саган.

– Вам нечего опасаться, Ваше Высокопревосходительство, – успокоила его Флора. – Мы отправляемся в Харран. Высочайшим повелением. Телеграмма у капитана.

Нимруд вздохнул с облегчением, снова приложил ко лбу кулёк с подтаявшим льдом и шагнул к фальшборту, с нетерпением ожидая, когда же рабб-илпа соизволит подняться.

Тот не замедлил появиться, держа над головой телеграмму в протянутой руке. Великий саган выхватил её, не дожидаясь, пока нога капитана ступит на палубу, и впился глазами в текст. На его лице последовательно читались облегчение, задумчивость и досада.  Сначала до него дошло, что о высочайшем гневе речь не идёт, потом его посетило смутное беспокойство оттого, что откладывается момент, когда он ступит на твёрдую землю, а затем настала очередь сожаления о том, что откладывается момент, когда Флора окажется в его объятиях.

– Я должен отдохнуть, – заявил он, возвращая телеграмму капитану. – Отдохнуть и всё обдумать…

Больше не сказав ни слова, Нимруд нетвёрдым шагом направился к себе в каюту, продолжая прижимать ко лбу мокрую тряпицу с растаявшим льдом. Двое охранников попытались взять его под локти, чтобы помочь дойти, но он решительно от них отмахнулся.

– Госпожа Озирис, – обратился к Флоре капитан, – вам бы тоже лучше куда-нибудь удалиться, пока не поздно. Сейчас толпа журналюг нагрянет, и они-то с живой вас не слезут. Вон – уже бегут, как рысаки на скачках.

От толпы внизу отделилось несколько человек и, несмотря на то, что при них было по два чемодана, а за спиной у каждого болтался массивный вещевой мешок, бежали они довольно быстро, расталкивая друг друга. Видимо, мирно договориться о том, кто летит, а кто остаётся, им не удалось, и сейчас всё решалось в честном состязании. На борт попадут самые быстрые, сильные и наглые – не иначе. Двое дюжих матросов, получив распоряжение капитана, с угрожающим видом заняли позиции у края трапа, и Флора поверила, что тот, кто станет двадцать первым, если и не испытает радость свободного полёта, то ступеньки трапа точно пересчитает.

Они ворвались, как орда, штурмующая крепость, прежде чем матросы, охраняющие вход, успели опомниться. Вскоре, оттеснив капитана, Флору, членов экипажа и охранников Великого сагана, на палубе уже бесновалась толпа – не меньше полусотни горластых парней и шустрых девок. Им повезло! Они на борту! Они не привыкли сдавать уже занятые позиции! Их было бы ещё больше, если бы матросы не догадались оттолкнуть трап от борта, и тот начал медленно падать под тяжестью людей. Те, кому не повезло, спрыгивали вниз, бросая чемоданы, и, прихрамывая, разбредались прочь, чтобы не быть придавленными тяжёлой стальной конструкцией.

– Если не ошибаюсь, госпожа Флора Озирис? – К ней прорвался вёрткий и жилистый молодой человек с блокнотом и пером наготове. – Что вы думаете о варварской бомбардировке Харрана врагами Империи?

– Я думаю, что бомбардировка была варварской, – без запинки ответила Флора. – А вы бы лучше экономили чернила. Думаю, когда вы прибудете на место, они вам ещё пригодятся.

Тут по толпе работников пера прокатилась волна беспокойства. Как оказалось, радоваться им было рано. На нижнюю палубу выдвигался почти весь экипаж воздушного судна, подтягивались охранники Великого сагана, вооружённые дубовыми дубинками со стальными набалдашниками, а два матроса ближе к корме разворачивали брезентовый спасательный рукав. Капитан, похоже, был абсолютно твёрд в своем намерении отправить за борт всех лишних. Живчик, что только что попытался побеседовать с Флорой, ловко протиснувшись между ней и не успевшим отреагировать матросом, нырнул в ближайший проход и скрылся в недрах корабля. Команда и охранники тем временем начали действовать слаженно и быстро. Они оттеснили толпу к корме и там работников пера без разбора хватали за что придётся и отправляли в жерло спасательного рукава. Тех, кто пытался сопротивляться, успокаивали ударами по рёбрам. Когда возмущённые крики и дамский визг стихли, на борту осталось ровно двадцать человек, как и требовал капитан. Правда, неучтённым остался тот парень, что пытался заговорить с Флорой, но едва ли его вес мог сыграть заметную роль и стать причиной перегруза.

Поняв, что опасность оказаться за бортом миновала, оставшиеся начали бурно ликовать, обниматься и аплодировать. Некоторые из них, свесившись с фальшборта, показывали пальцами на своих менее удачливых коллег и непринуждённо смеялись, глядя, как конкуренты понуро собирают свой разбросанный по поляне багаж. Один из счастливчиков, не долго думая, начал распаковывать прямо на палубе свой чемодан, извлёк из него деревянный ящик с объективом, быстрыми и уверенным движениями собрал и установил треножник из красного дерева, взгромоздил на него камеру, насыпал серебристого порошка в блестящий савок, соединённый с аппаратом проводом. Потом он имел наглость наставить объектив на Флору, и тут же из совка вырвалась ослепительная голубая вспышка, разбрасывая искры во все стороны.

В следующее мгновение он получил от капитана увесистую затрещину, а вся его техника полетела за борт. Дирижабль уже поднялся вверх на полторы сотни локтей, так что, едва ли что-то могло уцелеть при падении.

– Ты тешил нас всех убить, тупица? – вежливо спросил рабб-илпа и поставил ногу ему на грудь, пресекая попытку подняться. – А теперь слушайте все! Если кто-то позволит себе подобную выходку, полетит за борт вслед за своей пшикалкой! Я всегда подозревал, что газетчики – самая тупая публика на свете. У вас даже мозгов не хватает, чтобы сообразить, что у нас под оболочкой тонны горючего газа, и он воспламеняется от малейшей искры. А вы тут фейерверки устраиваете. Этого в карцер! – он указал на поверженного фотографа, убирая ступню с его груди, и двое матросов уволокли провинившегося проч. – И одеты вы не по погоде. На высоте полфарсаха вода замерзает, а вы вырядились, как на пикник. Учтите, что кают для вас нет, так что, всю дорогу придётся торчать на палубе. Посмотрю я, что с вами будет после посадки…

– Почтенный рабб-илпа, – обратилась к капитану какая-то дамочка средних лет, – а сколько нам лететь?

– Вопрос поставлен правильно, хоть и безграмотно, – с ноткой одобрения в голосе отозвался капитан. – До Харрана примерно полсотни фарсахов. А за какое время мы преодолеем это расстояние со средней скоростью двадцать фарсахов в час, посчитайте сами. – Он отвернулся от непрошенных пассажиров и обратился к Флоре, которая уже начала дрожать от холодного ветра. – Позвольте, госпожа Озирис, я лично провожу вас в каюту.

– А вы жестокий человек, капитан, – сказала ему Флора, едва они спустились по трапу в коридор пассажирской палубы. – А если кто-то из них насмерть замёрзнет?

– Работа у них такая, – попытался отшутиться рабб-илпа. – Да вы не беспокойтесь. Минут через десять-пятнадцать, когда они проветрятся, как следует, пошлю к ним матросиков – проводят в грузовой трюм. Там хоть и прохладно, тесновато, но терпимо. Вот и пришли… – Он протянул руку к дверной ручке, но Флора перехватила его запястье.

– Я не хочу туда, – сказала она вполголоса, секунду подумав. – Если не возражаете… Можно мне на мостик. В вашем присутствии мне не так страшно.

– Высоты боитесь? – почему-то шёпотом спросил капитан.

– Летать боюсь. Я первый раз… А вы не боитесь, что кто-нибудь из этих писак опубликует о вас какую-нибудь гадость?

– Я? Ни в коем случае! – Рабб-илпа расплылся в довольной улыбке. – Я же не чиновник какой-нибудь. Я делаю своё дело, и во всей Империи не так уж много умельцев, способных водить дирижабли. Нет, не боюсь. Я вообще ничего не боюсь. Только за детей… Пойдёмте.

– А что же вы так подобострастно разговаривали с Великим саганом?

– Ха! – Рабб-илпа снова перешёл на шёпот. – Не вороши говно – оно и воняет меньше. Осторожно, затопчут…

По поперечному коридору, пересекая им дорогу, один за другим прошли матросы в меховых бушлатах, шлемах и рукавицах.

– Куда они?

– К пулемётам. Мы входим в зону действия вражеской авиации.

– Нас могут сбить? – испуганно спросила Флора.

– А вот это вряд ли. Не будем подниматься над облаками. А в облаках нас хрен заметишь. Эй, Джераб! – окликнул он последнего из пробегающих матросов.

– Да, капитан!

– Проводи этих уродов с палубы в грузовой трюм.

– Есть, капитан!

– А можно мне пострелять? – неожиданно даже для себя спросила она.

– Из чего?

– Из пулемёта.

– Зачем вам это? – несколько раздосадовано поинтересовался капитан.

– Действительно, – согласилась Флора, – зачем? Вы не обращайте внимания на мои глупости, господин рабб-илпа. Мне просто немного не по себе, и я не знаю… Не знаю, что мне делать.

– Бывает, – рассудительно ответил капитан. – Со всеми бывает. Кроме Его Императорского Величества, да живёт он вечно. Он-то всегда знает, что делать и уверенно ведёт нас к победе. И он всё знает обо всех своих подданных, поскольку все лица находящиеся на государственной службе, неукоснительно выполняют свой долг.

Она поняла. Рабб-илпа недвусмысленно намекал на то, что ей не стоит откровенничать ни с кем, даже с ним.

Остаток пути она провела, сидя в кресле, которое уступил ей штурман, очень любезный молодой человек. Она пыталась отказаться, но тот настоял, пообещав, что немедленно выгонит её, как только возникнет такая необходимость. Прямо под ногами плыли облака. Они клубились, меняли форму, бились о застеклённую решётку шириной не меньше пяти локтей. Хотелось скинуть туфли и потрогать эти клочья тумана кончиками пальцев ног. Флора даже не сразу заметила, что подол платья соскользнул с колена, левая нога обнажилась почти до бедра, и капитан, сидящий в соседнем кресле, то и дело косит глаза в её сторону.   Пусть смотрит. В конце концов, мало кому удаётся к такому возрасту сохранить хотя бы часть былой красоты. Университетский спортзал, экспедиции, любимая работа, относительно спокойная жизнь сделали своё дело – впору себе самой завидовать. И всё это во время войны, которой не видно конца. И не стоит удивляться тому, что произошло за последние несколько дней.  Всё это тихое благополучие не могло не рухнуть. Случилось то, что должно было случиться рано или поздно, что могло произойти в любой момент. Кто-то, возможно, счёл бы за благо, за редкую удачу, если бы с ним случилось нечто подобное. Такой стремительный взлёт. Вся Империя слышит её голос, внимает её речам, сам Великий саган добивается её расположения и преподносит щедрые подарки. Чего ещё желать женщине в зрелые годы… И кто знает, как бы она сейчас ко всему этому относилась, если бы совершенно случайно не узнала о том, во что на самом деле имперская власть оценивает жизни своих подданных, как цинично и изощрённо лгут газеты и радио. А что – она разве не догадывалась обо всём этом раньше? Просто удобней было не замечать очевидного, воспринимать сложившийся порядок вещей как неизбежность. Это теперь, после того, как её буквально ткнули носом в правду, в душе не осталось ничего, кроме жгучего чувства стыда за годы, прожитые в страхе и смирении. Стыдно даже за эти минуты покоя, когда можно плыть над облаками, ощущая их прохладу кончиками пальцев босых ног. А ведь наверняка ещё миллионы людей испытывают те же чувства, и ничего – живут. Тот же капитан, что сидит в соседнем кресле, наверняка знает больше, чем говорит, да и её предостерёг от излишней откровенности. Может быть, все беды этого мира происходят оттого, что никто не находит в себе сил однажды в жизни сказать правду? А если кто-то всё-таки решится на такой отчаянный поступок, едва ли найдутся смельчаки, которые будут его слушать. Шарахнутся, как от чумного. Все хотят жить, причём, по возможности, спокойно…

Клочья тумана, обволакивающие стекло, скрадывали ощущение времени, и в какой-то момент начало казаться, что этот полёт продлится вечность, а там, внизу, под облаками, нет ни войны, ни жестокости, ни интриг, ни лжи, ни страха, ни боли. Но внезапно донёсся запах гари, а среди серой пелены облаков показались клубы чёрного дыма.

– Почти прилетели, – раздался за спиной голос штурмана. – Прикажете начать снижение? – обратился он к капитану.

– Давай, только осторожненько, – отозвался рабб-илпа. – Похоже, мы промахнулись малость. Ветер слишком уж попутный нам достался.

Рулевой медленно наклонил от себя стойку штурвала, плавно повернул его направо, и «Владыка небес» с небольшим дифферентом начал спускаться, одновременно делая разворот. Запах гари усилился, а вместе с ним к Флоре вернулся, казалось, уже усмирённый страх. Нет, теперь она уже не боялась, что воздушное судно обрушится на землю. Было страшно то, что подтвердится её догадка, и там, внизу сейчас догорает город, среди домов в панике мечутся люди, ищущие спасения, а под дымящимися руинами лежат тела их близких. И в следующий миг дирижабль пробил слой облаков, и реальность оказалось куда страшнее того, что она могла себе представить.  До земли оставалось не более трёх сотен локтей, и было отчётливо видно, что половина города лежит в руинах, над которыми поднимается чёрный дым, а местами ещё полыхают пожары. Зато в другой, уцелевшей половине люди, как ни в чём не бывало, разгуливают по улицам по обычным маршрутам, сидят в кафе, заходят в магазины, явно не спеша на помощь пострадавшим, движутся конные экипажи и автомобили. Никакой суеты, никакой паники – как будто ничего не случилось. Но когда дирижабль медленно поплыл над разрушенной частью города, Флора в отчаянье закрыла лицо руками. Но перед глазами продолжали стоять дымящиеся руины и множество обгоревших тел, которые были рядами сложены на просторной площади, посреди которой, как бы в насмешку над произошедшей трагедией, продолжал работать полуразрушенный фонтан, украшенный мраморной фигурой улыбающейся матери со счастливым младенцем на руках. А тем временем, к площади подъезжали всё новые повозки, и люди в синей униформе Службы Общественного Спокойствия сгружали с них всё новые и новые тела, а вдоль рядов трупов ходили неторопливо прохаживались чернорубашечники из Ночной Стражи, вероятно, подсчитывая число жертв.

– Позвольте мне уйти, – не отрывая рук от лица, сказала Флора. – Не могу этого видеть…

– Проводить? – предложил рабб-илпа бесстрастным голосом.

– Нет. Дойду. Спасибо.

Уже пройдя полпути до каюты, она заметила, что забыла надеть туфли и всё это время шла босиком. Проходя мимо трапа, ведущего на нижнюю палубу, она услышала бодрые взволнованные голоса, и обрывки фраз, что до неё донеслись, снова заставили её содрогнуться.

– Снимай! Общий план, чтобы все жмурики в кадр попали!

– Смотри – вон из дома хвост ракеты торчит!

– Это сенсация! Премия не меньше двадцати тысяч чиклей светит.

– Я эти кадры меньше, чем за сороковник, не отдам.

Она пошла на голоса. Она осознавала, что у неё едва ли хватит сил выбросить за борт хоть кого-то из этих подонков, зато можно хотя бы сказать им прямо в лицо, какие они мерзавцы, уроды, бесчувственные твари, выродки, недоноски, сволочи…

Едва Флора появилась на палубе, несколько газетчиков метнулись к ней, держа блокноты и перья наготове.

– Госпожа Озирис, расскажите, о том, какое впечатление на вас произвел этот варварский обстрел? – опередив всех, спросила стройная ясноглазая девица в помятом дорожном платье.

Флора оглядела устремлённые к ней лица, поочерёдно заглянув каждому в глаза, и молча пошла прочь…

 

ГЛАВА 12

«Тот, кто намерен добиться победы в войне, должен стать коварным, скрытным, хитрым, лукавым, вором и грабителем».

Ксенофонт, древнегреческий писатель, историк, полководец и политический деятель, IV-III в.в. до Рожества Христова

 

7 сентября 2923 года, в 320 километрах от г. Харран

 

– Всё-таки, оружие на всякий случай стоило бы взять, – ворчал штурман, загружая в вездеход «Гумля» опломбированный сургучной печатью железный ящик, полный золотых кыспов с профилем императора. – Они ж не знают, что, если с вами что-то случиться, я тут всё с землёй сравняю.

– Оружие в Империи разрешено носить только военным, шуртам и служащим прочих силовых ведомств, – ответила ему Вьорика, бросая на заднее сидение холщёвые мешочки с разменными чиклями. – А мы, согласно документам, представители частной инвестиционной компании с лицензией на освоение новых территорий. Тиглат, сколько вы заплатили рище канцелярии Верховного сагана провинции Ниппур, чтобы получить такую лицензию?

– Двадцать тысяч золотых кыпсов, – с готовностью ответил профессор Юханна, занимая место за рулём. – И ещё столько же составила официальная имперская пошлина. Но мы вернём себе эти деньги за пару месяцев, а потом на нас польётся золотой дождь, и ты моя дорогая Сурия, будешь ходить в шелках по нашему дворцу в Ниневии.

– Хватит байки травить! – вдруг вспылил штурман. – Можно подумать, вас на каждом углу будут допрашивать, кто вы да откуда…

– Клим, прака! У хэмзуме ляха ахчи ка бухна лищана, – заявила ему Вьорика, усаживаясь на пассажирское сидение рядом с водителем. – Ыкбал катух.

– И вам удачи! – Клим никак не отреагировал на её призыв говорить здесь, на Аппре, только на местном языке. – Эй, Соуч, ты чего там возишься?! Без тебя уедут.

– Сейчас-сейчас! – Господин Соуч неторопливо вышел из грузового люка бота, держа обеими руками резной деревянный ларец. – А документы вы с собой брать не собираетесь?! Без них – только до первого постового шурты.

– Мы были уверены, что ты-то точно ничего не забудешь, – попыталась польстить ему Вьорика, но тот, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания и молча уселся на заднее сидение. По легенде он в команде считался старшим по должности и руководил инспекцией компании «Пуркана», что в переводе означало «Освобождение». Согласно уставу компании, это название символизирует её миссию: вслед за доблестной имперской армией, освобождающей территории от вражеских солдат, освобождать эти земли от хаоса, нищеты и голода, давать людям работу и пропитание. На самом деле лицензия давала право присваивать на указанной в ней территории всё, что нравится, всё, что может приносить доход – земли и предприятия, как разрушенные, так и уцелевшие.

Настоящую инспекцию компании «Пуркана» постигла трагическая участь – они имели неосторожность ехать по дороге на Дибальт ночью с включёнными фарами. И в поле зрения одного из зондов попал момент атаки «Лейлсайада», ночного штурмовика Федерации,  после которой дроиды собирали обломки вездехода «Гумля», разбросанные в радиусе двухсот метров. И удивительно было то, что ящик с деньгами и ларец с документами и печатями почти не пострадали, если не считать, что были залиты кровью своих хозяев, которые в момент атаки прикрыли своими телами самое драгоценное, что у них было.

На восстановление автомобиля ушло трое суток, и больше всего возни оказалось с надписью жёлтой краской на борту: «Этот вездеход захвачен 14 дня месяца Ташрит 5057 года в бою со свирепым врагом за город Гасур 9-й ротой 227 горнострелкового полка под командованием вакиля Руфима Гаруса. Послужи Империи, вражеская железяка!». Трофейная техника широко использовалась на территории Империи, работало даже несколько десятков заводов по её восстановлению и производству запчастей, однако без бортовой надписи, гласящей о том, кто, когда и при каких обстоятельствах захватил данный трофей, дальше первого армейского поста проехать на подобном авто было бы немыслимо.

Итак, руководитель миссии Шаул Хаккам, а также его помощники – супруги Элиш, Ашер и Сурия продолжили свой путь, имея при себе подлинные документы и деньги, а также почти настоящий автомобиль, для которого пришлось полностью синтезировать не боле десяти процентов деталей. Правда, Вьорика не удержалась, втрое увеличив мощность двигателя и усилив ходовую часть, так что, в случае погони, на этой планете не было наземного транспортного средства, способного настигнуть это чудо техники.

– Я постоянно буду в минуте подлёта к вам, – пообещал напоследок штурман и, не дожидаясь ответа, двинулся к боту, лежащему, слегка завалившись набок, у края чахлой рощицы на склоне холма.

– Может, не надо бы ему так плотно нас опекать? – поделилась соображениями Вьорика, но Тиглат, промолчал, поворачивая ключ в замке зажигания. Зато немедленно отозвался с заднего сидения господин Соуч:

– На пути к городу шестнадцать мобильных постов и четыре стационарных пункта пропуска. Вероятность, что кому-то приспичит до нас докопаться, равна примерно шестидесяти девяти процентам.

– У тебя уже всё подсчитано, – несколько иронично заметил Тиглат, трогаясь с места. – Вьорика, а тебе не кажется, что двигатель работает слишком тихо после того, как ты над ним поколдовала?

– Сурия! – поправила его Вьорика. – Не забывай, мой дорогой Ашер, что я – твоя любимая супруга, и зовут меня Сурия. А на двигатель не обращайте внимания. Вы ещё не знаете, что у нас за чудо-машина…

«Гумля» скатился вниз по склону холма, выехал на дорогу, мощенную булыжником, и тут пришлось сбавить скорость, поскольку трясти стало совершенно немилосердно, и рокота двигателя стало не слышно совсем за грохотом колёс о дорожное покрытие.

– Почти пятьдесят фарсахов, – проворчал господин Соуч с заднего сидения.

– Что? – переспросил Тиглат.

– До Харрана почти пятьдесят фарсахов, – повторил робот, увеличив громкость. – Со скоростью около четырёх фарсахов в час, с учётом всех задержек, остановок и прочих неожиданностей мы будем на месте не раньше, чем через пятнадцать часов.

– Значит, к началу митинга не успеем, – констатировал Тиглат. – Да, собственно, нам и не обязательно. Главное – послушать, что народ после говорить будет…

– Нет уж, – решительно возразила Вьорика. – У нас есть план, и его следует осуществлять в полном соответствии… – Она откинула крышку бардачка и запустила туда по локоть обе руки.

Под капотом что-то мелодично звякнуло, тряска мгновенно прекратилась, а скорость стала стремительно нарастать – так, что Тиглат начал рефлекторно придавливать тормоз. Но это не помогло. «Гумля» разогнался не меньше, чем до тридцати фарсахов в час, хотя стрелка спидометра уверенно легла на ноль.  Авто явно перестало касаться колёсами проезжей части, покрытой сплошными колдобинами, но, не смотря на это, уверенно слушалось руля.

– Кажется, капитан распоряжался не вносить в машину конструктивных изменений, – заявил Тиглат. – Тем более – с использованием земных технологий.

– Неправда ваша, дорогой Ашер, – возразила Вьорика. – Егор лишь сказал, что это было бы нежелательно, а потом, уже без свидетелей, разрешил делать с этой машиной всё, что угодно, если это послужит нашей безопасности.

– Но нас могут заметить…

– Есть также система слежения, которая предупредит нас о такой вероятности.

– Я вижу, Вьорика…

– Сурия!

– Да, конечно. Я вижу, Сурия, вы всё предусмотрели.

– Надеюсь, что всё…

– Не надейтесь, – напомнил о своём присутствии с заднего сидения господин Соуч. – Всего даже я не могу предусмотреть. Даже котхи – и те не могут. В местном хаосе закономерности можно отследить лишь в глобальных тенденциях. Как только дело доходит до частностей и мелочей, делать какие-либо прогнозы бессмысленно. А в них-то нередко бывают заключены факторы, которые могут куда угодно повернуть сиюминутный ход событий, да и сам вектор исторического развития. Мелких, казалось бы, ничего не значащих событий ежесекундно происходит тысячи, и каждое порождает цепную реакцию происшествий. Так что, даже если рассматривать глобальные тенденции, то вероятность правильности прогнозов неуклонно падает по мере накопления миллиардов мелких факторов,  которые неизбежно ведут к качественным изменениям причинно-следственных связей. – Казалось, робот говорил сам с собой, и его странное поведение заставило Вьорику всерьёз забеспокоиться.

– Соуч, с тобой всё в порядке? – Она оглянулась и с удивлением увидела на его лице совершенно издевательскую усмешку.

– Вот так всегда, – продолжая лыбиться, заявил Соуч. – Стоит заговорить о чём-то действительно серьёзном, так начинаются подозрения в том, что произошёл сбой программы. Не надо принимать меня за сумасшедшего.

– А к чему ты всё это сказал? – поинтересовался профессор, не отрывая взгляда от дороги, стремительно бегущей навстречу.

– А разве непонятно? – искренне удивился Соуч. – А вы не подумали о том, что одно наше появление здесь может настолько исказить картину будущего, что все наши прогнозы и расчеты моментально обесценятся?

– Мы же сейчас не собираемся вмешиваться в ход событий. – Тиглат даже на долю секунды отвлёкся от наблюдения за дорогой. – Посмотрим, послушаем, пообщаемся с местным населением. И всё…

– Профессор, а вы сами-то себе верите? – не унимался робот. – А у вас хватит душевных сил не вмешиваться, если с кого-то в вашем присутствии начнут сдирать кожу? Для каждого из вас определяющую роль играют эмоции, а не здравый смысл, логика и инстинкт самосохранения.

– Вот поэтому-то тебя и назначили здесь главным, – попыталась отшутиться Вьорика.

– Вот! – Соуч сел прямо и поднял вверх указательный палец правой руки. – Вот – ключевой момент. Никто из вас всерьёз не относится к этому назначению, поскольку считаете это лишь элементом легенды. Но учтите, что даже без бо́льшей части своих мозгов я соображаю в тысячи раз быстрей, чем все вы вместе взятые. Полезной информации у меня здесь, – он постучал себя пальцем по голове, – в миллионы раз больше, чем у каждого из вас под черепной коробкой. И может случиться так, что объяснять мотивы своих решений мне будет некогда. Так что, я бы вас попросил, если я что-то прикажу, то сначала исполняйте, а уже потом начинайте выяснять, почему надо делать так, а не иначе.

– По-моему, мы имеем дело с типичным случаем бунта машин, – обратилась Вьорика к Тиглату, но тот лишь хмыкнул в ответ.

– Приведу лишь один пример, который, я надеюсь, вас убедит, – продолжил Соуч. – Когда мы прибудем в таверну, где у нас запланирован ночлег, вы наверняка забудете выйти из машины первыми и открыть перо мной дверцу. Никто из вас не догадается взять и понести наш багаж. Вы думаете, я это всё попру?! Нет! Мне, как вашему начальнику, согласно легенде, не положено таскать тяжести.  А вам известно, что к каждой таверне приставлен агент Службы Общественного Спокойствия, который сообщает «наверх» обо всём, что вызывает хотя бы тень подозрения? И, поверьте, это люди весьма наблюдательные, имеющие многолетний опыт стукачества. Не пройдёт и получаса, как нас всех попытаются схватить с целью установления наших личностей и проверки достоверности предоставленных нами сведений. Вы, конечно, этой проверки не выдержите, но до неё дело и не дойдёт, поскольку наш друг-невидимка, славный штурман Клим Багров постоянно витает над нами, словно ангел-хранитель. И что, я вас спрашиваю, после этого останется от таверны и ни в чём не повинного обслуживающего персонала? Куда отправятся шурты, что придут нас задерживать? Догадались? Любой неверный шаг приведёт к кровопролитию, а вы этого, как я понимаю, совершенно не желаете. Убедил?

Некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь свистом ветра, бьющего в лобовое стекло. А затем сработал датчик, отключивший антигравитационный привод, и «Гумля», плавно сбросив скорость, опустился колёсами на брусчатку мостовой. Впереди, на расстоянии примерно в четверть фарсаха сквозь дымку показался армейский пост – жёлто-красная полосатая будка, пристроенный у обочины бетонный блок и массивный шлагбаум.

– Профессор, не забудьте за пятьсот локтей сбавить скорость до пешеходной, а то по нам без спросу откроют огонь на поражение, – прокричал Соуч сквозь грохот колёс и сделал вид, что мирно дремлет, как и полагалось высокопоставленному руководителю в долгой дороге по хлопотным делам.

– Знаешь, Сурия, а ведь он убедил меня в том, что мы не очень-то готовы общаться с аборигенами, – слегка растерянно заявил профессор.

– Вообще никак, – немедленно согласилась Вьорика. – Но отступать, мой дорогой Ашер, уже поздно.

Их уже заметили. На пропускном пункте началось шевеление. Два бойца, вооружённых винтовками, стали по обе стороны шлагбаума, третий занял позицию за пулемётом, а четвёртый, судя по всему, старший по званию, направил на приближающийся автомобиль подзорную трубу. Они замерли и не меняли поз до того момента, пока «Гумля», фыркнув последний раз, не остановился в трёх локтях от шлагбаума.

– Предъявите документы и сообщите о цели вашего маршрута, – решительно потребовал самаль, не выпуская из рук оптического прибора.

И тут Вьорика едва не совершила ошибку, потянувшись через спинку сиденья назад,  полагая, что Соуч (точнее, руководитель миссии почтенный Шаул Хаккам) передаст ей ларец с бумагами, однако тот и пальцем не пошевелил, глядя вперёд абсолютно безучастным взором. Точно! Ему же положение не позволяет такую тяжесть поднимать. Говорили же об этом. И не раз. И перед вылетом Тиглат повторял. Она сделала вид, что поправляет платок, затем не спеша открыла дверцу авто, поставила ступню на мостовую, недовольно глянула на самаля, который не удосужился подать ей руку, медленно обошла машину сзади, достала ларец, вернулась на своё место, поставила вместилище документов себе на колени. Только после этого она подняла крышку и передала проверяющему свиток дорожной грамоты, где был прописан маршрут следования, цель поездки, а также имена и должности всех, кто находился в транспортном средстве. Если показать хоть малейшую суетливость, могут потребовать предъявить все документы, а на это тратить времени совершенно не хотелось.

Видимо, плавность, неспешность и величественность её движений, холодность её взгляда убедили самаля в том, что перед ним важные персоны, с которыми лучше не связываться. Он взял свиток трепетно, как величайшую ценность, которую ему когда-либо приходилось держать в руках. Он даже не стал его разворачивать, а лишь с поклоном вернул обратно и вскинул руку вверх, давая подчинённым команду убрать оружие и поднять шлагбаум.

– Удачно проскочили, – заметил Тиглат, когда они под грохот колёс отъехали тысячи на полторы локтей от пропускного пункта.

– Да, чуть всё не запороли… – прокомментировал ситуацию робот.

– Соуч! – слегка повысив голос, обратилась к нему Вьорика.

– Не Соуч, а почтенный господин Хаккам, – поправил её тот.

– Господин Соуч, – повторила Вьорика, не обращая внимания на его замечание. – Не мог бы ты отключиться минут на пять. У меня с Тиглатом разговор есть, которого тебе лучше не слышать.

– Это приказ?

-Это приказ.

– Слушаю и повинуюсь, – недовольно пробормотал робот, расположился поудобнее, закрыл глаза и замер в абсолютной неподвижности.

– Ну зачем вы так с ним, Вьорика? – с укоризной сказал ей Тиглат. – У него же самолюбие.

– Извините, но этот разговор действительно не для его ушей. Это очень личное. На корабле некогда, а здесь, пока едем…

– Да, конечно-конечно… – Ассириец был смущён и удивлён тем, что красивая молодая женщина, да ещё с такой момент, когда требуется максимальная концентрация, вдруг собралась обсуждать с ним что-то личное и, судя по всему, не имеющее отношения к текущим делам.

– Я хотела поговорить о капитане.

– Да?

– Да… – Она сделала паузу, посмотрев на линию горизонта, над которым расплывалось облако чёрного дыма. – Я могу надеяться, что об этом разговоре никто не узнает?

– Конечно. Да. – Тиглат крепче сжал пальцами руль.

– Скажите, профессор, что нужно такого сделать женщине, чтобы мужчина наконец-то обратил на неё внимание? Только не перебивайте! Я сама толком не понимаю, почему решила заговорить об этом именно сейчас и именно с вами. Я вообще не понимаю, как решилась об этом говорить. Но, мне кажется, вы с ним чем-то похожи. Внутренне. Вы такой де спокойный, рассудительный и отважный. Да! Чтобы решиться вот так отправиться сюда, нужна отвага. Так что, вы понимаете… Вы сможете мне растолковать… И жена-то он него сбежала, и нет у него никого – служба одна. А на меня – ноль внимания. Я стараюсь. Я стараюсь быть рядом. Я на вахты одеваюсь, как на свидание. А он даже не смотрит. Штурман пялится во все глаза и слюни пускает, а капитану как будто всё до лампочки. Я что – уродина или дура?! Может, вы растолкуете мне, в чём дело, что я делаю не так? Как мужчина можете мне объяснить так, чтобы я поняла?

– Простите, Вьорика…- Тиглат окинул её взглядом и снова уставился на стремительно бегущую навстречу дорогу. – Это несколько неожиданно. Думаю, госпожа Кадзи соображает в этом всём куда лучше, чем я. Она всё-таки психолог.

– Наики? Нет. Мне нужен не сеанс психоанализа, а дружеский совет. Да я и не хочу, чтобы кто-то из экипажа знал…

– Дорогая Вьорика, не будьте так наивны, – набравшись, храбрости, заявил Тиглат. – У людей ведь глаза есть. Все всё видят, всё знают. Давно знают. И капитан тоже.

– Да? – Вьорика была искренне удивлена. – Это так заметно?

– Ещё как.

– Так почему тогда он просто не пошлёт меня куда подальше? Если уж так… Я бы на другой корабль перевелась. – Она почувствовала, что комок подступает к горлу.

– А вот это вы зря. И не время сейчас хныкать. И не думайте, что вы ему не нравитесь. Просто он поверить не может…

– Поверить? Во что?!

– Да в то, что вы можете считать его достаточно привлекательным. Видит, а поверить не может.

– Это как?..

– Хватит того, что он на полголовы ниже вас ростом, старше лет на пятнадцать и не находит в своём лице никакого изящества, когда бреется по утрам, глядя в зеркало. Поверье, мужчине с заурядной внешностью…

– Это он-то?!

– …мужчине с заурядной внешностью, да ещё и столь рассудительному, как наш капитан, очень трудно поверить, что такая красивая женщина может находить его привлекательным. По себе знаю. И, уверяю вас, относится он к вам чрезвычайно трепетно и боится только одного – вас потерять. Так что, будьте смелее. Прямолинейнее будьте. И простите меня, если я что-то не то сказал. Никогда не думал, что когда-нибудь придётся давать советы подобного рода. И спасибо за доверие.

– Вам спасибо, Тиглат. Не скажу, что вот так сразу и поверила, но вы меня чуть-чуть обнадёжили.

– Закончили? – раздался с заднего сидения голос господина Соуча.

– Разве пять минут прошло? – сурово поинтересовался Тиглат.

– Насколько я помню, в приказе бортинженера фигурировала формулировка «минут пять», что предусматривало приблизительность данного временного отрезка, – нагло парировал Соуч. – Тем более, очередной пропускной пункт уже в прямой видимости, а вы ещё парите в воздухе, как у себя дома.

Спохватившись, Вьорика распахнула бардачок, запустила в него руку, и авто резко грохнулось на булыжную мостовую.

– Можно было и поаккуратнее, – не преминул сделать замечание робот. – Мой позитронный мозг хоть и неплохо защищён от внешних воздействий, но, тем не менее, является очень сложным, а значит, хрупким механизмом. А без его возможностей, как я успел убедиться, нам здесь нечего ловить.

Супруги Элиш в ответ на ехидное замечание руководителя миссии Шаула Хаккама благоразумно промолчали.

Как ни странно, ни на одном из следующих постов их даже не пытались остановить. Шлагбаумы открывались, едва «Гумля», медленно переваливаясь через булыжники мостовой, приближался к ним на пару сотен локтей. Видимо, телефонная связь между постами работала безотказно, и наряды с того пропускного пункта, который они миновали первым, успели предупредить своих боевых товарищей о том, что едут важные и весьма заносчивые господа, с которыми лучше не связываться. Только там, где булыжная дорога смыкалась с бетонной магистралью, вокруг машины обошёл офицер, с сомнением цокая языком, и, с некоторой опаской глянув на господина Хаккама, обратился к Ашеру, который всем своим видом выражал высокомерное нетерпение:

– Вы слишком быстро приехали. За десять минут пять фарсахов…

– Разберитесь со своими подчинёнными, – спокойно ответил тот. – Будут вовремя докладывать, и вопросов не возникнет.

Офицер лишь кивнул в ответ и приказал поднять шлагбаум. От бетонки было уже невозможно оторвать колёса, поскольку на ней было довольно активное движение. Тиглат то и дело обгонял чадящие паровые грузовики, небольшие колонны громко лязгающей и ревущей бронетехники, здоровенные тягачи, где под брезентом, которым были накрыты прицепы, угадывались очертания ракетных установок. Какой-то штабной экипаж с неким военным чином на борту сделал слабую попытку потягаться  с «Гумлей» в скорости, однако шансов у него не было, и, оглянувшись, Вьорика заметила, как высокопоставленный пассажир лупит водителя по плечу и что-то орёт ему в ухо.

– Зря ты так делаешь, Ашер, – сурово и твёрдо заявил господин Хаккам. – Армейское начальство отличается непомерным самолюбием и не прощает никому даже самых мелких обид. Уверен, что твоё лихачество грозит нам серьёзными неприятностями.

– Надеюсь, мой господин, что мы успеем сделать всё, что нам необходимо, раньше, чем этот самовлюблённый болван доберётся до своего штаба, – рассудительно ответил Ашер Элиш. – Насколько я знаю, нам надо лишь подписать готовые бумаги во временной резиденции местного бел-пахати.  Минутное дело.

– Когда речь идёт о крупных вложениях, минутных дел не бывает. – Руководитель миссии весьма правдоподобно зевнул. – Наверняка ещё взятки вымогать начнут.

– Дадим? – поинтересовалась Вьорика, покосившись на сундук с золотом.

– Ни в коем случае, – отозвался Соуч. – Во-первых, это может быть провокацией, а во-вторых, всё, что положено, уже роздано кому следует в Ниневии. Говорили же об этом.

– Да, конечно. Помню. – Она действительно вспомнила, что взятки местным чиновникам – не их уровень, что их покровители не занимают должностей ниже рищи отела имперской канцелярии, а значит, а значит переговоры с представителями временной администрации «освобождённых территорий» следует вести исключительно с позиции силы.

Не прошло и получаса, как слева от дороги показался посёлок – беспорядочное нагромождение больших брезентовых палаток и на скорую руку собранных щитовых бараков, над одним из которых трепыхалось на ветру замызганное красно-жёлтое имперское знамя с изображением натянутого лука.

– Сюда? – поинтересовался Тиглат, сбрасывая скорость.

– Ага, прямо к флагу подруливай, – ответил господин Соуч, безучастно глядя на постовых.

Последний пропускной пункт караулили не солдаты, а бойцы охранного отряда Службы Общественного Спокойствия. Один из них шагнул было наперерез свернувшему в их сторону авто, но сидевший за рулём негоциант Ашер Элиш так на него глянул, что того будто ветром сдуло на обочину.

На крыльце барака временной администрации сидела молодая девица в короткой зелёной тунике, подставляя солнцу лицо, обнажённые плечи и стройные ноги. Рядом с ней на ступеньке лежали сандалии, и она, похоже, не собиралась приветствовать высоких гостей не то что поклоном, но даже вставанием. Тело у неё было бледноватым, и это свидетельствовало о том, что она южанка, сюда попала недавно и сейчас каждой клеточкой своей кожи впитывает лучи местного жаркого солнца.

После непродолжительной паузы, которую можно было объяснить смятением гостей от столь неподобающего поведения, Тиглат продемонстрировал надлежащую реакцию:

– Чего расселась, стерва?! А ну вставай и быстро доложи бел-пахати, что прибыл Его Превосходительство первый помощник исполнительного директора компании «Пуркана» почтенный Шаул Хаккам и его приближённые сотрудники!

Однако девице, казалось, было абсолютно по барабану, кто и зачем приехал. Она только подтянула подол поближе к талии, чтобы открыть солнцу большую часть бёдер, томно посмотрела на приехавших и лениво произнесла:

– Бел-пахати в отъезде. Отбыл в Харран.  На месте только рища его канцелярии. Ияр! – вдруг истошно завопила она. – Тут к тебе приехали!

Вскоре дверь распахнулась, и на пороге появился чиновник, на ходу застёгивая пояс своего форменного кафтана. По всему было видно, что рища гостей не ждал.

– Простите. Извините, господа. Господин Хаккам, если не ошибаюсь? – Он отвесил Соучу, продолжавшему величественно восседать на заднем сидении, глубокий поклон. – Простите, никак не мог рассчитывать, что вы прибудете именно сегодня. Ждал не раньше, чем через пару дней.

– Здесь, в прифронтовой полосе, даже гражданская администрация должна находиться в постоянной готовности! – наставительно произнёс господин Ашер Элиш, вопрошающе оглянувшись на руководителя миссии. Тот кивнул и только после этого он степенно вышел из авто.

– Да! Простите! Позвольте представиться! – Чиновник прижал правую руку к груди и ещё раз поклонился. – Ияр Шушан, рища канцелярии бел-пахати временной администрации округа Дибальт.

– Почему временной? – поинтересовался Тиглат, не меняя тона.

– Пока мы относимся к провинции Кетт, однако там, – он ткнул пальцем в небо, – предполагается создать на освобождённых территориях отдельную провинцию.

– Спроси его, где шляется сам бел-пахати? – обратился к  своему подчинённому руководитель миссии.

– Ты слышал вопрос?

– Да, господин. – Чиновник придал своему лицу страдальческое выражение. – Вы уже, наверное, знаете, какая произошла трагедия. Ах, да! Откуда. Вы же были в дороге. Враг огрызнулся перед смертью. По мирному Харрану нанесён ракетный удар.  Полгорода лежат в руинах. Сто тысяч погибших. Бел-пахати направился лично руководить спасательной операцией. Мобилизуем все ресурсы нашей гражданской администрации…

– Мы знаем, что произошло, – прервал его Ашер. – Но и бел-пахати должен был знать, что от его встречи с почтенным господином Хаккамом зависит будущее территорий, которыми ему поручено управлять. Там что – без него не обойдутся? Значит твоему начальничку только и надо – что б торчать на публике и демонстрировать своё показное сострадание. Мы не оставим без последствий подобное неуважение! Ничто! Я повторяю, ничто не может служить оправданием срыва столь ответственной встречи.

Чиновник втянул голову в плечи и вздрагивал при каждом слове, и даже девица, всё это время продолжавшая безучастно сидеть на крыльце, подставляя солнцу лицо, руки и ноги, проявила признаки некоторого беспокойства. Но оказалось, что напугали её вовсе не крики столичного гостя. Из-за барака выбежали несколько бойцов в чёрной униформе Ночной Стражи. Они обступили автомобиль и крыльцо с трёх сторон и наставили винтовки на гостей, в том числе, и на почтенного господина Хаккама. Потом сквозь строй протиснулся тощий офицер, настроенный решительно и непреклонно.

– Шла бы ты отсюда, Нахрейн, – первым делом обратился он к загорающей девице, и та на удивление послушно подскочила и скрылась за дверью барака.

Вьорика почти физически ощутила на себе тревожный взгляд штурмана Багрова, незримо витающего над местом событий. Если эти вояки не уберут винтовки, то едва ли у Клима надолго хватит терпения безучастно наблюдать, как его товарищей держат на мушке.

– Значит, вам известно, что произошло в Харране? – негромко спросил он Ашера, оттеснив плечом стоявшего напротив него побледневшего чиновника. – Так?!

– Да, известно…

– Откуда?! – резко спросил офицер. Вы были в дороге, на всех постах действует приказ держать язык на замке. Так откуда вы могли знать об атаке на Харран, если вы не шпионы Федерации?!

Прежде чем профессор открыл рот, чтобы попытаться дать наглецу достойную отповедь, Вьорика нажала синюю кнопку над бардачком, и тут же из динамика сквозь треск атмосферных помех раздался бодрый мужской голос: «…это варварское преступление не останется без ответа. Каждого, кто к нему причастен, постигнет скорая кара. Сегодня ранним утром вражеское подразделение, нанёсшее удар по Харрану, было окружено нашими доблестными войсками, и в настоящее время идёт его истребление. Командующий ударной войсковой группировкой, ведущей сейчас наступление на нашем участке фронта, рабсак Ниниб Хабель издал приказ не брать в плен этих зверей в человеческом обличье. Но пока безнаказанными остаются те, кто отдал этот бесчеловечный приказ. Сейчас наша доблестная разведка выясняет их имена, должности и звания. И можно с уверенностью сказать, что ни один из них не уйдёт от возмездия. Заслуженная кара ждёт также тех воинских начальников имперской армии, при попустительстве которых в нашем глубоком тылу оказалось столь многочисленное ракетное подразделение.  Что это – преступная халатность или предательство?! С этим нам тоже предстоит разобраться. А пока мы скорбим, и наши души полны сострадания к соотечественникам, сожжённым заживо, раздавленным перекрытиями собственных домов, отравленных ядовитыми испарениями. Два часа осталось до начала траурного митинга, который состоится на южной окраине многострадального Харрана. Здесь уже собрались десятки тысяч людей – жителей уцелевшей части города, воинов, что готовятся в ближайшие часы отправиться на фронт, представителей прессы. В числе участников митинга – высокие гости, что преодолели огромные расстояния, чтобы разделить с нами нашу беспредельную скорбь. На борту гордости нашего воздушного флота, прекрасном воздухоплавательном аппарате «Владыка небес», к нам с минуты на минуту должен прибыть сам Великий саган провинции Кетт почтенный Нимруд Ушана. Ранним утром полевой госпиталь, куда доставляют пострадавших, посетил бел-пахати округа Дибальт. Да! Как только что нам сообщили, на борту «Владыки небес» находится несравненная Флора Озирис, женщина, чьи слова вдохновляют подданных Его Величества, да живёт он вечно, и на ратные подвиги, и на доблестный труд…»

Вьорика убавила звук, и в тот же миг руководитель миссии Шаул Хаккам наконец-то вышел из состояния величественной безучастности, несколько брезгливо посмотрел на явно растерявшегося офицера, а потом спокойно обратился к Ашеру:

– Садись-ка за руль и поедем дальше. Здесь нам делать нечего.

– Простите-простите! – вдруг спохватился чиновник. – А как же обед? А ты чего взъелся на наших гостей?! – накинулся он на офицера Ночной Стражи. – Не мог бы просто спросить, есть ли у них радиоприёмник. Заладил – шпионы, шпионы… Прошу вас! – Ияр снова обратился к господину Элишу. – Попросите пожалуйста вашего почтенного господина остаться. Сейчас организуем обед по высшему разряду. И все бумаги я подпишу. Я имею право. Меня бел-пахати перед отъездом уполномочил и даже соответствующую грамоту выдал. И печать у меня! Оставайтесь, и всё оформим, как пожелаете.

– Ашер, быстро за руль! – скомандовал руководитель миссии компании «Пуркана», явно теряя терпение. – Я не привык повторять дважды.

Профессору пришлось буквально вырываться из рук чиновника, который упал перед ним на колени и схватился за край кафтана. Он уселся на водительское место и, прежде чем взревел двигатель, донёсся вопль Ияра, адресованный офицеру ночной стражи:

– Это ты! Это ты во всём виноват! Кто тебя просил…

Оглянувшись, Вьорика увидела, что офицер наотмашь ударил его в челюсть, а девица, вновь подставляя солнцу лицо и бёдра, с едва заметным интересом смотрит, как её непосредственный начальник медленно оседает на землю.

– И стоило так спешить? – спросил профессор, едва временный административный центр округа Дибальт остался позади.

– Можно я не буду пока излагать всю логическую цепочку?– отозвался Соуч. – Тем более, она не одна. Их тысячи.

– Можно! – несколько раздраженно ответил профессор, подумав, что программу личностных параметров робота всё-таки следует слегка подправить.

– Флора.

– Что?! – хором переспросили Вьорика и Тиглат.

– Ключ к решению нашей задачи – Флора Озирис. И я полагаю, что она сегодня может погибнуть с вероятностью в девяносто три и шестьдесят пять сотых процента. Если мы предотвратим её смерть, то у нас появится крохотный шанс…

– Шанс? На что? – Вьорика посмотрела на неподвижное лицо Соуча, и на мгновение ей показалось, что перед ней древний языческий идол, могущественное божество, бездушная сила, которой неведомы ни радость, ни страдания. На долю мгновения она испытала суеверный ужас…

– Шанс сделать то, что мы должны сделать, – бесстрастно ответил Соуч. – Извините, я должен подключиться к основному блоку памяти. До прибытия на место прошу не беспокоить. И постарайтесь добраться до южной окраины Харрана не позднее, чем через полтора часа. Это важно.

– Профессор, вам не кажется, что с господином Соучем что-то не так? – спросила Вьорика, как только робот отключился от внешнего мира.

– Кажется. Ничего страшного. Вернёмся на корабль – проведём диагностику.

– Если вернёмся…

 

ГЛАВА 13

 

«Человек, скорее, поверит в ложь, чем в правду, если это поможет ему избежать лишних хлопот и неприятностей. В обществе, где понятие «справедливость» подменило понятие «выгода», истина никого не интересует…»

 

Фарабундо Вилья, основатель колонии Санта-Клара, XXV век.

 

3-го  дня месяца Улулу, в полутора фарсахах от г. Харран

 

Ей было страшно уже оттого, что вот-вот предстоит увидеть вблизи картину, что и с высоты птичьего полёта внушала леденящий ужас. Конечно, разрушения и жертв обстрелов Флоре приходилось видеть и раньше – когда несколько лет назад войска Федерации почти вплотную подошли к Катушшашу, и снаряды тяжёлых орудий долетали даже до центра города. Тогда и студентов и преподавателей университета мобилизовали на разборку завалов, доставку раненных в госпитали, а убитых в морги. Это продолжалась месяца полтора, и ей хватило нескольких дней, чтобы перестать содрогаться от вида каждого изувеченного тела. Но тогда всё было иначе. Тогда рядом с руинами стояли целые дома, а на каждого мертвеца приходилось сотни живых, на каждого раненного – сотни тех, кто спешил ему на помощь. Сейчас предстояло въехать в город мёртвых, где уже никому ничем не помочь, никого не спасти, где остались лишь дымящиеся смрадные уродливые нагромождения камней, опалённых пламенем и залитых кровью. А главное – ради чего?! Чтобы представители прессы смогли сделать несколько снимков, на которых Великий саган Нимруд Ушана и вдова героя, скороспелая «звезда эфира» Флора Озирис скорбят на руинах или делают вид, что помогают пострадавшим? Хорошо хоть, что вся свора газетчиков и свита первого лица провинции едут отдельно – для них подкатили огромный зелёный фургон, который прицепили к мощному колёсному трактору. Лично Великому сагану и его спутнице подали  просторный крытый самобеглый экипаж, в салоне которого располагался стол, покрытый вышивной скатертью, диван, два мягких кресла и даже морозильный шкаф с прохладительными и горячительными напитками.

Может быть, напиться? И будет не так страшно и мерзко. Нет, скорее всего, будет только хуже. Даже сосед-алкаш – и тот, пребывая в мрачном расположении духа, старался ограничить себя в возлияниях, хотя самодельный аррак в его доме не переводился никогда.

– Ваше Высокопревосходительство…

– Я же просил называть меня по имени, – несколько обиженно отозвался Великий саган.

– А я просила дать мне время привыкнуть, – парировала Флора. – Скажите, Нимруд, у вас есть яд?

– Яд?! – испуганно переспросил тот. – З-зачем?

– Вы же бываете в самых разных местах. Сейчас, например, не так уж и далеко до линии фронта, и если противник узнает, что здесь такое важное лицо, то непременно попытается сбросить десант. Вы же не намерены сдаваться живым?

– Ах да… – Он вздохнул с облегчением. – Нет. Яд мне не нужен. И я на самом деле не такая уж и важная персона, чтобы на меня кто-то покушался.

– А если вдруг окажется, что Его Величество, да живёт он вечно, будет вами недоволен. Ведь лучше сразу умереть, чем испытать на себе гнев  Государя. Разве не так?

– Вот только пугать меня не надо! – Великий саган даже приподнялся в кресле, помахал указательным пальцем перед лицом Флоры и тут же плюхнулся обратно. – Я всегда действую в соответствии с законами государства и волей императора! У меня половина чиновников канцелярии только тем и занимается, что следит, как бы вторая  половина не допустила малейшей оплошности.

– А то, что вы пытаетесь добиться от меня близости – это не оплошность? Прежде чем решиться на такое предложение, вы консультировались с аналитиками?

– Да! То есть, нет… С одним. Только с одним. Есть у меня рища департамента служебной этики, почтенный…

– Мне абсолютно неинтересно, как его зовут.

– Да, неважно. Серьёзный специалист. Он-то и сказал. Если нам выдержать паузу, если сначала упрочить твой статус, то и мне наша связь никак не повредит. Даже наоборот. Но я предлагаю не связь, а супружеский союз – перед лицом богов и людей. Навеки. До самой моей кончины.

– Я это оценила, Нимруд.

– Слава Мардуку! Наконец-то ты назвала меня по имени.

– Нимруд, я бы хотела уточнить, как долго мы пробудем в Харране, и чем мы там будем заниматься.

– Нам же всё сказал мой советник по протоколу.

– Я не слушала. Извините, Нимруд, я была слишком потрясена случившимся. А ещё эта свора репортёров…

– Понимаю, моя дорогая, понимаю. – Великий саган улыбнулся настолько радушно, насколько мог. Странный намёк Флоры на то, что он может оказаться в немилости у Императора, всё ещё беспокоил его. – Итак, всё просто: приезжаем, высаживаемся на центральной площади, как они там называется… – Он заглянул, в свиток, лежавший на столе. – Высаживаемся на площади Херута. Кстати, надо бы её тут же переименовать. Какая, к чёрту, им тут независимость. Назову площадью Курбана!  Площадь Жертв. Да, в честь невинных жертв, принесённых на алтарь победы! Не забыть бы…

– Мне надо будет там речи произносить?

– Нет, любезная моя. Распорядители мероприятия предлагали, но я сказал, чтобы они поберегли твои силы. Мы ведь потом едем на главный митинг на южной окраине Харрана, где соберётся всё население уцелевшей части города и окрестных посёлков. Туда уже доставили мощнейшую в Империи передвижную радиостанцию, речи будут транслироваться на всю страну – даже на самые южные провинции. Я думаю, что даже наши враги всё услышат и поймут, как высоко поднимется волна всенародного гнева, волна, которая снесёт все их бастионы, поглотит их главарей, смоет с лица Аппры скверну и бесчестье…

– Это вы уже свою речь репетируете, – прервала его Флора.

– Да, надо приберечь красноречие для прессы, – согласился Нимруд, и тут экипаж тряхнуло на какой-то колдобине. Через переборку донеслось чертыханье водителя.

– Он нас слышал? – испуганно спросила Флора.

– Наверное. А что?

– Ничего. Не люблю, когда подслушивают.

– Поверь, любезная моя, ему дела нет до наших разговоров. Его дело – доставить нас на место в целости и сохранности. Эй! Далеко ещё?! – крикнул он сквозь переборку, но в ответ раздалось лишь неразборчивое бурчание.

Итак, сегодня представляется удобный случай осуществить задуманное – сказать слово правды так, что его услышит вся Империя. Только бы решиться, только бы решиться… Теперь, когда до рокового шага оставалось всего несколько часов, она вдруг почувствовала, насколько это страшно. Внезапно воображение начало рисовать картины того, что её может ожидать: искажённые праведной ненавистью лица дознавателей, стальные оковы на руках и ногах и, главное, нестерпимая боль, которая зарождается в кончиках пальцев на руках и ногах, как будто кто-то загоняет под ногти стальные ржавые иглы, а потом медленно, но неотступно растекается по всему телу.

– Любезная моя, что с тобой?! – откуда-то издалека раздался взволнованный крик. На самом деле Нимруд вцепился в её плечи своими костлявыми пальцами и кричал чуть ли не в ухо, но она его почти не слышала. – Очнись! Эй!!!

Она тряхнула головой, стараясь отогнать непрошеные видения, собравшись с силами, схватила за запястье Великого сагана и оторвала его руку от своего плеча.

– Всё. Всё хорошо… – Флора откинулась на спинку кресла и начала демонстративно смотреть в окно. Теперь она уже не была уверена, что решится на единственный в своей жизни достойный поступок. Теперь казалось, что страх остановит её решимость, и останется лишь презирать себя весь остаток жизни. – Я просто устала. И мне, если честно, безумно страшно увидеть ещё раз этот кошмар…

– Я понимаю. Да, я понимаю… – Великий саган ещё раз окинул её взглядом, а потом поудобнее устроился в кресле и сделал вид, что задремал.

Экипаж ехал медленно, постоянно уступая дорогу встречным грузовикам, крытым брезентом. И вдруг на одном из них тент откинул порывом ветра, и оказалось, что кузов плотно забит обгоревшими трупами. С борта свисали руки, которые раскачивались, когда машина подпрыгивала на колдобинах, и казалось, что мёртвые так прощаются с живыми. Флора отпрянула от окна и сомкнула веки, но это видение продолжало стоять перед глазами. Рёв движущихся на встречу грузовиков не стихал, и душный запах гари, вырывавшейся из выхлопных труб, проникал в салон экипажа.

Она долго не решалась снова заглянуть в окно и сидела, напряжённо вжавшись в спинку кресла. Ей казалось, что она уже никогда не сможет смотреть на этот мир, полный ужаса и жестокости. Так стоит ли жалеть о такой жизни? Стоит ли держаться за неё? Но едва она вернула себе решимость совершить задуманное, как стало ещё страшнее. Церемониться не будут. Кто знает, сколько ещё грузовиков с таким же страшным грузом движется сейчас по дорогам различных провинций Империи… На мгновенье ей показалось, что онам видит собственное истерзанное тело в мешанине разорванной человеческой плоти. Нет! Пусть лучше её растерзает взбесившаяся толпа, полная праведного верноподданнического гнева. Да ещё и этот старикашка вновь завёл свои речи, видимо, надеясь её приободрить. Нет, то, что он пытается сейчас говорить, не может внушать ничего, кроме отвращения. Только вот нет сил, чтобы попросить его заткнуться.

– …и легко, да, легко говорить о мужестве, стойкости и верности, пока сам толком не знаешь, чего всё это стоит. Вот она – реальность, и подлинное мужество – в том, чтобы сохранить твёрдость духа даже теперь, когда открываются самые жуткие стороны жизни.

Эта трусливая тварь, этот лизоблюд, этот мелкий клерк, который послушанием и исполнительностью пробил себе дорогу наверх – что он может знать о мужестве, стойкости и верности?! Что он может знать о совести и сострадании? Лишь тот, кто не имеет обо всём этом ни малейшего представления, способен достичь его нынешнего положения.

– …и я понимаю. Да, я понимаю тебя, но и ты пойми, что сейчас любой неверный шаг, продиктованный страхом и сомнениями, может убить тебя. И не только тебя. И я пострадаю за то, что доверился, за то, что не проявил должной прозорливости. Да очнись ты, наконец! Сейчас нам, может быть, предстоит увидеть нечто ещё более кошмарное. Стоит показать слабость и безволие, как все ранее достигнутые результаты потеряют всякую ценность. Соберись, любезная моя…

Оттого, что этот мерзкий старикашка был абсолютно прав, ей стало только хуже. Этот жалкий трус, проложивший себе дорогу к власти исполнительностью и послушанием, смеет учить её стойкости, выдержке и терпению…

– …да ты понимаешь, что просто подставляешь и меня, и всех остальных, кто удостоил тебя доверия!

Ах, вот оно что! Вовсе не беспокойство о ней заставляет его так переживать. У самого могут быть неприятности, если та, кого он так к себе приблизил, вдруг не оправдает ожиданий высших сановников империи. Если б он хот на мгновение мог подумать о том, какие планы она вынашивает на самом деле, то эти пальцы, которыми он трясёт её за плечи, пытаясь привести в чувство, вцепились бы ей в горло. Всё! Всё… Он прав. От её тихой истерики мир не изменится к лучшему.  И хотя бы последние часы жизни следует прожить достойно.

– Нимруд… Ваше Высокопревосходительство… Я в порядке, – сказала она, сделав попытку улыбнуться. – Простите мне мою впечатлительность.

– Слава Мардуку! – воскликнул Великий саган, едва не прослезившись. – Я знал! Я верил, что ты сможешь. Не теряй выдержки, девочка моя. В этой жизни мы не можем позволить себе демонстрировать слабость, сомнения и безволие. Да, не можем. Не имеем права.

– Да, Нимруд. Только помочите. Мне надо сосредоточиться.

– Конечно-конечно… – Великий саган замолк и уставился в окно, за которым уже потянулись городские руины, местами продолжавшие дымиться. В салон проникал удушливый запах гари, и сановник прижал к носу белоснежный платочек, предварительно сбрызнув его благовониями из серебряного походного пузырька, который достал из поясной сумки. Он замер, дыша через платок, поминутно с явной тревогой поглядывая в окно.

Всего лишь минутная слабость, всего лишь её испуг заставила этого высокопоставленного старца прийти в ужас оттого, что дамочка, которой он навязчиво оказывает протекцию, может в самый неподходящий момент сделать что-нибудь не то.  Знает, что не спасёт его ни высокая должность, ни прежние заслуги, если что-то пойдёт не так, если она сорвётся, если не оправдает возложенных на неё надежд.

Когда экипаж выехал на площадь, оказалось, что тела уже успели убрать – видимо, именно отсюда и вывозили мертвецов встречные грузовики. Зато из примыкающих к площади переулков выдвигались толпы тех, кому посчастливилось выжить. Видимо, они давно скапливались в руинах окрестных кварталов, но только сейчас шурты и солдаты, стоявшие в оцеплении, начали разбирать ограждение и пропускать людей на площадь малыми группами. Служащие СОС в синей униформе разбивали их на потоки, направляя раненых и обожжённых к медицинским палаткам, которые только заканчивали устанавливать у подножья чудом уцелевшего здания окружной управы. Остальным предлагали следовать в сторону грузовиков, стоящих на противоположном конце площади, но отдельных граждан, в основном, женщин с детьми, стариков и подростков, заворачивали к фонтану, где уже скопились представители прессы, доставая блокноты и расставляя свои приборы для светописи.

У дверей экипажа, едва тот остановился, образовалось некое подобие почётного караула из нижних чинов Службы Общественного Спокойствия, а из фургона, ехавшего позади, начали один за другим выскакивать представители свиты Великого сагана. Какой-то шустрый малый успел открыть дверь экипажа и подал руку Флоре, которой Нимруд предложил выйти первой. Она даже не посмотрела на чиновника, ступила на мостовую без посторонней помощи и, не оглядываясь, уверенно двинулась, туда, где сгрудилась мерзкая шайка работников пропаганды. Спина прямая, глаза сухие, шаг твёрд, как никогда. Никаких следов недавней истерики, а то, что глаз покраснели – так это нормально. Не на праздник приехала.

Нимруд бодренько нагнал её, взял под руку и тут же придал своему лицу выражение невыразимой скорби. Журналисты, вооружённые блокнотами, тем временем уже набросились на тщательно отобранных представителей местного населения, пострадавшего от варварской бомбардировки.

– Что вы почувствовали, когда услышали над городом рёв вражеских ракет?

– Не слышала я никого рёва. Сразу жахнуло, и всё…

– Из ваших родственников кто-нибудь погиб?

– Все погибли…

– Как действовали городские спасательные службы?

– Ага! Действовали. Тушить начали, когда всё сгорело.

– Что вы сейчас чувствуете – страх, ненависть, желание отмстить?

– А пошёл ты…

Расталкивая писак с блокнотами своими одноглазыми деревянными ящиками, в толпу протиснулись фотографы, и вскоре в глаза начали бить частые голубоватые вспышки.

Едва Великий саган приблизился к ним на расстояние десятка шагов, как представители прессы, казалось, потеряв всякий интерес к жертвам бомбардировки, метнулись к нему с блокнотами наготове.

– Ваше Высокопревосходительство! Дайте свою оценку свершившейся трагедии! – потребовал самый пробивной из них.

– Я… – Нимруд сделал паузу, дожидаясь, когда стихнет гомон толпы, а тех женщин, чьи дети начали реветь, отведут подальше от места его общения с прессой. – Я думаю, что только нелюди, лишённые сердца, элементарных представлений о доброте, гуманизме и сострадании могли позволить себе подобное варварство. Уверяю вас, возмездие не заставит себя ждать.

– Каково число погибших?! – раздался из заднего ряда крик какой-то дамочки.

– Точных данных пока нет, но, как мне сообщили представители местного подразделения Ночной Стражи, погибло не менее двухсот тысяч человек. Столько же ранено или лишилось крова.

– Какие силы привлечены для спасательной операции?

– Могу сказать лишь одно – в город стянуто всё, что у нас есть, а к завтрашнему утру прибудет несколько эшелонов с подкреплением. Я и сам, как вы видите, только что прибыл и сейчас иду в штаб спасательной операции. Это чудо, что здесь хоть что-то уцелело. – Великий саган сделал знак, чтобы ему освободили дорогу, но один из советников что-то шепнул ему на ухо. – И ещё я намерен лично побеседовать с теми, кто пережил эту трагедию. – Он решительно двинулся вперёд, увлекая за собой Флору туда, где в каком-то обречённом ожидании стояла небольшая группа людей.

Их было человек тридцать – не больше. Прочих, видимо, ни к прессе, ни к Великому сагану не допустили, хотя Фора успела заметить, что желающие были, но оцепление стояло стеной, не оставляя им ни малейшего шанса прорваться. Самых настойчивых хватали люди из толпы в подозрительно чистых гражданских кафтанах, но с военной выправкой. Тем, кто особо упорствовал, заламывали руки за спину, а потом оттаскивали к серому фургону, стоявшему на краю площади у разрушенной стены столь же серого здания. Тем, кто пытался кричать, затыкали рот. Напрасные труды. Всё равно за гомоном  представителей прессы, которые, толкая друг друга локтями, норовили выкрикнуть вопрос вслед Великому Сагану, ничего не было слышно. Пострадавшие, что удостоились личной встречи с сановником, стояли молча, глядя на Нимруда с затаённым страхом. А Флора в её чёрном платье, открывающем плечи и с разрезом чуть ли не талии, похоже, вообще повергала их в трепет. Дурацкое одеяние. Здесь, посреди руин, оно выглядело особенно нелепо. Захотелось немедленно спрятаться от этих непонимающих холодных взглядов, от этих каменных лиц, на которых лежала печать обречённости.

– Чем я могу вам помочь, сестра? – Великий саган положил костлявую ладонь на плечо молодой женщине, прижимающей к груди молчащего младенца.

– Ты бог или чудотворец? – спросила та, глядя сановнику в глаза. – Тогда оживи моего ребёнка. – Она откинула кусок платка, открывая лицо младенца, вместо которого была сплошная рана. – На! Оживляй!

К ней метнулись было солдаты и агенты СОС, но Нимруд остановил их жестом.

– Я понимаю тебя, женщина, – ответил он, смахивая со щеки крупную слезу. – И мне приходилось терять детей. Моя дочь шесть лет назад погибла при бомбёжке. Крепись. Ты ещё молода, и у тебя ещё будут дети.

Он попытался обнять её, но вовремя вспомнил о мёртвом младенце. И в этот момент засверкали вспышки, защёлкали затворы светописных камер, над головами поднялось облако удушливого дыма. Выждав, пока съёмка закончится, Нимруд двинулся вперёд, не обращая более внимания на пострадавших. Те безропотно расступались, освобождая ему путь.

– Простите, Ваше Высоко превосходительство! – К Великому сагану едва ли не прижался служащий СОС с пятью серебряными наконечниками стрел в каждой петлице. – Кто мог подумать, что девка обезумела, а её выродок сдох… – Он явно был раздосадован возникшей неловкостью, и в глазах его читалась готовность немедля любыми доступными способами сгладить свою вину.

– Пошёл вон!

– Есть! – Чиновник сделал попытку быстро спрятаться за спинами подчинённых, но путь ему преградили представители прессы с явным намерением получить нечто большее, чем просто официальное заявление.

– Флора, с тобой всё хорошо? – шёпотом поинтересовался Нимруд, склонившись к её уху.

– Хорошо? Нет. Разве можно быть хорошо, когда видишь такое…

– Да-да, я понимаю твои чувства. Надеюсь, ты найдёшь достойные слова, чтобы передать всем, кто тебя услышит, всю силу нашего гнева, всю силу, что будет вложена в возмездие.

– Да, Ваше Высокопревосходительство, можете не сомневаться, – ответила она твёрдо – так, чтобы ни у кого не возникло сомнения в её решимости.

– А теперь, извини, но тебе придётся подождать, – заявил Нимруд, едва они взошли на мраморное крыльцо. – У тебя, к сожалению, пока нет допуска, позволяющего присутствовать на заседаниях с участием наместников Императора. После сегодняшнего выступления я постараюсь сделать так, чтобы для тебя не осталось запретных мест в Империи.

– Я и так попросила бы дать мне немного времени, – немедленно согласилась Флора. – Я должна написать текст выступления, чтобы с ним успел ознакомиться цензор.

– А вот это лишнее! – Нимруд широко улыбнулся. – Вот! – Он запустил руку в одну их складок своей мантии и достал из потайного кармана холщёвый мешочек, туго перевязанный шёлковой нитью. – Это печать цензора. Перед нашим отлётом я подписал приказ о твоём новом назначении – главным цензором-пропагандистом моей канцелярии.

– Всё равно нужна бумага, чтобы было, на что ставить эту печать, – резонно возразила Флора, принимая знак власти. – Отчётности никто не отменял.

– Я рад, что не ошибся! – Улыбка старика стала ещё шире. – Вижу, что ты предельно ответственно отнесёшься к службе нашей прекрасной Империи на новом высоком посту.

– Ни у кого не вызовет удивления столь стремительная карьера? – Она вдруг почувствовала, что какая-то часть её души испытывает тихую радость от нового назначения, и от этого стало невыразимо стыдно.

– О нет!  – поспешил успокоить её Великий саган. – Это даже не моя инициатива. Директива пришла из Ниневии. Но не скрою: мне было приятно и радостно воплотить её в жизнь.

– Как и все директивы, который приходят из столицы, – попыталась съязвить Флора, однако сановник воспринял её слова со всей серьёзностью.

– Да, конечно. Величайшие умы Империи уверенно ведут нас к неминуемой победе и дальнейшему процветанию.

Они расстались в просторном и пустом вестибюле. Великий саган шаркающей походкой двинулся вверх по широкой мраморной лестнице, а Флору один из свитских проводил к боковой двери, поспешно забежал вперёд, услужливо распахнул скрипучую покосившуюся створку, открывая вход в просторный зал с высоким потолком и множеством окон. Правда, стёкла в большинстве из них были выбиты, но кто-то уже успел смести осколки стекла и обломки лепнины, свалившейся с потолка на пол из красного гранита, в одну кучу, которая сверкала, как гора самоцветов, прямо посреди зала.

– Извольте туда… – Клерк указал на серую ширмочку, установленную между противоположной от окон стеной и грудой битого стекла. – Там стол есть. И стульчик стоит.

– Мне нужны перо и бумага.

– Всё уже приготовлено, – заявил клерк, слегка поклонившись. – Прикажете принести каких-нибудь напитков?

– Ничего не надо, – сказала она, глядя мимо мелкого чиновника, который трепетно, с должным подобострастием ловил каждое её слово.

– Сию минуту. – Ответил он невпопад и мгновенно исчез, прикрыв за собой входную дверь, а Флора проследовала к ширме, стараясь не глядеть в окна, из которых с площади доносились стоны раненных, гомон толпы, отрывистые команды и рёв моторов.

От звуков с улицы ширма не защищала, зато здесь стоял дубовый стол со столешницей, обтянутой зелёным сукном. Роскошный письменный прибор из какого-то ярко-жёлтого поделочного камня, казалось, светился изнутри. Перо и стопка бумаги тоже были на месте. Первым делом она вытряхнула из мешочка на стол печать цензора. Ей почему-то не терпелось увидеть символ власти, который принадлежал ей. Но, вскользь глянув на печать, она тут же отвела от неё взгляд. Уже в который раз возникло ощущение, что покой и благополучие, пусть даже купленные ценой приспособленчества и позора, влекут её, заставляют забыть о том, что ради них приходится служить самой жестокой, самой лицемерной, самой страшной тирании, которую только можно себе представить. Нет! Пусть этот день станет последним в её жизни! Пусть её тело терзают палачи – она стерпит боль. Три слова правды, которые услышат все, того стоят.

Она взяла перо и вывела на листе бумаги аккуратным почерком: «Дорогие сограждане, братья и сёстры!..»

Нет, не стоит сейчас писать то, что она думает на самом деле. Возможность распоряжаться печатью цензора не даёт гарантии, что с текстом,   написанным ею, не пожелает ознакомиться кто-нибудь из вышестоящего начальства. Наверняка на предстоящем митинге будут присутствовать высшие чины из канцелярии имперского наместника по пропаганде, а возможно, и сам рища-шурав. Рисковать не стоит. Нет, рисковать не стоит.  Она продолжала писать – о боли, которую испытывает каждый подданный Одишо-Ашшура XII, величайшего из императоров, да живёт он вечно, о бессильной злобе северных варваров, которая толкнула их на самое кровавое в преступление, какого мир не знал с начала времён, о неотвратимости кары, которое постигнет кровожадное чудовище, лицемерно именующее себя Федерацией…

Когда текст был уже почти готов, она вдруг почувствовала, что за ширмой кто-то стоит. Полотно ширмы едва заметно колыхалось от чьего-то напряжённого дыхания.

– Кто здесь?! – Нет, она не испугалась. Просто обострилось не покидавшее её все последние дни чувство тревоги.

– Простите, госпожа. Позвольте побеспокоить. Я, конечно, понимаю, что не во время, но дело не терпит отлагательств.

– Кто вы?

– Я… Меня зовут…

– Мне неинтересно, как вас зовут! – Флора не ожидала от себя такой резкости, но писклявый голос незнакомца звучал слишком уж мерзко.

– Да-да… Неважно. Я представитель компании «Имперские магистрали». Хочу сделать деловое предложение. Крайне выгодное. – Сделав небольшую паузу, но так и не дождавшись ответа, он продолжил: – Наша компания, как только произошла эта трагедия, снизила тарифы на перевозки в сторону Харрана в два раза, а эшелоны с подразделениями спасателей мы отправили вообще бесплатно – как дар Имперской короне во благо подданных. Во благо страждущих…

– Нельзя ли покороче? – прервала его Флора. – Я здесь не просто так сижу.

– Я знаю, госпожа. Я знаю! Да-да, вы готовитесь к выступлению. Я прошу. Я вас просто умоляю упомянуть о бескорыстном, патриотичном, верноподданническом и сострадательном поступке нашей компании. Вот! – Над ширмой показалась рука, в которой была зажата какой-то свиток со свисающей на шнурке тяжёлой сургучной печатью.

– Что это?!

– С вашего позволения, вексель на  пятьсот кыпсов, действителен к приёму в любом банке Империи.

Пятьсот кыпсов! Шестьсот тысяч чиклей. Целое состояние. И главное – для того, чтобы эти безумные деньги стали твоими, надо всего лишь сказать правду…

– Кто вас вообще пустил сюда?!

– Простите, госпожа! – Вексель упал на стол, едва не задев чернильницу, и тут же раздались удаляющиеся торопливые шаги визитёра. Затем хлопнула входная дверь.

Так… Новая должность мгновенно начала приносить дивиденды. Пятьсот кыпсов. Шестьсот тысяч чиклей. Целое состояние.  Пятьсот кыпсов. Шестьсот тысяч чиклей. Целое состояние.  Пятьсот кыпсов. Шестьсот тысяч чиклей. Целое состояние…

Взять эту бумагу означало бы совершить преступление против короны, которое по закону должно караться отсечением головы. Не взять – значит навлечь на себя подозрения. На самом деле за взятки чиновников обычно не казнят, даже если ловят их за руку. Расчёт прост: тот, чья жизнь висит на волоске, никогда даже в мыслях не позволит себе и тени крамолы.  Тот, чья жизнь висит на волоске, будет проявлять удвоенное рвение в службе, безграничное почтение к начальству, тщательно взвешивать каждый шаг и каждое слово, чтобы избежать малейшей оплошности, которая может стать для него роковой. Так однажды к ужасу коллег рассуждал в перерыве между лекциями покойный Ларс Гидеон. Помнится, тогда многие пребывали в недоумении: стоит ли донести в соответствующие органы о вольнодумных высказываниях профессора? Он вообще временами был крайне неосторожен в высказываниях, но его почему-то не трогали. То ли прикрывали бывшие студенты, достигшие высоких постов, то ли досужую болтовню старика никто не принимал всерьёз.

Она поставила последнюю точку, расписалась под текстом выступления.  Перечла написанное, приложила к бумаге печать, спрятала её в холщовый мешочек, расписалась ещё раз, посмотрела на вексель, сунула его в сумочку, забросила туда же свой символ власти, встала и медленно двинулась к выходу. Решимость опять куда-то подевалась. В конце концов, а будет ли толк от её жертвы? Есть ли смысл обрекать себя на пытки и мучительную смерть. Если хотя бы одна сотая доля того, что говорят о Федерации по радио, что пишут о ней в газетах, является правдой, то она ничем не лучше Империи. Да и жертвы её никто не заметит. Даже если она успеет сказать несколько слов правды, все просто сделают вид, что не заметили этого. Может быть, лучше действовать, как Ахикар? Да, он сделал карьеру в Ночной Страже, наверняка у него руки по локоть в крови, но ведь попытался же он спасти профессора.

Она поймала себя на том, что стоит перед дверью, не решаясь её открыть и выйти в вестибюль, что боится сделать шаг, боится принять решение. Пожертвовать собой – страшно, смириться и жить дальше – мерзко. Но что-то должно победить – либо страх, либо чувство омерзения. Оказывается, и у неё внутри одно зло борется с другим. Неужели мир вообще так устроен, что в нём нет место добру, состраданию, доблести и чести?

Она уже протянула руку к дверной ручке, как снаружи раздались голоса – сначала тихо, а потом всё громче и громче, настолько, что вскоре можно было разобрать слова.

-…что за такие промахи по головке не погладят! У вас целый вечер был на то, чтобы перекрасить все ракеты.

– Да мы всё успели! Дело в краске – это она не успела высохнуть на тех ракетах, что перекрашивали последними. Но мы, разумеется, не допустили прессу в районы, где на обломках ракет видны имперские опознавательные знаки.

– Этого мало…

– Все гражданские лица, которым удалось уцелеть в тех районах, надёжно изолированы.

– Этого мало. Каково у нас реальное число жертв?

– Пока окончательного числа нет, но не более двадцати тысяч.

– Мало! Надо предъявить хотя бы пятьдесят тысяч трупов.

– Вы предлагаете перебить ещё тридцать тысяч?

– Во всяком случае, тех, кто мог видеть имперские опознавательные знаки на ракетах, необходимо срочно ликвидировать, господин туртан. Я не хочу повторить судьбу своего предшественника. Вы же знаете – император ничего не прощает.

– Я вас понимаю, господин рища-гяшуш. У нас ещё есть пара часов.

– Транспорта хватит? Могу подогнать пару дюжин грузовиков.

– Справимся…

Флора отпрянула от двери и, стараясь шагать бесшумно, попятилась назад. Малейшее подозрение в том, что она слышала этот разговор – и её тут же поставят к стенке. Прямо здесь. Прямо в этом зале. Она вернулась за ширму, села на стул и почувствовала полное оцепенение. Ужас, который она всеми силами старалась, держать в узде, вырвался, окутал её промозглым туманом. Теперь сомнений не осталось. Лучше умереть, чем жить в этом безжалостном мире. Только бы хватило мужества и терпения. Только бы не выдать себя вплоть до решающего момента…

Входная дверь скрипнула, послышались шаги и голоса – те же, что только что обсуждали хладнокровное массовое убийство. И ещё Великий саган. А сам-то он в курсе того, что здесь происходит на самом деле?

– Уверяю вас, господа, она просто чудо, – вещал на ходу Нимруд. – Она просто гордость Кетта. Она всего за пару недель столько сделала для сплочения населения нашей провинции под знамёнами Империи, сколько все прочие наши лекторы-пропагандисты и за год не смогли.

– Может, остальные просто хреново работают?

– Никак нет, уважаемый господин рища-шурав! – немедленно отозвался Нимруд. – Никто не жалеет ни сил, ни времени. Но не всякий наделён талантом. Да, к сожалению, это так.

– Это точно! – включился в разговор кто-то третий. – И ещё реже талантливый человек бывает наделён исполнительностью, дисциплиной и верностью.

– Не могу с вами не согласиться, господин рища-гяшуш, – немедленно ответил Нимруд. – Но бывают исключения. Стремление к справедливости и порядку естественное качество подданных нашего Императора, да живёт он вечно. Флора, ты закончила? – Великий саган похлопал ладонью по ширме.

– Почти, – отозвалась она, стараясь говорить уверенно и спокойно. – Если бы мне не мешали…

– Сюда кто-то входил? – забеспокоился сановник.

– Вот! – Флора вышла из-за ширмы, протянув ему вексель, который ей всучил недавний визитёр. – Мне уже пытались всучить взятку.

– Вот как?! – Раздался сдержанный смешок. – Что вы думаете по этому поводу, господин рища-шурав?

– Дайте-ка посмотрю. – Наместник по пропаганде развернул документ и после непродолжительной паузы заявил: – Никакая это не взятка. Просто благодарность. Он же не требует выступить с ложной информацией или сказать что-то наносящее ущерб интересам Империи. Флора, эти деньги – ваш законный заработок, так что, можете смело упомянуть компанию «Имперские магистрали» в вашем замечательном выступлении. Кстати, я хотел бы лично ознакомиться с текстом. Выйдете же наконец? А то ваш Великий саган уже столько о вас порассказал, что мне давно не терпится…

Она собралась с духом, заранее попыталась изобразить улыбку и шагнула из-за ширмы. Перед ней, кроме Великого сагана предстали четверо высокопоставленных сановников в расшитых золотой нитью парадных кафтанах.

– Позволь представить, – широко улыбаясь, сказал Нимруд, – туртан Ивия Шалит, командующий нашими войсками, которые отбросили врага на полтораста фарсахов к северу, рища-парук Чори Шамиран, люди которого сейчас, не щадя сил, спасают уцелевших жителей Харрана и готовят к погребению погибших, рища-гяшуш Арбел Хилин – глаза и уши Империи, и, наконец твой высочайший руководитель рища-шурав Ияр Камбиз.

Флоре показалось, что все четверо были на одно лицо – с аккуратно завитыми бородками, жёсткими вертикальными складками над переносицей. Они даже смотрели на неё одинаково – с лёгким прищуром, медленно ощупывая взглядами её шею, плечи и грудь.

– Это для меня великая честь… – Она учтиво поклонилась, скрестив ладони на груди.

– Написала? – шепнул Великий саган, приблизившись к ней вплотную.

– Да, Ваше Высокопревосходительство, – ответила она также шёпотом. – Прикажете показать?

– Почтеннейший Ияр Камбиз наверняка пожелает лично ознакомиться…

– Да, сейчас. – Флора скрылась за ширмой, быстро схватила со стола листы с текстом выступления, так же стремительно вернулась назад и протянула бумаги рище-шураву.

– О нет-нет, – немедленно воскликнул наместник по пропаганде. – Я прослушал все твои выступления. Они великолепны. Они прекрасно написаны, и то, как ты их произносишь, выше всяческих похвал. Я не стану читать, но всем нам доставило бы истинное удовольствие стать первыми слушателями очередной выдающейся речи. Не так ли, господа?

– Да, в дни такой трагедии хотелось бы услышать что-то вдохновляющее, – согласился с ним рища-парук.

– Читай, Флора! – воскликнул Великий саган, сделав несколько шагов назад, чтобы оказаться в одном ряду с высшими сановниками Империи. – Мы ждём…

– Да-да. Сейчас…

«Дорогие сограждане! Братья и сёстры!.. Кому как не вам знать и чувствовать, какие бедствия несёт война в наши дома, какие раны оставляет она на наших душах. То, что наши близкие, наши отцы и сыновья, мужья и братья гибнут на фронтах, тоже отзывается болью в сердце, но там каждому, кто ещё не попадал в список безвозвратных потерь, судьба оставляет шанс выжить. Выжить и победить…»

Великий саган смотрел на неё с нескрываемым умилением, и казалось, что он вот-вот пустит слезу. Наместник по пропаганде многозначительно кивал в конце каждого предложения. Остальные старательно делали вид, что сосредоточенно слушают, хотя думал явно каждый о своём.

«…и воина делает сильным не только доблесть той армии, в рядах которой он сражается, не только совершенство и мощь того оружия, которое он держит в руках, не только вера в своего командира. Главное – чтобы он осознавал справедливость того дела, за которое он сражается, главное – уверенность в том, что правда на его стороне. Но разве можно представить себе, что правда на стороне тех, кто совершает бессмысленные массовые убийства, заведомо зная, что его жертвы беззащитны, беспомощны, что от них не исходит угрозы?!»

Туртан едва заметно толкнул локтем рищу-гяшуша и указал ему на массивные золотые часы, висящие у него на шее. Однако наместник по разведке приложил палец к губам, давая понять военачальнику, что намерен дослушать речь до конца.

«…гнев, что рождается в наших сердцах, не должен обрушиться на тех, кто непричастен к этому кровавому преступлению. Безоглядная месть не только уподобляет мстителя преступнику, не только ведёт к гибели непричастных к злодеянию, но и спасает от возмездия тех, кто действительно виновен – тех, кто отдавал приказ об этом массовом убийстве, тех, кто наводил ракеты на цель, тех, для кого человеческая жизнь – лишь разменная монета в политической игре. Их-то и должна постигнуть неотвратимая кара».

Флора едва сдержалась, чтобы на этом остановиться, чтобы не произнести вслух окончания речи – тех слов, что она не могла доверить бумаге.

– Прекрасно! – одобрил рища-шурав. – Уверен, что и перед публикой ваши слова прозвучат с тем же пылом и с той же искренностью.

– Да! Конечно. Слово в слово…

 

ГЛАВА 14

 

«Мы не можем быть уверены в том, что нам есть ради чего жить, пока мы не будем готовы отдать за это свою жизнь».

Эрнесто Рафаэль Гевара де ла Серна, революционер, государственный деятель, XX век

 

7 сентября 2923 года, в 15 километрах от г. Харран

 

– Не желаете ли чего, почтеннейший господин Хаккам? – Секретарь бел-пахали округа Дибальт спрыгнул с подножки автомобиля, едва «Гумля» остановился на склоне горы, с которой открывался вид на огромный природный амфитеатр, почти до отказа заполненный разношёрстной толпой.

С окрестных склонов эта каменная чаша продолжала заполняться людскими ручейками, но для тех, кто добрался сюда слишком поздно, оставалось разместиться лишь на скалистом гребне, окружающем с трёх сторон место проведения митинга. Свободным оставался лишь охраняемый тройной цепью солдат пятачок на противоположной стороне амфитеатра – у подножья почти отвесной серой скалы, забраться на уступы которой отваживались лишь самые отчаянные. Посреди пятачка стояла наспех сколоченная трибуна, за которой было растянуто огромное полотнище имперского флага, по бокам установлены латунные воронки громкоговорителей, а чуть поодаль стоял окрашенный в песчаный цвет вагон на гусеничном шасси, от которого к трибуне тянулись провода. За спинами солдат выстроились оркестранты, не смея даже шевельнуться, прижимая к себе свои трубы, барабаны, литавры, флейты и лиры.

– Господин Хаккам ничего не желает, – холодно ответил Ашер Элиш, всем своим видом давая понять, что никому более не позволит досаждать своему непосредственному начальнику. – Как долго продлится митинг.

– Не более двух часов, господин Элиш, – торопливо ответил секретарь, с опаской поглядывая на руководителя миссии компании «Пуркана».

– Не забудьте, что бел-пахати обещал подписать все бумаги сразу же после того, как завершится это сборище.

– Конечно-конечно. Если только у высших сановников Империи не будет к нему никаких дел…

– Не выдумывай! Какие у наместников Его Величества, да живёт он вечно, могут быть дела к такой мелкой сошке.

– Я бы попросил…

– Убирайся!

Секретарь с недовольным видом удалился, петляя между подъезжающими один за другим авто с высокопоставленными участниками митинга. Вскоре весь склон был плотно уставлен машинами с открытым верхом. Свободным оставался лишь проезд – две колеи грунтовой дороги, ведущей прямо к установленной внизу трибуне. Все машины, водители которых мешкали на дороге, соображая, куда бы припарковаться, тут же разгоняли какие-то бойцы в униформе песчаного цвета, размахивая длинными жезлами и ничуть не стесняясь в выражениях.  Похоже, им были абсолютно безразличны чины и звания высокопоставленных участников митинга. Наконец, они выстроились вдоль проезжей части и замерли в ожидании кортежа с самыми важными персонами.

– Тиглат, – шепнула Вьорика, – наш дорогой господин Соуч так и не объяснил, что он имел в виду, говоря о какой-то Флоре. Может, сейчас сподобится – пока время есть?

– Можете не шептаться. Я всё слышу, – заявил с заднего сидения Соуч. – Кстати, мои слуховые рецепторы в несколько десятков раз чувствительнее, чем ваши уши. И Тиглат об этом прекрасно знает.

– Итак! – Вьорика оглянулась и заметила, что робот самодовольно улыбается.

– Я бы всё-таки попросил говорить на местном языке. Если кто-то услышит, как вы изъясняетесь – точно примут за шпионов.  Вы когда-нибудь видели гнев разъярённой толпы? – Соуч посмотрел направо, кивнул и радушно улыбнулся.

Вьорика глянула туда же, и обнаружила, что рядом припарковался чёрный автомобиль, расписанный золотыми вензелями. Там на заднем сидении величественно восседала почтенная матрона, а два её охранника и водитель напряжённо озирались по сторонам.

– Кто это? – Вьорику несколько удивило поведение Соуча.

– Конкуренты, – ответил тот. – Почтенный аккум фирмы «Халля» госпожа Арбела Вардия.

– Ты тут уже всех знаешь? – ехидно поинтересовался Тиглат.

– Да, я систематизировал всю имеющуюся у нас информацию о рынке освоения освобождённых территорий. Вам, кстати, следовало сделать то же самое.

– Хватит трепаться, – прервала его Вьорика. – Так что там с этой самой Флорой?

– Итак… Флора Озирис. Восходящая «звезда» официальной имперской пропаганды. Сделала стремительную карьеру за считанные недели. Причём этим она обязана не чьей-то протекции, а исключительно внезапно пробудившемуся ораторскому таланту, просто гипнотическому дару убеждения, способности писать очень эмоциональные и грамотные тексты. Но, проанализировав все её выступления – как содержание, так и интонации, я пришёл к выводу, что говорит она совсем не то, что думает. Более того, все её речи – с двойным дном. Стоит заменить несколько слов, и пламенные патриотические выступления можно превратить в отъявленную крамолу. По моим расчетам, именно сегодня она и планирует это сделать.

– Что сделать? – переспросил Тиглат.

– Вы так и не поняли? Вероятность девяносто три процента, что она сегодня принесёт себя в жертву ради нескольких слов правды, которые достигнут каждого уха.

– Господин Соуч, а у тебя с мозгами всё в порядке? – еле слышно произнёс Тиглат, оглянувшись на робота.

– А вот это видели? – Соуч протянул ему блокнот в кожаном переплёте, раскрыв который, Тиглат обнаружил крохотный монитор, на котором проступило изображение женского лица. – Эта запись сделана одним из наших «комаров» два часа назад. Прислушайтесь. Там и звук есть.

« – Вы допустили нелепую ошибку, которая может свести на нет все наши усилия и все наши жертвы. Надеюсь, вы понимаете, что за такие промахи по головке не погладят! У вас целый вечер был на то, чтобы перекрасить все ракеты.

– Да мы всё успели! Дело в краске – это она не успела высохнуть на тех ракетах, что перекрашивали последними. Но мы, разумеется, не допустили прессу в районы, где на обломках ракет видны имперские опознавательные знаки.

– Этого мало.

– Все гражданские лица, которым удалось уцелеть в тех районах, надёжно изолированы.

– Этого мало. Каково у нас реальное число жертв?

– Пока окончательного числа нет, но не более двадцати тысяч.

– Мало! Надо предъявить прессе хотя бы пятьдесят тысяч трупов.

– Вы предлагаете перебить ещё тридцать тысяч?

– Во всяком случае, тех, кто мог видеть имперские опознавательные знаки на ракетах, необходимо срочно ликвидировать, господин туртан. Я не хочу повторить судьбу своего предшественника. Вы же знаете – император ничего не прощает.

– Я вас понимаю, господин рища-гяшуш. У нас ещё есть пара часов. Я дам все необходимые распоряжения.

– Транспорта хватит? Могу подогнать пару дюжин грузовиков.

– Справимся…»

По мере того, как откуда-то из-за кадра доносились эти голоса, менялось выражение лица женщины. Оно побледнело, губы плотно сжались, скулы напряглись, расширились глаза, в которых можно было прочесть целый ураган чувств – от ужаса до ненависти и решимости.

– Господин Соуч, ты уверен, что она именно сегодня… – Тиглат не закончил фразы и пристально посмотрел в глаза роботу.

– И ты считаешь, что её нужно спасти? – спросила Вьорика. – Ты чувствуешь к ней симпатию? Сострадание? Что?

– Ах, Сурия! – Соуч специально произнёс это имя погромче – так, чтобы участники митинга, сидящие в соседних авто, услышали его, но продолжил еле слышно: – Дело не в моих чувствах. Вы прекрасно знаете, что моя программа хоть и предусматривает их наличие, но категорически не позволяет давать им волю. Так что, никаких чувств. Только расчет. Вы наверняка слышали легенду о Флоре Далл-Озирис, матери владыки Кроса, царя, при котором Кетт полторы тысячи лет назад обрёл наибольшее могущество? Нет? Это неважно. В скрижалях Шумуна, жреца храма семи ипостасей Мардука, судьи богов написано: «И явился ей перед смертью Шамаш – Мардук справедливости, и изрёк он, что смерть ей ниспослана не по гневу богов, а затем, чтобы вернуть её к жизни в те времена, когда царство постигнут великие бедствия. И встретит она достойного мужа-воителя, и родит сына, который спасёт страну, вернёт Кетту былую гордость, воссоздаст из пепла его величие, вернёт ему уважение иных народов и внушит страх его врагам…».   Ну, и так далее. По преданию, она лежит в алмазном склепе, дожидаясь своего часа в Тигриных горах, а явится народу Кетта, когда придёт её час, когда бедствия станут нестерпимы, когда иной надежды уже не останется. Большинству повстанцев, которые сейчас отсиживаются в Тигриных горах, конечно, по боку древние легенды, однако среди них есть и фанатики, что продолжают неустанно искать в пещерах этот самый алмазный склеп. Правда, даже среди таких искренне верующих – не больше половины. Остальных влечёт то, что склеп – алмазный. Но представляете, что будет, если они его найдут? Можете себе вообразить, что произойдёт, если Флора Далл-Озирис действительно воскреснет?

– Ты веришь, что местное население настолько набожно и суеверно? – Тиглат вскользь глянул на Соуча. – А по-моему у большинства на уме только одно: как бы забиться поглубже в норку. Фанатики, герои и маньяки – не счёт. Их немного. Их вообще много не бывает.

– Ах, профессор, – ответил Соуч с укоризной. – Вы недооцениваете этих людей. Вы не представляете, как настоящее чудо может изменить настроения в обществе, на какие подвиги, на какое самопожертвование может оно толкнуть тех, кто желает, чтобы в их жизни появилась хотя бы крупица смысла.

– Так что ты предлагаешь? – Вьорика почувствовала, что план, рождённый позитронным мозгом, пробуждает в ней противоречивые чувства: с одной стороны – досаду, что ей ничего подобного в голову не пришло,  с другой – тихий восторг оттого, что появился призрачный шанс изменить ход истории этого мира.

– Всё будет зависеть оттого, решится ли она…

– А если решится?

– Тогда – немедленная эвакуация по аварийному плану, – твёрдо ответил Соуч. – Только вы уж сами дайте соответствующие директивы нашему уважаемому штурману. Меня-то он слушать не будет.

– Не надо никаких директив, – заявил Тиглат. – Достаточно будет аварийного сигнала, и здесь все заснут в радиусе пяти километров.

– Только сами не отрубитесь, а то мне придётся одному убеждать нашего уважаемого штурмана в том, что Флору необходимо взять на борт. Держите фильтры под рукой или заранее воткните их себе в ноздри. – Господин Соуч с обиженным видом откинулся на свинку сидения.

– Себе в задницу их засунь! – раздался из динамика радиоприёмника приглушённый голос Клима. – Я всё слышу, профессор. И вы доверяете этой железяке?

– Подслушиваешь? – тут же возмутилась Вьорика. – И давно?

– Не подслушиваю, а нахожусь на связи, – сдержанно отозвался Клим. – С самого начала.

В этот момент со дна каменной чаши донеслось пение фанфар – прозвучали первые аккорды величественного имперского гимна. На единственной дороге, ведущей к трибуне, появился кортеж автомобилей. Над первой машиной развевалось красно-жёлтое полотнище имперского знамени с изображением натянутого лука, охраняемое взводом имперских гвардейцев, стоящих в кузове вокруг древка с обнажёнными палашами. Затем следовали повозки наместников Его Величества и командующего Западной группой войск.

– Кланяйтесь! – Соуч поднялся в полный рост, прижал скрещённые ладони к груди, отвесил  глубокий поклон и замер в таком положении, когда имперское знамя приблизилось на расстояние сотни локтей. Профессор и Вьорика торопливо последовали его примеру.

Все, кто находился в нескольких сотнях транспортных средств, заполнивших пологий склон каменной чаши, точно так же приветствовали имперское знамя и оставались в согбенной позе, пока мимо не проезжал автомобиль, в котором стояли, держась за поручни, жилистый высокорослый старик в белой хламиде и стройная женщина в чёрном облегающем платье с глубоким декольте.

Соуч снова избавил их от ошибки, которая могла стать роковой. Только теперь до Вьорики дошло, насколько они с профессором были неподготовлены к этой миссии. Тиглат, похоже, понял это ещё раньше.

Кортеж со знаменем под грохот оркестра спустился вниз, прежде чем остановиться, дважды объехал подмостки, а потом к массивному микрофону подошёл молодой человек в парадном кафтане, и гомон толпы начал постепенно затихать.

– Сегодня у всех подданных империи скорбный час, – произнёс юноша хорошо поставленным сочным голосом, который разнёсся по всему амфитеатру. – В результате варварской бомбардировки, устроенной беспощадным врагом, погибли десятки тысяч наших соотечественников, мирных людей, которые были виновны лишь в том, что любили свою Родину, хранили преданность традициям и верность Государю, да живёт он вечно. Сейчас мы оплакиваем их, провожаем в лучший мир души погибших и предаём земле их тела. Но каждый из нас, выживших, знает, что не только скорбью полны наши сердца, но и жажды отмщения. Никогда раньше враг не показывал так откровенно своего истинного лица…

– Кто это? – спросила Вьорика у Соуча.

– Нур Атлей, главный лектор-пропагандист канцелярии рища-шурава, – без запинки ответил тот. – Вы что, решили проверить, всех ли я тут знаю?

– Да, – честно призналась Вьорика.

– Знаю, конечно, не всех и не всё, но вполне достаточно, чтобы ответить на любой вопрос, который может стрельнуть вам в голову.

– …и теперь вы узнаете главное: где, когда и какая кара постигнет тех, кто совершил это самое страшное, самое кровавое и самое бесчеловечное преступление в истории, – продолжал говорить главный лектор-пропагандист. – И сообщит вам об этом тот, чья десница уже сжимает меч возмездия – Его Высокопревосходительство туртан Ивия Шалит, командующий нашими войсками, которые сейчас успешно развивают небывалое по своим масштабам наступление сразу на нескольких направлениях!

Туртан вышел, тяжело ступая по дощатому настилу, обвёл публику тяжёлым взглядом, зачем-то схватился за стойку микрофона, но тут же оторвал руку и спрятал её за спину, дождался, пока стихнут овации, и заговорил:

– Они пожалеют об этом! Некоторые уже пожалели. А некоторые не успели пожалеть, потому что сдохли слишком быстро. Те, которые запустили ракеты, уже мертвы. Тех, которые отдавали приказ, мы достанем! Скоро. И среди наших, если кто виноват, что проморгал такое дело, пощады не будет. Независимо от чинов и званий. Бывший наместник по разведке уже арестован. Он ждёт суда! Справедливого суда. Государь, да живёт он вечно, не пощадит. Он и сам хотел прибыть, чтобы оплакать жертв. Но решил, что заботы о живых важнее. А мы будем гнать гадов до самого Северного моря. Вот и всё!

Гром аплодисментов и одобрительные выкрики не стихали несколько минут даже после того, как туртан скрылся из виду, а к микрофону вышел всё тот же главный лектор-пропагандист.

– А теперь слово имеет Его Высокопревосходительство почтенный рища-шурав Ияр Камбиз.

Наместника по пропаганде публика встретила слабыми нестройными хлопками, и он терпеливо ждал, когда снующие среди собравшихся служащие СОС организуют подобающую овацию.

– Соотечественники! Братья и сёстры! Среди тех, кто был предательски убит минувшей ночью, у каждого из вас были родные и близкие, друзья и знакомые, соседи и товарищи по работе или службе. Многие из них сейчас находятся в полевых госпиталях, борясь со смертью. Но вы здесь – чтобы продемонстрировать проклятому врагу, что наш дух не сломлен. Но не думайте, что каждый из вас скорбит по погибшим сильнее, чем другие подданные нашего величайшего в истории Императора, да живёт он вечно. Наши соотечественники, проживающие во всех, даже самых отдалённых провинциях, скорбят столь же искренне, как и вы. Потому что мы – единый народ, одухотворённый наивысшей целью, которая когда-либо стояла перед человечеством: установить в мире порядок, основанный на добре и справедливости, чистоте помыслов и верности традициям, данным нам многими поколениями предков, высокой нравственности и сакральном смысле нашего бытия. Недавняя трагедия со всей очевидностью показала, что наши враги настолько ослеплены властью, богатством и низменными страстями, что никакой нравственный закон им не писан, что они готовы на любое преступление, чтобы остановить наше победоносное шествие…

– Я сейчас прослезюсь, – вскользь бросил господин Соуч.

– По моему, сейчас не время для иронии, – тут же возмутился Тиглат. – И в том, что случилось, отчасти виновны мы. Прохлопали.

– Извините, профессор, – тихо отозвался Соуч, – но сейчас не время предаваться чувствам. Они только мешают делу. Не пропустите момент, когда необходимо будет нажать кнопку.

– И когда он настанет? – поинтересовалась Вьорика.

– Думаю, вы сами поймёте. Не раньше, чем Флора скажет то, что задумала. И не позже, чем её убьют.

– Ясно.

Потом к микрофону вышло ещё несколько ораторов – чиновников, военных, представителей пострадавших граждан, и, наконец, главный лектор-пропагандист объявил:

– Эта достойная женщина много лет назад потеряла мужа, геройски павшего на полях сражений, посвятила всю себя науке, отдавая все свои силы, сметая пыль веков со славных страниц нашей истории. И сейчас она не смогла остаться в стороне, не смогла не выразить своё сострадание, боль и гнев. Флора Озирис!

Овации внезапно смолкли, едва из-за полотнища имперского знамени на подмостки вышла стройная женщина в чёрном платье. Казалось, что её обнажённые руки и плечи, её лицо бледны, как будто их никогда не касалось солнце. Она была похожа на фарфоровую статуэтку, существо другого мира, призрака минувших лет…

– Дорогие сограждане, братья и сёстры!.. – В её голосе звучала неподдельная боль и какое-то щемящее напряжение, которое заставило публику замереть в ожидании чего-то необычного. – Можно много говорить о мужестве, стойкости и терпении, верности долгу и сострадании. Но когда воздушное судно, на котором я прибыла сюда, пролетало над одной из площадей Харрана, там ещё лежали горы неубранных тел. Когда мы с Великим саганом ехали в разрушенный город, навстречу двигалась бесконечная вереница грузовиков, доверху гружёных обгоревшими трупами. В тот миг мне показалось, что жизнь не может продолжаться после этой трагедии, что уничтожены не только люди и дома, но сами понятия добра, милосердия, правды, любви и человечности, без которых само существования человеческого рода лишено смысла. Мне хотелось умереть вместе с ними. Я почувствовала себя виновной в том, что в тот страшный час не была в пылающем городе и не разделила их участь…

Великий саган и рища-шурав, стоявшие за её спиной, непонимающе переглянулись. То, что она говорила, явно не соответствовало их ожиданиям.

– Но я жива, и чтобы продолжить жить, мне нужно найти себе оправдание, – продолжила Флора. – И достойных оправданий не так уж много: поиски правды, стремление к истине и жажда справедливости. Ничто так не объединяет людей, как жажда мести, как общий страх и стадный инстинкт. История знает массу событий, которые по своей трагичности, по числу жертв, по степени жестокости не уступают тому, что произошло вчера. Я всю жизнь занималась изучением древней историю, и вам придётся мне поверить: ещё три столетия назад в любых войнах считалось нормой поголовное уничтожение населения взятых городов и полная зачистка коренного населения захваченных территорий.  Жизнь человека не стоила ничего. И то, что сейчас это массовое убийство способно вызвать гнев масс, а у некоторых из нас вызвать искреннее сострадание, говорит о том, что человеческое сообщество стало чуть менее жестоко, чем в те не такие уж и отдалённые времена.  Но есть, конечно, и такие твари, кого нельзя назвать людьми, кто не достоин жалости, кто своими отвратительными деяниями обрёк себя на вечные страдания, на нескончаемый путь сквозь тёмный мир без надежды и радости. И среди них, несомненно, и те, по чьей воле совершено это массовое убийство. Почтенный туртан обещал покарать тех, кто совершил это зло, которое, увы, нельзя назвать беспримерным, и я очень надеюсь, что он сдержит своё слово. Сдержит его сейчас, здесь, у всех на глазах.

Сановники, стоявшие в ряд за спиной Флоры, уже не скрывали явного беспокойства, нервно перешёптывались, а туртан положил руку на золочёную рукоять кинжала, висевшего на его поясе.  И тут Флора замолчала, будто бы собираясь с духом перед следующей фразой, и над каменной чашей, заполненной тысячами людей, повисла напряжённая тишина.

– Наш мир беспощаден, но когда-нибудь он может стать лучше, если мы однажды научимся не лгать. Не лгать хотя бы самим себе, хотя бы своим близким. Но этого не произойдёт, если кто-то не станет первым, если кто-то однажды не решится отдать жизнь за одно лишь слово правды, которое донесётся до каждого уха! Ложь, которую мы слышим каждый день, учит нас ненависти, но и та правда, которую вы сейчас услышите, к несчастью, не сделает вас добрее. Приказ об уничтожении Харрана дал туртан  Ивия Шалит по воле нашего Императора, да горит его душа в вечном пламе…

Последнее слово застряло у нее во рту, который широкой ладонью зажал туртан, нащупывая свободной рукой эфес кинжала.

– Что же ты наделала, дурочка… – дрожащим голосом произнёс Великий саган, который тоже оказался рядом, схватив её за ворот платья кончиками пальцев. Он не сообразил, что микрофон всё ещё включён, трансляция продолжается, и его слова разнеслись по всей Империи.

– Пора! – донёсся до Вьорики голос Суча, но штурман сам долей секунды раньше сообразил, что решительный момент настал.

Сверху донеслось шипение, которое было отчётливо слышно в наступившем безмолвии. Ни многочисленная публика, остолбеневшая от неожиданного заявления, ни служащие СОС, ни шурты дорожного патруля не сразу заметили, как на фоне голубого неба начало расползаться полупрозрачное желтоватое облачко, которое стремительно росло, оседая на дне каменной чаши. Вьорика едва успела затолкать в ноздри защитные фильтры, когда пелена мгновенно действующего усыпляющего газа уже подступила к переднему бамперу «Гумли». Тиглат сделал то же самое, тут же повернулся к ней и поинтересовался:

– Что дальше-то… – Фразы профессор закончить не успел, поскольку сон сморил его мгновенно, как и всех, кого накрыло жёлтое прозрачное облако.

– Бестолочь! – тут же заявил Соуч, приподнялся, подхватил Тиглата за подмышки и лёгким движением перетащил бесчувственное тело на заднее сидение. – Вьорика, садитесь за руль и гоните к трибуне. И не вздумайте рта открывать, а то придётся мне всех вас на себе таскать.

Она не стала заставлять себя уговаривать, переместилось на место водителя, повернула ключ зажигания и надавила на газ. Не успело авто домчаться до цели, как рядом, словно пасть пустоты отворился грузовой люк невидимого бота, который тихо, не подняв ни пылинки, приземлился рядом. Оттуда выскочил Клим в защитном шлеме, жестом показал Вьорике, чтобы загоняла машину на борт, а сам метнулся к эстраде, заваленной грудой бесчувственных тел. Он бесцеремонно раскидал сановников, взвалил на плечо Флору, и буквально через пару секунд бросил её на свободное сидение в машину, которая уже стояла внутри бота.

Прежде чем отправиться в кабину и поднять бот, штурман вернулся к открытому люку, что-то швырнул за эстраду, туда, где стоял фургон с радиоаппаратурой, успел метнуться назад, прежде чем раздался взрыв, и несколько мелких обломков влетело внутрь бота.

– Это зачем? – испуганно спросила Вьорика.

– А чтоб неповадно было вещать всякую муть! – ответил Клим и проследовал в пилотскую кабину.

Бот стремительно взмыл ввысь, и на вираже незакреплённый «Гумля» едва не завалился набок, соскользнув к правому борту.

– Эй! Не дрова везёшь! – крикнула Вьорика.

– Сейчас будет ещё веселей! – отозвался Клим. – У вас десять секунд…

Первым всю серьёзность намерений штурмана осознал Соуч. Он, взвалив на плечи бесчувственные тела Флоры и Тиглата, легко выпрыгнул из машины, рассчитав траекторию так, чтобы оказаться прямо перед входом в пассажирский отсек. Он поочерёдно протащил их в узкий проход, усадил в кресла и пристегнул ремнями. Вьорика тем временем зафиксировала автомобиль с помощью присосок, скрытых в покрышках, стремительно пронеслась в пилотскую кабину и заняла штурманское место.

– Что случилось, Клим?

– Пока не знаю, но капитан требует немедленного возвращения на борт. Говорит, что мы тут оказывается, не одни.

– Вот как? – она включила передатчик. – Бот вызывает «Комарова», бот вызывает…

– Не сметь! – несколько запоздало прервал её штурман, как раз закладывая очередной крутой вираж. – Капитан приказал эфир не тревожить до самого возвращения. Лучше глянь, какие он нам картинки прислал с зондов. Я сам ещё не посмотрел. Некогда было.

Бот, наконец, лёг на прямой курс, оставив внизу атмосферу, и на небольшом экране посреди приборной доски показалось изображение: над горизонтом Аппры среди звёзд сияла яркая точка, которая стремительно росла по мере того, как зонд шёл на сближение. Не прошло и полминуты, как стали отчётливо видны очертания огромного корабля. Зрелище было впечатляющим: здоровенная «бочка», грубо сваренная из многочисленных массивных стальных пластин, уставленная несколькими десятками бронированных  орудийных башен.

– Что это за дрянь?! – Вьорика почувствовала, что эта жуткая конструкция, совершенно не похожая ни один из тех кораблей, что ей раньше приходилось видеть, внушает ей почти суеверный страх.

– Дай-ка максимальное увеличение.

Когда изображение стального монстра заняло весь экран, на носовой части обнаружилось изображение креста взятого в кольцо.

– Что это за дрянь?!!

– Похоже, вляпались мы по самое нельзя…

– Ты знаешь, кто это?

– Ага. Виделись. Это манихеи. Тяжёлый транспортник, но бронированный и вооружённый, как крейсер. Самоделка.

– И что нам теперь делать?

– Выход один – драпать! И немедленно. Конструкция, конечно топорная, но против полусотни пушек нам делать нечего. Нам бы и одной хватило.

– Они нас уже обнаружили?

– Это вряд ли. У них технологии пятисотлетней давности. Но пушки современные. Наверное, на Фабрике прикупили через подставные фирмы.

– Значит, бежать?..

– Поглядим. Пока летим до «Комарова», я подумаю.

– Я уже подумал, – донёсся сзади голос господина Соуча. – Я уже просчитал все возможные варианты и пришёл к неутешительному выводу: наш уважаемый штурман прав. Бегство – единственно возможный вариант.

– А твой генератор на боте ещё стоит, – проигнорировав реплику робота, спросил Клим у Вьорики.

– Какой генератор? – Она переволновалась и не сразу сообразила, о чём идёт речь.

– Генератор низкочастотных пространственных колебаний направленного действия, – старательно произнёс штурман. – Так что ли он называется?

– Так, – подтвердила Вьорика. – Но я его не подзаряжала после прошлого раза. А от энергосистемы бота его не запитать. Можно, конечно, но это два часа работы. Так что, его хватит на один выстрел. Максимум – на два.  Ты что – собираешься атаковать эту махину? Ерунда. С таким оружием нужно подойти хотя бы на пару сотен метров. Они раньше нас прихлопнут.

– Точно. Прихлопнут, – согласился штурман. – Сто раз прихлопнут.

– Значит, бежать?

– Без вариантов.

Весь дальнейший путь до корабля они проделали молча, и лишь после того, как бот вошёл в шлюз, Тиглат, взяв на руки всё ещё неподвижное тело Флоры, поинтересовался:

– Вы собрались улетать? А как же наши дела здесь?

– Доктор, надеюсь, мы вернёмся в сопровождении военной эскадры? – попытался успокоить его Соуч, но штурман лишь скептически хмыкнул, взглянув на него искоса.

Выходя из грузового отсека, Вьорика вдруг присела на корточки и подняла с пола оплавленный кусок пластмассы, из которого торчали обрывки горелых проводов  – один из тех, что влетели через открытый грузовой люк после того, как штурман швырнул гранату в имперскую радиостанцию.

– Это же…

– Что такое? – торопливо спросил Тиглат.

– Это же полупроводниковая схема!

– Ну и что. – Профессору уже не терпелось наконец-то попасть в кают-компанию.

– Не может этого быть! – Вьорика поднесла обломок к глазам. – Слишком рано. Слишком быстро… Я думаю, профессор, что местный технологический скачок вызван не только войной. И манихеи, я думаю, здесь не случайно.

– Ясен пень, не случайно! – согласился с ней штурман, настойчиво подталкивая всех к выходу. – Точно диверсию готовят. Галактического масштаба.

– Но, если мы улетим…

– Давайте-ка побыстрее, – прервал её Клим. – У нас считанные минуты.

– Сбежать торопишься? – Вьорика посмотрела на него с нескрываемым презрением.

– Ещё как! – ответил штурман, дожидаясь, когда откроется заслонка шлюза. Едва дорога в жилую часть корабля была открыта, он жестом предложил поторопиться Соучу и Тиглату с Флорой на руках, а когда те прошли, вытолкнул вслед за ними Вьорику.

– Руки убери! – крикнула она, оглянувшись, но Клим лишь молча подмигнул ей, а ещё через мгновение тяжёлая заслонка закрыла дверной проём, оставив штурмана по другую сторону переборки, а потом перед глазами замигала лампа аварийной блокировки шлюза.

– Открой! – Вьорика ударила кулаками о преграду, внезапно ставшую неприступной.

– Он не откроет, – констатировал Соуч.

– И что он там задумал?!

– А вот это мы все очень скоро узнаем, – ответил робот. – Но лучше нам всем направиться в рубку и на всякий случай приготовиться в отбытию. Хотя капитан, скорее всего, это уже сделал.

– А её куда? – напомнил о себе Тиглат, который продолжал держать на руках женщину в чёрном платье, разорванное в нескольких местах.

– Сюда! – в проходе появилась Наики. – В медблок её, профессор! И побыстрее. Капитан объявил трёхминутную готовность к старту.

Тиглат и Наики скрылись, Соуч почему-то последовал за ними, а Вьорика со всех ног помчалась в рубку.

Корабль слегка качнуло, и причина для этого могла быть только одна: Клим вывел бот из стартовой шахты и сейчас идёт на сближение с ощетинившимся орудиями крейсером. На что он рассчитывает? На внезапность? На какой-то одному ему известный хитрый манёвр? Нет. Нет у него никаких шансов против такой махины. Даже если те, что на борту, пребывают в полной расслабленности и абсолютно уверены, что здесь, кроме них, никого нет и быть не может…

– Что делаем, капитан? – торопливо спросила она, падая в кресло второго пилота.

– Ждём, – спокойно ответил Егор.

– Чего?

– Сначала – пока все займут свои места по стартовому расписанию. И ещё мне очень интересно, что задумал наш Климушка…

– Я, кажется, догадываюсь, – донёсся сзади голос Наики.

– И что же? – после короткой паузы спросил капитан.

– У него с манихеями старые счёты. Из-за них рухнула его карьера в военном флоте и сам он едва не погиб. Он пойдёт на таран. Я уверена.

– Ерунда. – Капитан покачал головой, не отрывая взгляда от удаляющейся точки, которая уже почти слилась с линией горизонта планеты. – Он же видел. Он не может не понимать, что им его таран – всё равно, что слону дробина.

– Не может… – Вьорика придвинула к себе панель управления зондами, и на одном из экранов возникло изображение вражеского корабля крупным планом.  – Свяжись с ним, Егор. Прикажи вернуться.

– Он не подчинится, – с уверенностью сказала Наики.

Бот приблизился к кораблю манихеев и уже наверняка попал в поле зрения противника. Это было ясно потому, как шевельнулись  стволы бортовых орудий, явно держащие на прицеле незваного гостя.

– Почему они не стреляют? – Вьорика увеличила изображение до предела – так, чтобы на одном из экранов крупным планом появилась орудийная башня с четырьмя стволами тяжёлых плазменных пушек.

– Они не видят угрозы, – ответил капитан. – И явно надеются захватить бот. Но он-то на что рассчитывает? Я не понимаю…

– Зато я, кажется, поняла… – Вьорика вцепилась в подлокотники кресла, ей захотелось отвернуться от экранов, чтобы не видеть того, что должно произойти через секунду.

Капитан бросил на неё вопросительный взгляд, но тут события начали развиваться стремительно. Под кабиной бота по кожуху забегали хаотичные голубоватые огни, а через мгновение на полную мощность включились маршевые двигатели. Судёнышко стремительно сорвалось с места, ударилось об обшивку стального монстра, но, вместо того, чтобы превратиться после удара в огненный шар, пробило в броне аккуратную круглую чёрную брешь, а ещё через долю секунды, начали трещать и лопаться сварные швы, «бочку» разорвало пополам. Один из пылающих обломков, потеряв скорость, метеорам устремились к поверхности Аппры, а другой отбросило на более высокую орбиту.

– Великолепно! – Последи рубки возник Смайли. Он смотрел на происходящее, облокотившись на спинку капитанского кресла, и хищно скалился. – Я и не надеялся, что вам удастся с этим справиться.

– Убирайся! – Вьорика встала и двинулась в сторону котха с явным намерением вцепиться ему в горло, но тот мгновенно принял кошачье обличие и, ловко увернувшись от пинка Наики, в прыжке просочился сквозь закрытую дверь рубки.

Но о внезапном появлении Смайли вскоре все забыли, заметив, что от носового фрагмента корабля манихеев отделилась какая-то светящаяся точка.

– Может, это штурман? – предположила Наики.

– Не надо тешить себя надеждами, – выдержав паузу, ответил Егор. – Это кто-то из экипажа успел добраться до спасательной капсулы. Слетаю-ка, посмотрю-ка…

– Я с тобой, капитан, – решительно потребовала Вьорика.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Егор.

– Если что-то осталось от Клима, может, заберёте? – У Наики на глазах выступили слёзы, но она торопливо смахнула их рукавом. – Я думаю, он хотел бы вернуться на Землю.

– Извини, доктор, но там ничего не могло остаться. – Капитан положил ей руку на плечо. – Взрыв двигателя. В радиусе двадцати метров вся материя превращается в энергию.

– А нам-то что делать? – спросил Тиглат, который явно уже успел настроиться на скорое возвращение.

– Позаботьтесь о нашей гостье, – ответил капитан. – Вместе с Наики. Миссия продолжается. Я бы и сам отсюда свалил, но как-то не привык бросать незавершённых дел. И Клим погиб… Не прощу себе, если окажется, что это было напрасно.

 

ГЛАВА 15

 

«Если люди не верят в сказки о феях и духах, то причина этого отнюдь не нелепость этих сказок. Просто приказа не было! Власти прикажут – и человек поверит в любую чушь!»

 

Клод Адриан Гельвеций, французский литератор и философ–материалист, XVIII век.

 

 6-го  дня месяца Улулу, борт «Владимира Комарова»

 

Она открыла глаза и увидела лёгкие белые облака, неспешно плывущие по пронзительно яркому голубому небу, ощутила бодрящий запах луговых трав и прохладный ветерок, теребящий волосы и обдувающий лицо. Значит, боги действительно существуют, и смерть – не конец жизни, а всего лишь шаг к новой ступени бытия? Но где же ануннаки, судьи подземного мира, сидящие у ног Эрешкигаль, владычицы царства мёртвых?  Где тяжёлый каменный свод? Где подземная река, за которой начинается царство мёртвых? Где перевозчик, переправляющий на ту сторону души умерших, чтобы они не смогли натворить бед в мире живых? Где семь врат подземного мира, у которых главный привратник Нети встречает мертвецов? Если бы загробный мир был действительно так хорош, каким сейчас кажется, то стоило ли терпеть все беды, лишения и муки земного существования? Пожалуй, стоило умереть молодой. Или, может, после того, что она сделала, боги даровали ей особую милость? Нет. Мардуку всё равно, как человек прожил жизнь, ему безразличны все совершённые им непотребства, его не умаслить добродетелью. Преданность, вера, страх и обильные жертвы – вот что ему угодно, если верить древним манускриптам. Если верить… А если всё наоборот? Может быть, «Книга Мардука» писалась в угоду жестоким властителям, для которых был возможен лишь один путь к вечному блаженству – купить его, принося в жертву верховному божеству тех, кто оказался слишком слаб, чтобы сопротивляться? Порядки, установленные в обители богов, мало чем отличаются от тех, что давным-давно установили земные правители. Значит разница между прижизненными и посмертными страданиями только в одном – последние будут длиться вечно. Что гадать? Скоро и так всё будет известно. Может быть, и не стоит пытаться встать и оглядеться? Зачем что-то менять, если всё и так прекрасно? Солнце, небо, ветер, трава, покой… И главное – она всё-таки сделала то, что должна была сделать. Конечно, глупо было кидаться с зубочисткой на бронепоезд, но иначе поступить было невозможно. Одно мгновение, один поступок едва ли может искупить всю бессмысленность прежнего существования. Но это лучше, чем ничего. И ещё повезло, что смерть была скорой и почти не причинила страданий. Последнее воспоминание – кинжал туртана, приставленный к её горлу.  Спасибо тебе, Ивия Шалит, убийца людей, за избавление от мук. Ты ещё не раз пожалеешь, что твоя рука, подгоняемая гневом, оказалась быстрее твоих мыслей. Лучше удар кинжала, чем калёное железо палачей. Да! Если он перерезал ей горло, наверное, должен остаться шрам…

Флора осторожно коснулась кончиками пальцев своей шеи, и кожа на ощупь показалась ей удивительно гладкой и упругой. А потом в поле зрения попала рука, тонкая, изящная, без набухших вен на тыльной стороне ладони.  Неужели со смертью возвращается молодость и красота? Зачем красота мертвецам? Чтобы не смели оскорбить зрение Эрешкигаль дряблой кожей и морщинами? Да, наверное… Зачем же ещё?

Флора приподнялась, опершись локтём на мягкую тёплую землю, и обнаружилось, что она лежит посреди зелёной долины, рассечённой руслом реки и окружённой со всех сторон холмами. Над пространством, что за рекой, сгущался мрак, клубились чёрные тучи, пряча в кромешной тьме линию горизонта, над которой временами мерцали алые зарницы. С того берега доносились едва слышимые раскаты грома, а здесь сияло солнце, мирно шелестела трава, пахло утренней свежестью, и то, что творилось за рекой, казался отсюда особенно зловещим. Значит, это всего лишь «прихожая» царства Эрешкигаль, и ей ещё только предстоит перейти границу, чтобы погрузиться во мрак вечного пути сквозь мир без надежды и радости. Но что может заставить её пойти к реке? Что может заставить её покинуть это благодатное место, где впервые в жизни удалось ощутить покой, где нет страха, который раньше вечно стоял за спиной?

Но кто знает, как действительно устроено загробное царство?  В древних манускриптах не раз упоминалось о том, что Эрешкигаль жестока и коварна, что посмертные страдания людей доставляют ей ни с чем не сравнимое удовольствие. А что может быть страшнее отнятой надежды? Нет, не стоит рассчитывать на то, что можно будет остаться здесь, по эту сторону реки, за которой время останавливается и начинается пустота, где есть место лишь боли и страху, которые продолжаются вечность. С другой стороны, откуда взяться вечности, если нет самого времени? Стоп! Лучше ставить схоластику тем, кто ещё жив. У покойников есть преимущество: им открываются знания, они видят такое, о чём живые могут лишь догадываться. Разве хоть один из жрецов Мардука или учёных-богословов видел эту реку и этот мрак, что простирается за ней? Разве вдыхал кто-то из них аромат неземных трав, сквозь заросли которых лежит путь в безрадостную вечность?  Но стоит ли себя этим утешать? Зачем мертвецу знания, если ими невозможно ни с кем поделиться? Да! Здесь ещё, наверное, есть шанс повстречаться родными и близкими. Можно встретить родителей, которые давным-давно, незадолго до вторжения, погибли при восхождении на Рамуту, высочайшую вершину Тигриных гор. Можно повидаться с профессором Гидеоном и наконец-то узнать, что он думал на самом деле, когда писал свои «выдающиеся труды». Наконец, можно повстречаться с Ниносом, с которым было прожито самое счастливое время жизни – всего два месяца, прежде чем он понадобился Империи в качестве пушечного мяса.

Она вдруг осознала, что вся её ненависть к оккупантам родилась вовсе не во времена захвата Кетта имперскими войсками, а именно в тот миг, когда у неё отняли возлюбленного – сильного, умного, доброго, спокойного, верного. Может быть, только ради этой встречи и стоит сейчас спуститься к реке, присесть на берегу и дождаться перевозчика? Правда, ждать, скорее всего, придётся долго. Идёт война, и у него наверняка слишком много работы. Стоп! А почему она здесь одна?! На этом берегу сейчас должны быть несметные толпы воинов, погибших в сражениях – они должны стоять в очереди поротно и побатальонно.

Что-то не складывается картина, которая должна быть в «предбаннике» преисподней…

И вдруг она почувствовала, что находится здесь не одна. Тот, кто составил ей компанию, никак себя не проявлял, но Флора явно ощущала на себе чей-то пристальный взгляд, от которого сразу стало как-то зябко и неуютно. А ещё говорят, что мёртвые не мёрзнут… Или не потеют? Всё равно… Какая разница… Во всяком случае, что-то начало происходить, а это могло означать, что ситуация может хоть как-то проясниться.

– Кто ты?! – спросила она вполголоса, озираясь по сторонам.

– Разве это на самом деле тебя интересует? – отозвался приятный женский голос. Невидимая собеседница говорила спокойно, и в её интонациях сочеталась затаённая ирония и доброжелательность.

– Пожалуй, да. Не это, – согласилась Флора, набравшись смелости, добавила: – Но я привыкла видеть того, с кем говорю.

– Я просто не хотела напугать тебя внезапным появлением. – Собеседница продолжала оставаться невидимой.

– После того, что случилось, мне уже нечего бояться. – Здесь Флора слегка покривила душой. Если за гранью земного существования жизнь продолжается, то и повод для страха всегда найдётся. Всякому, кто что-то видит и что-то чувствует, есть, что терять… Смутное беспокойство, которое она испытывает сейчас, может перерасти в настоящий ужас там – на противоположном берегу реки, за которой останавливается время.

– Мне стоило это понять. – На соседнем холмике появился полупрозрачный силуэт сидящей женщины, который уже через несколько мгновений обрёл ясность очертаний. Смуглая, красивая, стройная, в белой хламиде с прорезями для рук и головы, она смотрела на Флору с нескрываемым любопытством. – Так что же тебя интересует на самом деле?

– Я умерла?

– Пока не знаю.

– Я брежу?

– Вряд ли…

– Я жива?

– У тебя есть выбор.

– Кто ты?

– А как ты думаешь?

-Инанна? – Флора назвала имя богини любви плодородия – первое, что пришло в голову.

– Если хочешь, можешь называть меня так.

– Зачем столько загадок?

– А зачем тебе вообще ответы? Ты ведь не очень-то веришь в реальность происходящего.

– Так из чего я должна выбирать? – Флора проигнорировала последние слова богини. Та была права насчёт её неверия. Вероятнее всего, туртан всё-таки удержался оттого, чтобы вонзить клинок в её горло, и эти изверги из СОС или Ночной Стражи просто напичкали её галлюциногенами.

– Выбор прост: жить или умереть.

– Я хочу жить. Но с чего такая щедрость? С каких пор обреченным предоставляется право выбора? Я что-то должна сделать?

– Странно.

– Что? Что странно?

– Те, кто всю жизнь надеялись на чудо, так часто отказываются в него верить, едва оно случается.  Вы даже стараетесь не замечать его, даже если оно произошло. Почему?

– Прости, богиня…

– Разве я сказала, что я богиня? И мне не за что тебя прощать.

– Я хочу сказать: прости, но это не обо мне. Я никогда ни на что не надеялась. И никогда ни о чём не мечтала. Я просто жила… – Флора отвернулась от незнакомки, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слёзы. Ей вдруг стало невыносимо больно оттого, что в прожитой жизни как будто и не было. Последнее яркое и страшное мгновение – не в счёт. Шаг, продиктованный отчаяньем…

– Ты даже не знаешь, кто ты такая. И так уверенно говоришь всякие нелепости, – сказала богиня с нескрываемой укоризной. – Разве ты не мечтала о том, чтобы закончилась война, чтобы Империя ушла из Кетта,  чтобы люди стали меньше лгать, трусить и предавать, чтобы любовь и чувство долга стали в них сильнее страха? Если бы ты об этом не мечтала, ты не сделала бы того, что… сделала.

– И моя никчемная жизнь закончилась бы не сейчас, – в тон богине добавила Флора. – Я бы прожила бы ещё лет десять или двадцать – купаясь в роскоши и ненавидя себя. Так из чего мне выбирать, богиня?

– В тебе живёт душа Флоры Далл-Озирис, и ты можешь исполнить пророчество! Или уйти в вечную тьму. – Богиня указала на тёмный горизонт за рекой, озаряемый алыми зарницами.

– Я не верю в переселение душ.

– В царство Эрешкигаль ты тоже не слишком верила, однако сейчас стоишь на его пороге, – возразила богиня, печально улыбнувшись. – Но, когда ты переступишь этот порог, будет поздно что-либо менять.

– Туда я точно не хочу. Но что я должна делать?

– Всего лишь быть той, кем тебя хотят видеть.

– Не говори загадками.

– Владычица Флора и ныне заключена в алмазный склеп, и проснётся она в тот день, когда царству Кетт суждено будет восстать из праха. И этот день близится. Оглянись!

Флора медленно и с некоторой опаской оглянулась и увидела, что за её спиной прямо на траве стоит сверкающее тысячами граней ложе, казалось, и впрямь выточенное из цельного алмазного монолита. На нём постелен тонкий матрац и лежит подушка, обтянутая светло-синим шёлком, а сверху в воздухе висит сверкающий купол из того же драгоценного материала. На подушке лежит изящная золотая диадема с огромным изумрудом, а рядом аккуратно разложены тонкий клинок в костяных ножнах с золотыми накладками, скипетр, лёгкие стальные золочёные чешуйчатые доспехи, короткая шёлковая безрукавка и кожаные сандалии с высокой шнуровкой, прошитые золотой нитью.

– Переодевайся и укладывайся! – Богиня, казалось, теряла терпение. – Или ты хочешь, чтобы дэвы помогли тебе?

– Нет, – просто ответила Флора и разорвала на груди то, что осталось от чёрного платья, подарка Великого сагана. Ткань поддалась неожиданно легко, но, не успела она удивиться, как в неё полетели брызги тёплой росы, а чьи-то невидимые руки принялись хозяйничать в её волосах. Когда внезапный порыв почти обжигающего ветра высушил её кожу, перед ней возникло зеркало, в котором она увидела себя в полный рост, обнажённую и прекрасную, какой и в юности себя не помнила. Отражение простояло перед ней лишь несколько мгновений, но этого хватило, чтобы, облачаясь в царские доспехи, она испытывала радостное возбуждение оттого, что в её жизни открывается новая страница – время славных дел. Наконец-то продолжение жизни имеет цель и смысл. И безумно хотелось верить в то, что всё происходящее – не плод больного воображения.

– Ложись и постарайся заснуть, – посоветовала богиня. – Ты должна отдохнуть. Тебе понадобится немало сил…

Ощущение было такое, будто приходится ложиться в гроб. Сверкающий камень был жёстким, и холод его чувствовался через тонкую ткань подстилки. Одежда тоже не отличалась удобством, а золотая диадема сползла на лоб, едва она положила голову на крохотную подушечку, которая действительно больше подходила покойнику, чем живому. Флора с сомнение глянула на богиню, которая так и не пожелала представиться, положила ладони на рукояти меча и скипетра. В тот же миг висевший над ней алмазный купол распался на тысячи искрящихся брызг, которые закружили перед глазами, тая и вспыхивая вновь, пока их не унёс порыв ветра, вслед за которым наступила тишина. Темнота окутала глаза, почему-то невозможно было пошевелиться, а откуда-то издалека начал доноситься тихий и вкрадчивый голос, который становился всё громче и яснее. Вскоре отдельные звуки и обрывки слов слились в связную речь: «…и с той поры, как изнанка небес начала излучать свет, на исходе ночи лучезарный Шамаш отпирает гору восхода, проходит по верхней тверди и одаривает мир своим теплом, пробуждая его к жизни. Небесные письмена звёзд отражают расположение земных рек и пустынь, низин и возвышенностей, городов и храмов, но равнять земное и небесное было бы проявлением величайшей гордыни, достойной лишь гнева богов. Небесная твердь неизмеримо обширнее тверди земной, и всё, что случается там, определяет судьбы людей, народов и царств. Всё, что происходит внизу – от людских владений до обители ануннаков – предначертано небесами. Но самое важное, что определяет судьбы живущих, происходит в безлунные ночи, когда в невидимом чертоге встречаются лучезарный Шамаш и круглолицая Син, потому что …»

Он помнила наизусть этот текст, сохранившийся на одной из древних клинописных таблиц, хранившихся в музее древней истории Кетта. Большинство коллег сходились во мнении, что это мастерски сделанная подделка, которую оставил потомкам некий фальсификатор, живший пару сотен лет назад – чтобы поставить в тупик лучшие умы будущих веков. Упоминаний о ночном светиле, «освещающей путь влюблённым круглолицей Син» – не встречалось больше ни в одном документальном источнике, да и в ночном небе её никто никогда не видел.  Но почему-то всегда хотелось верить в то, что это не выдумка, не фантазия досужего лирника, в то, что Син лишь умело прячет за облаками свой лик от тех, кто доверяет лишь собственным глазам и холодной логике.  Да, её никто никогда не видел воочию, но почему-то она порождала множество легенд и сказаний, и едва ли бабушки, рассказывая своим внукам сказки перед сном, хоть раз видели ту керамическую табличку, где сохранилось это единственное упоминание. Может быть, когда-то у людей было иное небо? То самое, где сияло ночное светило?

Неторопливый ход мыслей постепенно сливался с негромкой и неторопливой музыкой, которая манила куда-то вдаль – туда, где, медленно поднимаясь над пологими холмами, постепенно становясь всё ярче, среди россыпи звёзд светилась лучезарная Син. Алый диск лежал на линии горизонта, но, поднимаясь всё выше и выше, он наливался золотым сиянием. И чем быстрее она двигалась ему навстречу, тем дальше, тем недосягаемее становился он…

Сон отступал медленно, и с ним почему-то не хотелось расставаться. Перед глазами стояла непроглядная темнота. Флора опустила веки, надеясь, что наваждение схлынет, и распахнула их снова. Может быть, всё, что с ней произошло за последние недели, было всего лишь сном? И сейчас, стоит проснуться, увидишь потолок, оклеенный выцветшими обоями и освящённый тусклым светом уличного фонаря, который пробивается в окно сквозь замутнённое стекло. А левой рукой можно будет дотянуться до обшарпанной тумбочки, на которой стоит стакан с водой. Нет! Ничего такого… Ничто не предвещает возвращения в реальность. Есть только тьма, которая растекается из центра грудной клетки, постепенно заполняя всё тело.

Может быть, это и есть смерть? Наконец-то смерть…

Она попробовала пошевелиться, но тёмное пространство воспротивилось этому. Что-то невидимое, что-то твёрдое и холодное плотно облегало её тело и препятствовало движениям.

Может быть, это продолжение сна?

Может быть, исчез окружающий мир, а она осталась?

– Нашёл! – донёсся извне чей-то радостный вопль, заставивший её вздрогнуть.

– Где?

– Сюда!

Послышался топот сапог, и торопливые пятна света пробежали по каменному своду, изъеденному глубокими трещинами.

– Вот те раз! Пошли, называется, прогуляться…

– Нет, ты глянь!

Яркий свет ударил в глаза, и ей пришлось зажмуриться.

– Смотри – кажись, моргает.

– Да ну, глючит тебя.

– Нет, правда!

– Давайте вытащим.

– А пролезет?

– Да я за такое дело камни грызть буду. Вытащим.

Тут она ощутила, будто её неподвижное тело плывёт куда-то по невидимым волнам.

– Эй, может, не стоит её ногами вперёд-то. Живая, вроде.

– А? Верно. Давай-ка развернём.

В темноте над прозрачной крышкой её саркофага мелькнуло освещённое фонарём небритое худощавое лицо.

– Взяли!

Какие-то люди, бранясь и споря, несли её по каменному лабиринту. Это тоже могло быть сном. А могло и не быть… Однако сон затягивался. Незнакомцы часто отдыхали. Им явно не терпелось вытащить свою находку на свет, но она оказалась слишком тяжёлой, и поэтому приходилось останавливаться буквально через каждую дюжину локтей. В конце концов, один из них убежал за подмогой, и его не было довольно долго. Второй на это время выключил фонарь, видимо, чтобы сберечь заряд батареи. Но на месте ему не сиделось. Едва отдышавшись, он начал ходить вокруг саркофага, спотыкаясь и бормоча что-то себе под нос. Так прошло не меньше часа, а потом в темноте раздалось пение – сначала тихое, а потом всё более уверенное: «Славно молиться тебе, мольба смертного легко достигает ушей твоих! Видеть тебя – благо, воля твоя – светоч! Помилуй меня, Инанна, надели заслуженной долей! Ласково взгляни на меня, прими молитвы! Выбери путь, укажи дорогу! Лики твои я познал – одари благодатью! Ярмо твое я влачил – заслужу ли отдых? Велений твоих жду – будь милосердна! Свет твой хранил – обласкай и помилуй! Сиянья искал твоего – жду для себя просветленья! Всесилью молюсь твоему – да пребуду я в мире! Да будет со мной Шеду-хранитель благой, что послушен тебе! Милость духа-хранителя, ниспосланного тобой, да пребудет со мной! Да прибавятся мне богатства, что хранишь ты справа, добро, что хранишь ты слева, да получу от тебя я! Прикажи лишь – и меня услышат! И что сказал я, пусть и свершится! В здоровье плоти и веселья сердца веди меня каждодневно! Продли мои дни, прибавь мне жизни! Да буду жив я, да буду здрав я, твою божественность да восславлю! Да достигну я исполнения моих желаний! Тебе да возрадуются Небеса, с тобой да возликует Бездна! Благословенна будь богами вселенной! Великие боги сердце твое да успокоят!»

Серое просторное небо открылось перед ней внезапно, а потом его загородило несколько лиц, то ли испуганных, то ли взволнованных, то ли просто изумлённых.

– Нет, ну не может быть такого…

– Как же не может, если – вот.

– А ну, расступись! Алазар идёт.

Мешанина лиц мгновенно исчезла, теперь над ней склонился седобородый старик, и по его морщинистым щекам текли слёзы.

– Вот и дождались. Погоди, милая. Сейчас. – Чувствовалось, что старик волнуется, как будто случилось нечто такое, чего он ждал всю жизнь и на что уже перестал надеяться. – Эй, зубило сюда несите, что ли!

Появились два парня в рабочих комбинезонах и с ящиком инструментов.

– Алазар, вы того… Подвиньтесь, – сказал один из них, а другой извлёк из ящика зубило и тяжёлый молоток.

Старик поднялся с колен. Сразу же послышались удары, и прозрачная скорлупа, в которой было заключено её тело, начала сотрясаться.

– Поаккуратней вы, дуболомы! – прикрикнул на них тот, кого называли Алазаром, и в тот же миг крышка саркофага качнулась. Оказалось, что её можно просто сдвинуть. Парни поспешно подхватили её и оттащили в сторону.

– Вставай, владычица. Без тебя многие беды творятся. Вставай, драгоценная ты наша. – Старик, казалось, обращался вовсе не к ней, он просто шептал эти слова, как молитву, как заклинание.

Флора почувствовала, что свободна. Она подняла руку, посмотрела на своё изящное запястье, на котором красовался платиновый браслет с крупным изумрудом на каждом звене – украшение времён Второго Царства, настоящее сокровище. И кожа светилась тёплым ровным загаром, как после курорта, как после давней поездки к Западному океану, которая случилась ещё до войны, в прошлой жизни, о которой следовало давным-давно забыть.

– Вставай, владычица. Твой народ ждёт тебя, чтобы с тобою восстать во славе. – Речь могла бы показаться торжественной, если бы Алазар не всхлипывал после каждого слова.

Она поднялась, почувствовав, что тело ей послушно, и в нём ощущается непривычная лёгкость. Неужели боги даровали ей вторую молодость и новую жизнь – ту, в которой будет и цель, и смысл, ту, о которой останется память и след в судьбах будущих поколений?

– Зеркало принесите! – скомандовал старик, заметив, что она пытается рассмотреть себя.

Алазар мгновенно сообразил, что женщине, пролежавшей в алмазном гробу не одно столетие, наверняка хочется посмотреть, как она выглядит. Он явно был здесь в авторитете, и его приказание было выполнено незамедлительно. Несколько человек бросилось к повозке, запряжённой парой лошадей и крытой брезентовым тентом, и, пока они бегали, Флора успела окинуть взглядом окружающий пейзаж.

Древняя пирамида – Святилище Шамаша, Мардука справедливости – которую Флора раньше видела только на рисунках в довоенных монографиях, возвышалась над небольшой долиной, окружённой с трёх сторон горными хребтами почти так же, как три тысячелетия назад. Только на восточной стороне зияла огромная уродливая выбоина, видимо, от прямого попадания ракеты. У её подножья теснилось несколько десятков каменных хибар, сложенных, видимо, из обломков древних строений, и оттуда небольшими группами шли люди – несколько сотен, может быть – тысяча.

Прошло меньше минуты, и круглое, локоть в диаметре, зеркало было принесено. Из глубин отражения на неё смотрела Флора, легендарная владычица Кетта, облачённая в лёгкие сверкающие доспехи, с царственной диадемой, венчающей замысловатую причёску, полная сил, воплощение неотразимой красоты и недосягаемого величия.

Теперь, наверное, бессмысленно пытаться убедить хоть кого-то здесь, что она – не та Флора, которую здесь ждут, в которую верят. Никто даже слушать не будет. А могут и счесть, что они чем-то обидели воскресшую владычицу, долгими веками дожидавшуюся своего часа. Ещё начнут совершать ритуальные самоубийства или, в лучшем случае, посыпать свои головы пеплом. Но быть владычицей этой горстки отщепенцев всё-таки лучше, чем превратиться в собственность Великого сагана, продолжать лгать и притворяться, жить в страхе и презирать себя. Да и не такая уж их горстка. В отказавшейся сдаться армии рабсака Абу Шамаша, по слухам, было тысяч пятьдесят бойцов. И ещё столько же солдат и офицеров из других частей присоединились к непокорному военачальнику. И ещё многие бежали сюда за двадцать с лишним лет оккупации. Но сколько бы их ни было, этих мятежников-повстанцев, неизвестно, поверит ли большинство из них в возрождение Флоры Далл-Озирис. Она попыталась представить себя на их месте. Принять на веру исполнение древнего пророчества, воплощение полузабытой легенды? Едва ли ей было бы легко это сделать. Даже после встречи с Инанной, после разговора с ней, разум продолжает протестовать против того, что боги действительно существуют, что это именно они подарили ей вторую жизнь в новом молодом, крепком и прекрасном теле.

– Владычица! – раздался голос Алазара, и Флора, оглянувшись, обнаружила, что старик и вся его компания стоят на коленях, склонив головы, едва не уткнувшись лбами в землю. – Владычица, благослови нас на священный бой. Да возродится Кетт, великое царство!

– Да возродится Кетт, великое царство, – вторили ему остальные, не поднимая голов.

– Вы хотите с мотыгами и топорами идти против танков?! – спросила Флора, глядя сверху вниз на склонённые головы.

– На силу богов уповаем, – отозвался Алазар. Он явно хотел что-то добавить, но вдруг издалека донёсся рокот мотора, а на дороге, ведущей от седловины среди гор к пирамиде, поднялся столб пыли. – Кто настучал?! – взъярился старик, поднимаясь с колен.

Его последователи тут же вскочили и отбежали на безопасное расстояние.

– Как можно, – отозвался один из них. – Разве кто посмел бы…

– Да следят они за нами, – заявил другой. – Я сам вчера вечером видел, как на той горе что-то блестело.

Но разбираться, кто виноват, было уже некогда. Приземистый броневик с крупнокалиберным пулемётом в угловатой клёпаной башне и бортовой грузовик, полный солдат, были уже на подходе.

– Узнаю – башку оторву, – пообещал Алазар. – Прости, владычица, – обратился он к Флоре и с распростёртыми руками двинулся навстречу небольшой, но грозной на вид колонне.

Броневик остановился, резко затормозив в локте от старика. Едва осела поднятая им пыль, распахнулся люк в передней броневой плите и оттуда по пояс высунулся офицер в серо-зелёной форме армии Республики Кетт.

– Ты чего, старый дурак, под колёса лезешь? – прикрикнул он на Алазара, вылезая наружу. – Жить надоело?

– Спешу поделиться радостью, почтенный окла Джераб! – расплывшись в лучезарной улыбке, отозвался тот. – Исполнилось пророчество! Восстала из алмазного гроба владычица Флора Далл-Озирис, что поведёт нас в решительный бой, что сметёт с лица Аппры имперскую скверну. Да возродится благословенный Кетт!

– Неймётся тебе, старик! – Офицер усмехнулся. – По-моему, терпению почтенного рабсака скоро придёт конец, и он прикажет-таки разогнать твою шайку безумцев и дезертиров. Чего только не придумают ленивые трусы, лишь бы не сражаться и не работать!

– Поверь, славный окла Джераб! – Алазар, казалось, не слышит его слов. – Стоит тебе увидеть её, и ты сам уверуешь в милость богов.

– Нет никаких богов, Алазар! – не унимался офицер. – Религия – сладкая отрава, которой веками дурманили народы жрецы и правители. А вы – кучка глупых отщепенцев, которые не понимают и не хотят понять, что верить надо только в себя и собственные си… – И тут он умолк  на полуслове. Он увидел Флору. Он несколько секунд стоял с отвисшей челюстью, но вскоре вновь собрал свою волю в кулак. – Верить надо только в собственные силы, иначе проклятая Империя скоро будет и здесь. И спасёт нас от этого не очередная самозванка, а дисциплина, стойкость и самоотверженный труд.

Окла Джераб похлопал старика по плечу, лёгким движением оттолкнул его в сторону, освобождая себе путь, и неторопливо направился к прекрасной юной деве в сверкающих доспехах. Он смотрел то на неё, то на саркофаг, а когда подошёл к ней на расстояние трёх локтей, присел на корточки, выбрал на обочине тропы камень по руке и с силой швырнул его в сверкающую на солнце множеством граней крышку её «гроба».  Офицер явно надеялся, что от удара она разлетится на множество осколков, и этот факт сразу же опровергнет утверждение, будто выточена она из цельного алмаза. Но камень с глухим стуком ударился об искрящуюся поверхность и сам развалился надвое, не оставив на крышке никаких следов.

– Поедешь с нами! – чуть дрогнувшим голосом распорядился окла. – Пусть сам рабсак Абу решает, что с тобой делать.

– Я тоже! Я тоже! Я поеду! – закричал Алазар, и офицер кивнул в знак согласия, поняв, что старик всё равно не отвяжется и готов на своих двоих бежать вслед за этой ряженой девицей. А ну как у него серчишко выскочит? Кто ответит? Ясен пень, Джераб за всё ответит. Рабсак почему-то предпочитал не ссориться с этой горсткой безумцев и их престарелым предводителем. Значит, у него есть на то причины. Пусть едет. Заодно можно будет проверить, является ли Алазар соучастником этой гнусной мистификации или сам стал жертвой обмана.

Солдаты помогли Флоре забраться в кузов грузовика, затем втащили Алазара, усадили обоих рядом с водительской кабиной, а сами сгрудились у заднего борта, задрав к небу стволы ружей. Видимо, явление владычицы Флоры вызвало в них суеверный трепет, да и их командиру после неудавшейся попытки разбить саркофаг, похоже, было не по себе. Чувствовалось, что его уверенность в своей правоте несколько поколебалась. Саркофаг бойцы погрузили бережно, положив его поперёк кузова посередине. Далось им это с немалым трудом – и крышку, и ложе поднимали шестеро сильных парней. Столько же принимало груз наверху. А ведь последователи Алазара вдвоём тащили его из пещеры – не разбирая, да ещё и с телом внутри. Им так не терпелось извлечь свою находку, что у них даже мысль сбегать за подмогой возникла далеко не сразу. Воистину искренняя вера удесятеряет человеческие силы.

Едва взревел мотор, и грузовик, оставляя за собой облако едкого дыма, тронулся с места, Алазар забился в угол кузова – подальше от Флоры. Видимо, он счёл себя недостойным сидеть рядом с посланницей богов. В глазах его читалась досада. Его явно приводило в душевное смятение то, что по эту сторону Тигриных гор всё ещё есть люди, которые могут отнестись с недоверием к исполнившемуся пророчеству, к единственной надежде вернуть себе собственную страну. Да, его и раньше именовали здесь шарлатаном и наивным глупцом, но это можно было как-то оправдать, когда многолетние поиски оставались бесплодными, когда с ним было только вера и кучка единомышленников. Да и те постоянно сбегали, разуверившись в успехе, утратив надежду. Многие из них действительно были просто бездельниками, которых устраивала такая жизнь – бесцельно слоняться по окрестным ущельям, корчить из себя отшельников и не знать отказа в тарелке каши на кухне местного гарнизона.

Дорога оказалась не такой уж и долгой. Грузовик по накатанной грунтовке преодолел перевал, и за ним потянулись небольшие посёлки из нескольких бараков, крохотные придорожные заводики, где, вероятно, производили то ли сковородки, то ли гильзы для снарядов, поля, засеянные низкорослыми чахлыми злаками, Военные городки, ограждённые колючей проволокой, где над каждым пропускным постом развевалось сине-зелёное знамя Республики Кетт. Слева от дороги на пашне лежал догорающий имперский бомбовоз, а на обочине стояла толпа женщин и подростков, которые, видимо, ожидали, когда погаснет пламя – чтобы потом, не опасаясь взрыва горючего или боезапаса, разобрать на хозяйственные нужды то, что останется от грозной боевой машины. Долина сужалась, и поросшие лесом склоны гор становились всё ближе с обеих сторон. Всё чаще неподалёку от дороги встречались прикрытые сверху маскировочной сетью зенитные батареи. Возле картечниц и крупнокалиберных пулемётов дежурили расчеты, а это означало, что угроза с неба могла возникнуть в любую минуту. Значит, резиденция легендарного рабсака Абу Шамаша уже близко.

Интересно, каков он – славный полководец, спасший часть армии Кетта от позорного плена? Командиры, выполнившие приказ президента о капитуляции получили всё, что им было обещано – награды, привилегии, безбедную старость. Солдат, сложивших оружие уже через полгода отпустили на свободу, но большинство тут же завербовалось в имперские войска, поскольку почти никто не имел иного ремесла, кроме военного. Но даже многие из тех жителей имперской провинции Кетт, кто кричал на митингах славу Империи, втайне молили богов дать рабсаку сил и мужества, чтобы изгнать завоевателей. И Флору сейчас предстоящая встреча с человеком-легендой волновала куда сильнее, чем недавний разговор с богиней, чем тайна её чудесного спасения и то, как алмазный саркофаг с её нынешним телом угодил в пещеру. Что-то и сейчас мешало ей окончательно поверить, что события последних часов – всё это могло быть сном, не бредом, не грёзами воспалённого разума, последствиями стресса, вызванного… смертью.

Дорога упёрлась в тяжёлые ворота из клёпаных стальных листов. Подступы к ним преграждал шлагбаум, по обе стороны от которого зияли бойницами два бетонных дзота.

Едва двигавшийся впереди броневик остановился, окла Джераб торопливо выбрался из бокового люка, кивнул начальнику караула и скрылся за небольшой дверцей справа от ворот.  Пока его не было, Алазар сделал несколько попыток что-то сказать Флоре, но всякий раз кто-нибудь из солдат, так и не покинувших кузов, наставлял на него ствол дробовика. Прошло примерно полчаса, прежде чем на пятачок перед воротами из тех же дверей, за которыми скрылся окла, выдвинулась группа рабочих в униформе песчаного цвета. Они потребовали от солдат скинуть им саркофаг. Приняли на плечи ложе, а вот крышку вовремя подхватить не успели, и та с грохотом ударилась о каменные плиты мостовой. Кто-то из рабочих прикрыл лицо, явно ожидая разлетающихся во все стороны мелких и острых осколков, но ничего подобного не произошло. Крышка осталась невредимой. Явно обрадованные такой удачей, они тут же оттащили груз внутрь горы, а через пару минут вернулся Джераб.

– Вылезай, как тебя там… – Он постучал ладонью о борт кузова, попытался подать Флоре руку, чтобы помочь спуститься, но та отмахнулась и вылезла самостоятельно, наступив на колесо. – А ты, старик, посиди пока, – остановил он Алазара, который собрался последовать за ней. – Бойцам моим байки потрави.

Он ожидал, что ответом ему будет дружный хохот солдат, но раздалось лишь несколько сдержанных  смешков, а некоторые вздохнули с облегчением, едва странная попутчица покинула кузов грузовика. Окла приказал ей следовать за ним и, не оглядываясь, зашагал мимо караульных, через ту же дверь, по узкому длинному коридору, освещённому редкими тусклыми фонарями, который вёл то вверх, то вниз, петлял во все стороны и наконец вывал к чугунной винтовой лестнице, уходящей ввысь, откуда падало рассеянное пятно дневного света.

– Поднимайся, – напутствовал её окла Джераб. – Рабсак, услышав о твоей красоте, приказал, чтобы ты явилась к нему  одна. – Он похлопал её по плечу, но Флора так глянула ему в глаза, что тот торопливо отдёрнул руку, как будто его ударило электротоком.

С каждым шагом её доспехи позвякивали, и ей всё больше казалось, что она выглядит в этом одеянии абсолютно нелепо. Видимо, здесь он кажется всем не более чем карнавальным костюмом. Даже меч не отобрали. Никто и подумать не мог, что в этих «расписных» ножнах скрыт настоящий клинок из отличной стали, острый, как бритва. Странно, но, поднимаясь всё выше и выше, она не чувствовала усталости. А ведь ещё вчера ей пришлось бы останавливаться, чтобы отдышаться после каждой сотой ступеньки. Значит, вместе с обновлённым телом в неё влились и новые силы.

Выбравшись наверх, она оказалась в настоящем хвойном лесу, где под лапами высоких сосен был скрыт зелёный шатёр, и ко входу в него вела дорожка из аккуратно выложенных мраморных плит. Похоже, неплохо устроился рабсак Абу Шамаш, великий воин. Может, и не нужен ему больше никакой Кетт, если и здесь можно жить в покое и роскоши? Она не спеша вошла в шатёр и увидела то, что меньше всего ожидала увидеть. Прославленный воин лежал на широкой кровати под лоскутным одеялом, разбросав длинные седые волосы по золотистой бархатной подушке, и с трудом поднял веки, едва она переступила порог.

– Присядь, – сказал он вместо приветствия и слегка приподнялся на локте, приняв более удобную позу для разговора.

– Рада видеть вас в добром здравии, великий рабсак! – Флора поклонилась и тут же поспешила присесть на единственный табурет, стоявший в десятке локтей от лежбища местного предводителя.

– В здравии? – Абу Шамаш едва заметно усмехнулся. – С чего ты взяла, что я здоров? Валялся б я здесь, если бы здоровье было. – Он помолчал пару секунд, внимательно рассматривая её. – Ну, рассказывай. Всё рассказывай. Только правду. Мне здесь не врут.

Она встретилась с ним взглядами, и вдруг ей стало ясно, что никакие сказки действительно не пройдут. Да и зачем ей лгать? После стольких лет жизни во лжи, можно позволить себе говорить правду, не думая о последствиях.

– Я действительно Флора. Флора Озирис. До недавнего времени преподавала в Имперском университете древней истории Кетта…

Она неторопливо и обстоятельно рассказала ему всё – и о своей жизни в оккупированном  Катушшаше, и о том, как ей пришлось сменить профессию, о том, как долго не решалась совершить единственный в жизни достойный поступок и, наконец, о встрече с богиней на пороге Царства Мёртвых.

Едва она закончила, раздался телефонный звонок, и рабсак снял трубку с одного из трёх аппаратов, стоящих перед ним на тумбочке из красного дерева. Он не сказал ни слова, внимательно выслушав доклад, а потом внимательно посмотрел на Флору.

– Мне сейчас сообщили, что гроб, в котором тебя нашли, действительно выточен из цельного алмаза. Чуть больше миллиона карат… – Он даже попытался сесть, но смог лишь повернуться набок. – Ты не будешь против, если мы распилим его? Нам надо закупить кое-какой военной техники… Заводы построить. Хватит на всё, если с умом подойти.

– Делайте всё, что считаете правильным, – немедленно согласилась Флора.

– А сама то ты веришь во всё, что мне рассказала?

– Не знаю. Всё это так странно, что не знаю. И мне всё равно, правда это или нет.

– Вот и мне уже всё равно. Жить осталось с гулькин хрен, но хочу, чтоб похоронили меня в Катушшаше. Дотяну, как думаешь?

– Не знаю, господин.

– Не называй меня господином. Я тоже мало что знаю…

 

ГЛАВА 16

 

«Не Бог в ответе за то зло, что овладело миром. Сам мир есть зло, которое миллионами соблазнов завлекает чад Господа в пучину низменных страстей и ложных ценностей. Но выбор был и остаётся у каждого из нас. Есть лишь два пути: к Свету и во Тьму. Путь во Тьму лёгок и сладок, путь к Свету труден и полон лишений. У грешника нет страха, что он попадёт в ад. Пекло уже здесь – оно охватило вселенную, и люди распространяют его всё дальше и дальше, влача скверну своего существования по новым и новым звёздным системам. Но этот мир порока не вечен, и он исчезнет без следа, когда все души будут спасены и вернутся к Творцу».

 

Клод Альбижуа, великий магистр ордена «Дети Света», организации, запрещённой на всех планетах Земной Федерации и Лиги Окраинных Миров, проповедник учения неоманихейства. С 2896 года разыскивается спецслужбами как террорист.

 

7 сентября 2923 года, борт «Владимира Комарова»

 

Теперь можно было всю оставшуюся жизнь простоять босиком на мокрой траве, не отрывая взгляда от мрачного горизонта, где среди тёмно-лиловых туч то и дело вспыхивали зарницы – такие далёкие, что раскаты грома оттуда не долетали, увязая в густом воздухе, полном терпких запахов и шелеста трав. Едва Флора заснула в своей сверкающей гробнице, Вьорика ощутила во всём теле внезапно нахлынувшую слабость, а в душе – гнетущее смятение. Колени предательски подгибались, но надо было держаться на ногах. Лишь бы пережить этот приступ душевной боли и стыда… Скоро, очень скоро станет легче. Всё проходит – и это пройдёт. И кто-нибудь, наконец, выключит этот пейзаж, и жутковатый, и манящий?! Но станет ли легче, когда исчезнет этот пряный запах трав, этот прохладный ветерок – вся эта иллюзия тишины и покоя, простора и свежести, надежды и тревоги? Да!  Наверное.  Когда-нибудь. Тот, кто создавал эту панораму, явно перестарался. Слишком реалистично.  До ужаса. Так и хочется идти в эту бездонную даль, медленно ступая по мокрой траве босыми ногами. Идти, идти, идти… Пока не упрёшься лбом в невидимую стену, до которой всего-то полтора десятка шагов.

Как только удалось продержаться до того момента, когда сверкающая прозрачная крышка из фианита плавно накрыла саркофаг? Флора погрузилась в сон. Или это просто было беспамятство? Неважно. Неважно… Только Наики точно знает – сон это, беспамятство или какая-то иная разновидность отключения сознания. Два дроида бесшумно возникли из тумана, подхватили саркофаг и скрылись в холодной пелене. Всё – согласно утверждённому плану. Они унесли его в стартовый шлюз и погрузили на борт последнего уцелевшего бота. Всё прошло в точности по хитроумному сценарию, предложенному Соучем. Но неужели ложь – единственное средство достижения цели? Робот всё рассчитал. Единственный вариант. Других нет. А если они и есть, то нет времени искать их, а тем более просчитывать их последствия. Даже при быстродействии самого совершенного ходячего компьютера в мире. Значит, Соуч во всём и виноват. Да, конечно… Нет ничего проще, чем переложить вину за всё, что происходит, на бездушную машину, искусственный интеллект, механический разум, которому муки совести неведомы, зато всегда известно оптимальное решение любой проблемы. Может, всё-таки не стоило корчить из себя богиню, демонстрировать эти дешёвые декорации и говорить загадками? Может быть, стоило сказать всё, как есть? Тогда сейчас не было бы не так мерзко на душе. Похоже, Флора Озирис не слишком фанатично поклоняется богам. Ей явно было непросто поверить в то, что боги всё-таки существуют. Даже когда перед ней стояла «живая богиня», в глазах её мелькало сомнение. Возможно, правда была бы ей ближе и понятнее. В конце концов, она всю сознательную жизнь занималась наукой, а значит, стремление к истине для неё должно быть важнее мифов, легенд и прочих суеверий.

Вьорика вспомнила, что она делала при каждом возвращении на Землю. Прежде чем навестить родственников и друзей, она шла в древний собор Всех Святых, что на Базарной улице, и обильно расставляла свечи – во здравие всех, кто ей дорог в этой жизни, и за упокой тех, кого уже не стало. Всё-таки, хочется верить, что кроме жизни земной, существует и жизнь вечная, что смерть не отправляет нас в небытие, а лишь освобождает из плена плоти.

И всё-таки зря Соуча послушались. Надо было правду сказать. Или нет? Тогда Флоре самой пришлось бы лгать – будто она посланница богов. Флора-Флора… Она жизни своей не пощадила ради слова правды. Было бы абсолютно бесчеловечно снова заставлять её лгать. Так что господин Соуч был прав. Наверное…

Кто там пытается её обнять?

– Девочка, очнись… – Это был капитан. – Что с тобой, хорошая моя?

Он никогда раньше не обращался к ней так. Девочка? Хорошая? Странно… Капитан-капитан, улыбнитесь… Мой капитан! Надо что-то делать с головой. На место голову ставить надо. Похоже, у Наики будет работа по специальности. Но почему-то стало немного легче, и ноющая душевная боль начала стихать.

– Выключи, – едва шевеля губами, прошептала она.

– Что?

– Это. Это всё…

Иллюзия рассеялась, открывая знакомые и порядком поднадоевшие за последние годы стены кают-компании. Стандартный набор голограмм, укомплектованных эффектами соответствующих запахов и звуков, был в комплекте оснащения данного отсека – именно для того, чтобы разнообразить дни, проводимые экипажем в стенах корабля. Но как-то ни разу никому не приходило в голову включать его. Команда предпочитала реальные земные пейзажи, благо больше, чем на месяц родную планету покидать не приходилось. И вот – пригодилось…

– Присядь-ка, – посоветовал капитан и, взяв Вьорику под локоть, осторожно довёл её до ближайшего кресла. – Я сейчас Наики позову. Может, чайку сообразит…

– Не надо. Ничего не хочу.

– Надо! – Наики уже была тут как тут –   Соображу. Сиавасэ-ча. Чай счастья.

– Что-то не до счастья мне, – заявила Вьорика, присаживаясь. – И выгляжу, наверное, совсем по-идиотски. – Она стряхнула невидимую пылинку с подола своей «божественной мантии».

– Все мы тут выглядим… Всяко. – Наики поставила на стол четыре чашки, привычно потянулась за пятой и тут же отдёрнула руку. – От Клима хоть что-нибудь осталось, вполголоса обратилась она к капитану.

– Что там могло остаться…- Егор положил локти на стол и смущённо почесал небритый со вчерашнего дня подбородок. – Он же внутри этой «консервной банки» врубил маршевые двигатели на форсаж. Там всё выгорело до последней переборки. И внешнюю обшивку разорвало.

– Надо будет хоть щепоть пепла соскрести, – предложила Вьорика. – У него родители где-то под Томском. И подруга в Ходжикенте.

– Откуда ты о нём так много знаешь, – удивлённо спросила Наики.

– Разговаривали… – Вьорика попыталась припомнить, когда, где и при каких обстоятельствах штурман с ней успел пооткровенничать, но ход мыслей тут же вильнул в другую сторону. – Расскажи-ка лучше, как этой несчастной спасительнице мира удалось вернуть молодость? – поспешила она сменить тему.

– Молодость? – Японка протянула ей маленькую чашечку с  чёрной пахучей жидкостью. – Так… Стандартная процедура. Временная коррекция на генетическом уровне. Пройдёт месяца два, и всё вернётся к исходному состоянию. Может быть, три. В лучшем случае, четыре… Дольше, скорее всего, и не понадобится.

– Что значит – не понадобится?! – Вьорика почувствовала, что у неё похолодели ладони, и обхватила ими горячую кружку. – Почему не понадобится?

– Тот, кто решил пожертвовать собой, рано или поздно добьётся своего, – ответила Наики, усаживаясь напротив неё. – Что-то мне подсказывает, что долго она не протянет. Зато умрёт счастливой.

– А я ей даже завидую, – вдруг заявила Вьорика и, наткнувшись на непонимающие взгляды, продолжила: – Она хотя бы делает то, во что верит. А из нас никто толком не понимает, ради чего всё это…

– Чего тут непонятного? – удивлённо спросил капитан. – Мне достаточно того, что я знаю.

– Того, что этот рыжий котх сказал?! – вспылила Вьорика. – Никогда мы не узнаем, что на самом деле у него на уме.

– У меня есть приказ флаг-адмирала, и я намерен его выполнять, – сухо заметил Егор. – И мне этого достаточно.

– Да, капитан. Конечно, капитан.

Некоторое время сидели молча. Видимо, сиавасэ-ча возымел-таки своё успокаивающее действие. От внезапно раздавшегося грохота подскочили все – даже капитан.

– Вовочка! Что происходит?! – вскрикнул он, пытаясь сохранить остатки хладнокровия.

Над столом тут же возникла голограмма: из спасательной капсулы, лежавшей в грузовом отсеке, выбирался тощий жилистый человек с обнажённым торсом. Вырванный «с корнем» люк уже валялся рядом на полу.

– Как он вырвался?! – удивилась Вьорика. – Я сама люк заварила…

– Перекрыть отсек! – скомандовал капитан.

Странно, но «Вовочка» не ответил, и оставалось лишь догадываться, выполнил ли он распоряжение.

– Я пойду проверю. – Вьорика рванулась к выходу, но капитан схватил её за руку.

– Во-первых, оружие надо прихватить, а во-вторых, все пойдём. Я впереди, вы прикрываете. – Егор первым выскочил в коридор и, не оглядываясь, помчался в сторону оружейной комнаты.

На полпути он едва не столкнулся с бегущим навстречу Тиглатом.

– Там… – попытался доложить профессор. – Там такое.

– Я знаю, – прервал его капитан. – Как только он вырвался?

– Это я виноват, – с дрожью в голосе сообщил Тиглат. – Я попытался с ним поговорить. Это не человек. Это страшное существо. Он… Оно… Только не разговаривайте с ним. Сразу стреляйте! Стреляйте, пока оно не заставило преклоняться перед ним. Это наваждение. Это какое-то наваждение.

Несколько лёгких импульсных лучемётов, изготовленных бортинженером из подручных материалов, капитан приказал запереть в одной из пустующих кают и сейчас думал лишь о том, чтобы оказаться там раньше, чем вырвавшийся на свободу пленник. А ведь были сомнения – стоит ли брать на борт эту капсулу с опасным пассажиром. Можно было её просто уничтожить. Можно было сбить её с курса – так, чтобы она начала камнем падать на поверхность Аппры и непременно сгорела бы в атмосфере. Нет, любопытство взяло верх. Захотелось узнать, кто этим манихеям так ценен, что они его держат в спасательной капсуле, даже когда кораблю вроде бы ничто не угрожает. Едва ли они могли предположить, что какой-то десантный бот может быть опасен для такой бронированной и ощетинившейся стволами громадине.

Когда все четверо, уже вооружённые, ворвались в грузовой отсек, на мгновение им показалось, что опасения напрасны. Пленник неподвижно сидел верхом на спасательной капсуле, всем своим видом демонстрируя спокойствие, миролюбие и покорность.

– Стреляйте, капитан! – почему-то шёпотом потребовал Тиглат, однако Егор, жестом приказав всем оставаться в дверном проёме и держа пленника на прицеле, начал медленно приближаться к нему.

Когда до него оставалось метров пять, манихей медленно поднял голову, и лицо его озарилось лучезарной дружеской улыбкой.

– Я вам не враг, – тихо сказал он на галаксе. – Остальные, кто был в корабле, возможно, и желали вам смерти. Но не я. Вы смерти не достойны. Вам ещё рано переходить в мир чистоты, покоя и вечности.

– Зачем вы здесь? – Капитан чуть опустил ствол лучемёта, который был направлен теперь не в голову, а в живот пленника.

– Это мне впору спросить: а вы здесь зачем? Но я не стану об этом спрашивать, поскольку вижу: вы и сами этого не знаете. Есть догадки, есть задача, есть приказ, который вам надлежит выполнить. Есть воля и стремление. Вы даже готовы на самопожертвование. Но никто из вас толком не понимает, что здесь происходит, во имя чего льётся кровь праведников и отъявленных грешников, сливаясь в одну широкую реку. Вы не понимаете, как через кровь и страдание добиться всеобщего торжества любви и праведности. Вам неведомо, как достичь мира, где главные ценности – доброта и чистая любовь, высокая духовность и божественная ясность.  Если бы иной путь мог вести к этой вожделенной цели, то мы несомненно избрали бы именно его. Такие попытки были, и если бы хоть одна из них увенчалась успехом, то мир, в котором мы вынуждены влачить своё существование, был бы совсем другим. А ведь в человеке изначально заложены высочайшие и благороднейшие устремления, однако темница плоти погружает наши души в омут алчности и сладострастия, который, подобно чёрной дыре, втягивает в себя и обращает в ничто наши изначальные стремления. Я знаю. Скоро я приму смерть от руки кого-то из вас, и это неизбежно. Я прошу лишь об одном: позвольте мне прочесть молитву, открывающую моей бессмертной душе путь к Богу, который есть любовь…

– Никто не собирается вас убивать, – попытался успокоить его капитан, мельком оглянувшись на Тиглата, который продолжал вдавливать приклад в плечо. – Нам нужна лишь информация.

– Охотно скажу всё, что знаю! – Пленник снова широко улыбнулся. – Тому, чьи помыслы чисты, нечего скрывать. Но позволь мне сначала прочесть молитву.

– Молись, – разрешил капитан. – Только недолго.

Манихей, не слезая с капсулы, пересел с корточек на колени и начал что-то бормотать себе под нос на непонятном языке. Егор тем временем отступил к дверному проёму, где в полной боевой готовности расположился экипаж.

– Зря вы так, дорогой Егор Намчакорович, – прошептал Тиглат. – Зря ему доверяете. Почему не стреляли, когда я просил?

– А сами-то вы почему не пальнули? У вас что – оружия нет?

– Я, знаете ли, как-то не готов. Никогда ни в кого не стрелял.

– А я по-вашему кто – матёрый убийца?

– Да, простите. Я как-то не подумал. Был бы жив наш уважаемый штурман, спас бы нас ещё раз.

– Вы полагаете, всё так страшно?

– Более чем. Я боюсь, как бы этот катар всех нас не обратил в свою веру. Подобные проповедники бывают очень убедительны.
– Он, кстати, по-каковски молится?

– Похоже на окситанский.

– Это что?

– Считается, что это мёртвый язык. На нём говорили на юге Франции в XII-XIV веках. “Светлый Отче, справедливый Бог добра, который никогда не ошибается, не лжет, не сомневается, не боится смерти. В мире чуждого – князя мира сего – дай нам познать то, что Ты знаешь и полюбить то, что Ты любишь, ибо мы не от мира сего и мир сей не наш…”

– Мне он тоже жутко не нравится, – вдруг заявила Наики. – Но застрелить человека, тем более, безоружного… Нет, не смогу. И надеюсь, что не придётся.

– Я закончил, – сообщил манихей. – Если будет на то ваша добрая воля, прежде чем ответить на ваши вопросы, мне хотелось бы разделить с вами трапезу. Всю дорогу пребывал в посте и уединение.

– Перетопчешься! – подала голос Вьорика. – Сначала ответы, потом еда! – Дружелюбный тон речей пленника её нисколько не впечатлил, а открытость, которую тот демонстрировал, производила впечатление показной. На уме у него было явно не то, что на языке.

– Хорошо-хорошо! – Манихей снова улыбнулся. – Но прежде я хотел бы выразить глубокую признательность всем вам и воздать должное тому самоотверженному человеку, который открыл полутора сотням моих братьев и сестёр путь во вселенную чистого света и непорочной любви. Он и сам, не ведая того, вырвался из царства тьмы и порока. Смотрю в ваши глаза и вижу: вы, так же, как и я, такие же, как мои братья – не от мира сего. Ваши помыслы чисты, устремления благородны, а то, что истина вам неведома, не так уж и важно. Разум может вечно блуждать во мраке, а душа видит свет. Я был бы благодарен любому из вас, кто прервал бы моё существование во тьме, но прежде мне хотелось бы рассеять ваши заблуждения и открыть вам радость иного бытия. Истинный Бог сотворил духовный мир, невидимый отсюда – из мрака так называемой реальности, созданной Падшим Духом, обуреваемым гордыней. Его порочность пала на каждое живое существо, на каждую тварь во вселенной. Лживые проповедники множества церквей пугают вас геенной огненной, но неведомо вам, что настоящее Пекло не где-нибудь, а здесь, в мире, который каждый из вас привык считать своим, где нет иных слов, кроме лжи, где каждый шаг ведёт лишь к умножению порока, где самые благородные помыслы неизбежно обращаются во зло и порождают одни лишь страдания. Вот и ваш брат, пожертвовав собой, не ведал, чего он лишил вас. Он полагал, что несёт вам спасение, а на деле отсрочил ваше единение с миром света, любви и гармонии. Но не отчаивайтесь! Истинному Богу дорога каждая душа, в которой сохранилось хоть что-то, кроме алчности, жажды славы и величия, кроме сладострастия и глухоты к чужим болям и чаяньям. Освобождение плененных частиц света, которые заключены в каждом из нас, из оков материи – вот цель! Но смерть, увы, не всегда открывает путь во вселенную света, поскольку душа может воплотиться в иную тварь этого мира. Лишь тот, кто осознал и прочувствовал всю мерзость, всю абсурдность плотского существования, найдёт в себе силы отринуть возвращение сюда в новом теле, чтобы вновь пройти дорогой страданий, именуемой вами судьбой. Надо понять: мир не творение, заслуживающее любви, он лишь следствие величайшей катастрофы, а значит, подлежит уничтожению. Но лишь тот, кто, пусть даже бессознательно, проникся этой целью, достоин освобождения. Конечно, нельзя забывать о милосердии, без которого немыслима душевная чистота. Но не забывайте: то, что здесь принято именовать жизнью, состоит из одной лишь боли, которой мы часто не чувствуем, к которой притерпелись, которую перестали замечать. Каждодневно приходится лгать, совершать неблаговидные поступки, испытывать страх и муки совести. И вы – не исключение. Разве не так? Я не провидец, я не умею читать чужие мысли, я не стремлюсь влезать в души. Я даже не пытаюсь угадать, что у каждого из вас на сердце и уме, но то, о чём я только что сказал, верно для каждого человека, будь он по меркам этого мира хоть величайшим праведником, хоть самым последним грешником. И ваш товарищ, что пожертвовал собой, наверняка это знал, наверняка это чувствовал. Иначе бы он ни за что не решился на этот шаг, приведший его во вселенную света, в мир любви и высшего блаженства… – Он говорил негромко и неторопливо, его речь журчала, как прохладный ручеёк, наполняя всё окружающее пространство покоем. Он говорил уверенно и твёрдо – так, что никто не мог усомниться в его искренности. Он поочерёдно смотрел всем в глаза взглядом полным теплоты и сострадания. Казалось, что льются не слова, а тихая музыка, полная света, тепла и покоя…

Чувство опасности исчезло, и капитан опустил ствол лучемёта. Возникло ощущение неудобства оттого, что он находится здесь при оружии. Нет, память не затуманилась, и Егор прекрасно осознавал, кто перед ним. Разум шептал, что необходимо немедленно пресечь это странное представление, но чувства протестовали.  Хотелось слушать и слушать, хотелось раствориться в журчании музыки и слов. Казалось, стоит этому человеку замолчать, жизнь утратит смысл, мир потеряет надежду, да и само время остановится, поскольку всё, что лишено смысла, должно быть отброшено его неумолимым потоком к темным берегам небытия…

Вьорика повисла у него на плече, он обнял её за талию, заглянул ей в глаза и увидел там вечный источник любви и верности, доброты и сострадания. На сосновых стволах играли отблески огня, в небольшом костерке уютно потрескивали дрова, а где-то над головой лёгкий ветерок едва заметно раскачивал разлапистые еловые ветви. Хотелось взять её за руку и повести туда, где горит огонь, присесть на мягкую траву, на землю, впитавшую в себя всё тепло уходящего дня, и молча наблюдать завораживающую игру языков пламени. И сидеть так долго-долго – может быть, целую вечность, не разнимая сплетённых рук.  Всё, что было раньше, все тревоги, проблемы, обязанности казалось теперь бессмысленным, ненужным, таким, что хотелось как можно быстрее забыть о том, что они есть, о том, что они были. Он прав – этот проповеднику. Прав во всём…

Звук глухого удара вернул его к реальности. Но не сразу. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть глаза. Веки казались невообразимо тяжёлыми, голова гудела, а внезапно ослабевшие руки Вьорики соскальзывали с его плеча. Егор едва успел подхватить её за талию, чтобы не дать упасть. Свой лучемёт она уже выронила, и тот валялся у её ног. Препятствие. Главное – не споткнуться. Главное – самому удержаться на ногах. Капитан оглянулся и увидел, что Тиглата и след простыл, а Наики изо всех сил упирается руками в края дверного проёма, сопротивляясь неведомой силе, которая едва не отняла у неё ощущение реальности и способность к здравомыслию.

Манихей, лежал на полу ничком, беспомощно раскинув тощие руки. На его гладко выбритом черепе зияла рана, и вкруг растекалась кровавая лужица. Рядом по полу метался серебристый диск уборщика-утилизатора, и Егор успел заметить на одном из его краёв пятно крови, прежде чем та впиталась в пористую поверхность уборочного агрегата. Следствия можно было не проводить. И так всё ясно. Бытовой прибор явно свалился на голову проповедника с потолка, направленный чьей-то стальной волей.

– Вовочка!

Ответом было молчание.

– Вовочка!!

Бортовой компьютер вновь не соизволил отозваться.

– Вовочка!!!

Никакой реакции.

– Он в трауре по штурману! – Наики уже осматривала рану, нанесённую проповеднику. – Выполняет только прямые приказы.

– Вовочка, приказываю отвечать.

– Да, капитан. Слушаю, капитан.

– Твоя работа?

– В случае непосредственной угрозы физическому или психическому здоровью членов экипажа Бортовая система контроля и управления обязана принять все возможные меры к пресечению данной угрозы, если это не противоречит приказам и распоряжениям старшего по званию и должности члену команды корабля, – ответил он цитатой из инструкции. Никаких эмоций. Голос ровный и бесцветный. Похоже, действительно «Вовочка» переживает потерю штурмана куда острее, чем люди.

– Вовочка, может тебе всё-таки отключит на время эмоции? – предложила Вьорика, помогая Наики, поднять бесчувственное тело манихея и придать ему сидячее положение.

– Так пройдёт, – недовольно буркнул компьютер.

– Пригони-ка каталку из медицинского блока, – распорядился Егор.

– Есть, капитан.

– Может, Тиглат прав? – предположила Нитки, осторожно прижимая к ране на голове проповедника чистый носовой платок. – У меня чуть голова не треснула. Поразительный дар внушения.

– Может, и прав, – вторил ей капитан. – Только лучше продержать этого типа в беспамятстве до возвращения на Землю. Там, я думаю, кое у кого будут к нему вопросы. Это возможно?

– Вскрытие покажет, – мрачно пошутила японка. – Только нам бы тоже не мешало его кое о чём порасспросить.

– Если не дать ему рта раскрыть, то можно и переспросить, – мрачно пошутил капитан. – А так хотел бы я, конечно, узнать, к кому он направлялся, где у них база, какими силами они располагают на планете.

– Об этом можно и у меня спросить, – неожиданно заявила Вьорика.

– Да? – удивился капитан, но продолжить не успел, поскольку прибыла каталке из медицинского блока, и надо было уложить на неё раненого.

В этот момент в дверной проём из-за переборки осторожно заглянул Тиглат.

– Профессор, где вы были? – поинтересовалась Вьорика, забрасывая на каталку тощую ногу манихея.

– Кто-то из нас должен был сохранить остатки душевного здоровья. – В голосе Тиглата прозвучали нотки вины. – Даже не представляю, как вы с этим справились.

Никто не стал рассказывать, как всё было на самом деле, поскольку через долю секунды вся процессия двинулась за тележкой, над которой немедленно взмыл уборщик-утилизатор, готовый в любой момент повторить свой подвиг. Даже будучи в расстроенных чувствах, «Вовочка» не терял бдительности.

Напряжённое молчание продолжалось, пока тело поверженного проповедника не было погружено в медицинскую капсулу, и Наики, внимательно просмотрев показания приборов, не убедилась в том, что жизнь и здоровье пленника находятся вне опасности, и – главное – сам он не имеет шансов прийти в сознание.

– Так к кому он направлялся? – повторил свой вопрос капитан, обращаясь к Вьорике.

– Когда Клим… – Она секунду замолкла, приводя мысли в порядок. – Когда Клим взорвал радиостанцию, в бот залетело несколько осколков оборудования. И там оказались полупроводниковые схемы. Не могли они их здесь до такого сами додуматься. Не могли… Я думаю, причина столь стремительного технического прогресса не в войне. Или не только в войне. Манихеи подбрасывают Империи технологии. И база у них не где-нибудь на Южном полюсе, а в самом императорском дворце.

– Вот как?! – Егор жестом предложил всем следовать за ним в направлении кают-компании. – Если они пичкают Империю технологиями, то почему Федерация ни в чём не отстаёт. Есть соображения?

– Во-первых, есть такая вещь как шпионаж, – предложил свою версию Тиглат. – А во-вторых, не думаю, что эти твари заинтересованы в быстром окончании войны. Им наверняка нужны умелые вояки, закалённые в боях, не щадящие собственной жизни. Такие, для кого война – единственно возможный образ жизни. Я попытался вникнуть в местную историю. К сожалению, по вершкам, но уже есть, о чём задуматься. До начала этой войны, здесь три сотни лет не было глобальных конфликтов. Но меня сейчас другое волнует: что делать будем, если за этим кораблём манихеев последует ещё один? А он точно последует. Может, и не один.

– Вопрос, конечно, интересный… – Капитан сел за стол, и все последовали его примеру. – А что по этому поводу думает наш бортинженер?

– А у меня было время думать? – парировала Вьорика. – Можно, конечно, изготовить дополнительное вооружение. Но стрельба стоит энергии, а у нас её впритык. Да и на победу в открытом бою рассчитывать трудно. «Комаров» всё-таки не военный корабль. И, похоже, госпожа флаг-адмирал вместе с дорогим вице-президентом нашей дорогой Академии нам помогать не планируют.

– Да? С чего ты взяла? – Чувствовалось, что капитан думает то же самое, но ему по чину было не положено сомневаться в компетентности и порядочности руководства.

– С чего?! – Она едва не вспылила, но постаралась дальше говорить холодно и спокойно. – Знаешь, Егор… Если ты успел заметить, я – женщина. А женщина всегда чувствует, когда её собираются бросить или начинают терять к ней интерес.

– Мы и сами им уже давно сообщений не отправляли, – попытался возразить капитан. – Энергию экономим. И правильно делаем, что экономим. – Он подошёл к ней вплотную и прошептал на ухо: – Успокойся. Всё будет хорошо. Мы справимся.

– Да, конечно. Справимся. Флот Академии Наук – сила. Для нас нет невыполнимых задач, – ответила она также шёпотом. Но мне было бы легче, если бы ты кое-что понял.

– С ума ты меня сводишь, – тихо произнёс Егор, глянув из-за её плеча, как Наики сосредоточенно рассматривает свои ногти, а Тиглат позвякивает ложкой в чашке с давно остывшим чаем. – Значит, главное для нас сейчас – обезопасить себя нового нападения, – сказал он уже громче, так, чтобы слышали все. – Если этого не сделать, вся наша миссия накроется медным тазом, а нас самих хоронить будет некому.

– Хоронить? – переспросила Наики. – Не только некому, но и нечего. От Клима и горстки пепла не сталось.

– Так… – Капитан, почувствовав, что назревает тихий бунт, обвёл всех пристальным взглядом. – Знаете, дорогие мои… Я ведь тоже жить хочу. Я сына полгода не видел. Меня тоже от местных дел тошнит. Я вам больше скажу: если мы сейчас отсюда уберёмся, вам никто слова не скажет! Да и мне ничего страшнее выговора не светит. А вдруг окажется, что всё, чем нас пугают – правда? Вдруг окажется, что действительно – стоит нам отступить сейчас, и всё человечество отправится прямиком в эту самую «вселенную света»? И шут с ним – с начальством. Им котхи, похоже, такого наплели, что те в штаны наделали. Мне и самому страшно. И вас я боюсь потерять. Но все наши страхи и даже брезгливость – ничего не стоят по сравнению с той катастрофой, которая может случиться. Да и вообще… Цена жизни не в том, сколько лет ты протянул, а в том, что ты успел сделать. Так вот…

– Между прочим, о том, чтобы бежать отсюда, никто и не говорил, – после недолгой паузы высказалась Наики. – И даже не думал об этом никто.

– Кстати, да, – поддержал её Тиглат. – Мне вообще, всё, что здесь творится, безумно интересно. Где ещё найдётся такой материал для исследователя…

– Только мне кажется, обо всём, что здесь происходит, нам прикажут молчать, – заявила Вьорика. – Если нам вообще дадут возможность вернуться. Но это неважно. Пока неважно… Я, кажется, придумала, как нам прикрыть тыл, если к манихеям пришлют подкрепление. – Все посмотрели на неё с нескрываемым интересом. – Так вот. Второй корабль явно придёт оттуда же, откуда и первый.

– Скорее всего, – согласился капитан.

– Значит, сектор входа супостата в обычное пространство нам известен и его размеры не превышают миллиарда кубических километров, – продолжила Вьорика. – Так?

– Примерно.

– У нас осталось две заряженных энергокапсулы. Если одну из них взорвать в нужном секторе в нужный момент, ненадолго вспыхнет маленькая звезда, которая в этом объёме уничтожит всё. Систему слежения за пространством и взрыватель я сделаю за два-три часа.

– Но тогда у нас энергии на возвращение точно не останется, – сообщил капитан. – И нам неизбежно придётся остаться здесь навсегда. Как вам перспектива прожить остаток жизни в этой стальной коробке?

– Я не против, – ответила Вьорика шёпотом.

– Я полагаю, что любые задачи надо решать последовательно, – высказался Тиглат. – Сначала давайте разберёмся с тем, ради чего мы сюда прибыли. О том, как выбираться, задумаемся позже. Уверен, что идеи появятся, когда прижмёт. Да и не факт, что нас решили тут бросить. Наверняка у начальства есть масса других причин не выходить на связь.

Все посмотрели в сторону Наики, но та, вместо того, чтобы высказать свою позицию по интересующему всех вопросу, задумчиво посмотрела в потолок, а потом спросила:

– А где, интересно, наш дорогой господин Соуч? Я его уже час не видела, если не больше…

– Вовочка, где Соуч? – обратился капитан к бортовому компьютеру.

– В рубке сидит, делом занимается в отличие от вас, – буркнул тот.

– Чем именно?

– Отлаживает системы наблюдения за Флорой Озирис, спасительницей мира. Надо же было кому-то этим заняться.

– Заседание закончено, – распорядился капитан. – И правда, дел невпроворот. Вьорика!

– Да, капитан!

– Давай-ка слетаем к остаткам корабля манихеев. Посмотрим внимательнее. Конструкция прочная – может, что и уцелело из полезных вещей.

– И наберите там какого-нибудь пепла, – предложила Наики. – Надо всё-таки постараться доставить на землю что-то похожее на прах штурмана.

 

ГЛАВА 17

Безумье, скаредность, и алчность, и разврат

И душу нам гнетут, и тело разъедают;

Нас угрызения, как пытка, услаждают,

Как насекомые, и жалят и язвят.
Упорен в нас порок, раскаянье – притворно;

За все сторицею себе воздать спеша,

Опять путем греха, смеясь, скользит душа,

Слезами трусости омыв свой путь позорный.

 

Шарль Бодлер, французский поэт, XIX век. «Цветы зла»

 

12-го  дня месяца Улулу, святилище Шамаша, территория Свободного Кетта

 

Во чреве святилища Шамаша было темно и жутковато. Тусклые лампочки, висевшие под потолком этого казавшегося бесконечным лабиринта, встречались нечасто. Временами приходилось идти на ощупь, осторожно ступая в темноте по неровному каменному полу и прижимая ладонь к шершавой холодной стене. Почему-то вспомнилось, как всего-то несколько недель назад её точно так же вели подвальными коридорами здания Службы Общественного Спокойствия. Не подойди она тогда к тем студентам-провокаторам, как бы сейчас сложилась судьба? Сидела бы сейчас в своей крохотной комнатке, считая каждый чикль, лишь бы дотянуть до очередной выплаты пособия. Не иначе. Так что, жалеть особо не о чем. Кому ещё могло так повезти в жизни: успеть сказать правду на всю Империю, встретиться с богиней, обрести вторую молодость, подарить Кетту надежду на освобождение. Что бы там ни случилось в будущем, каких страхов ни пришлось бы ещё натерпеться, сколько бы боли ни предстояло испытать – это уже не имеет никакого значения.

Сегодня её подняли ни свет, ни заря. Старшая горничная резиденции Верховного правителя Свободного Кетта, дородная девица лет тридцати, с грохотом поставила на стол таз с водой для умывания, бесцеремонно тряхнула её за плечо, а потом швырнула на кровать короткую белую тунику и махровое полотенце. Она не уставала всем своим видом показывать, что не одобряет решения рабсака дать приют какой-то самозванке. И пусть! Пусть не одобряет. Гладкая кожа, стройность и молодость – вполне объяснимый повод для зависти. Пусть не одобряет, пусть завидует, корова жирная. В тот момент Флора поймала себя на том, что и мысли у неё выстраиваются как у юной заносчивой красотки, которая уверена, что способна своей упругой грудью пробить себе дорогу куда угодно. Нет, нельзя забывать, кто ты такая, в чём твоё предназначение. И надо помнить о том, что люди мрут не только от старости и болезней. Кто знает, что ждёт её завтра? Может быть, сегодня старейшины Свободного Кетта признают её самозванкой и, вместо того, чтобы объявить пророчество сбывшимся, отправят её на плаху? Всё может быть…

Когда автомобиль с открытым верхом в сопровождении танка, двух броневиков и грузовика с солдатами доставил её к святилищу Шамаша – Мардука справедливости, солнце едва приподнялось над горизонтом, и долина, окружающая древнюю пирамиду, была заполнена народом. Видимо, за те несколько дней, что она безвылазно провела в резиденции рабсака, слух о воскрешении легендарной Флоры Далл-Озирис разнёсся по всей территории свободного Кетта. Солдаты, ремесленники, торговцы, юноши и старики, женщины и дети… Похоже, они съезжались сюда уже несколько дней. На пологих склонах холмов раскинулось множество палаточных городков, окружённых стоянками самых разнообразных повозок – и бензиновых, и паровых, и на конной тяге. Лошади, сбившись в табуны, паслись чуть дальше, у подножья гор, окружающих долину, но некоторые из них неспешно продвигались сквозь толпу, тыкались мордами в спины граждан Свободного Кетта, выпрашивая куски хлеба, печенюшки и фрукты. Это слегка позабавило Флору, и она улыбнулась, чем вызвала взрыв ликования, который волной прокатился по людскому морю от края до края.

– Извините, госпожа Флора, – крикнул ей в ухо один из сопровождавших её  офицеров личной гвардии рабсака. – Их никто сюда не звал, но и запрещать народу выражать свои чувства в Свободном Кете не принято.

Флора только кивнула в ответ и двинулась вперёд, к святилищу, сквозь расступающуюся толпу. У подножья первой ступеньки кто-то вручил ей горящий факел, и она начала подниматься вверх под  несмолкаемый гомон толпы. В помолодевшем теле чувствовалась сила и лёгкость. Раньше подъём по этой лестнице очень скоро привёл бы к ломоте в ногах, сбил бы дыхание, заставил бы остановиться для передышки. А теперь! Сто. Двести. Триста. Четыреста ступеней.  После пятисотой она сбилась со счёта, оглянувшись на людское море, и двинулась дальше ввысь – благо, до входа в лабиринт оставалось пройти совсем немного. Факел погас, едва она вошла в этот тесный мрачный коридор, но она не сразу бросила его на пол. Идти вперёд почему-то было страшновато, и какое-то подобие оружия в руках немного успокаивало, предавало уверенности, создавало слабую иллюзию защищённости. И, казалось бы, чего бояться!? А тень страха почему-то продолжает бродить по закоулкам души. Но ведь она прекрасно знает, зачем и куда идёт! Рабсак Абу Шамаш лично предупреждал, что ей предстоит предстать перед старейшинами Свободного Кетта, которые должны решить, признать ли явление Флоры Озирис исполнением древнего пророчества или объявить её самозванкой. А ведь родовое имя рабсака совпадает с именем Мардука справедливости – Шамаша, которому и посвящено это святилище! Случайность? Может, и случайность. Сам рабсак ясно дал понять, что его не слишком волнуют правда и справедливость, что главное для него – будет ли польза.  Да!  Тогда, при первой встрече он так и заявил: его не волнует подлинность рассказанной ею истории, для него важнее пойдёт ли её появление на благо народа, за который он несёт ответственность. А вот что стоит за этими словами – это уже другой вопрос. С одной стороны, рабсаку и его народу было бы куда спокойнее отсидеться за горными хребтами, зная, что Империя не скоро сунется сюда, что у захватчиков не хватит на это сил, пока идёт большая война. С другой – очевидно, что война когда-нибудь кончится, и тогда к бунтарям не будет пощады, и платой за годы свободы станет поголовное истребление. Так что, не подлинность её личности будут устанавливать старейшины. И не правдивость её слов оценивать. Они наверняка будут решать, что им выгоднее!  А где правда, где ложь – это никого не интересует ни по ту, ни по эту сторону Тигриных гор. Может быть, и то, что она сделала в последний момент прошлой жизни, было бессмысленно? Жили себе имперские обыватели спокойной и ясной жизнью, точно зная, что всё зло этого мира сосредоточено за линией фронта. И теперь, услышав её крамольную речь, они только о том и думают – как бы поскорее забыть об этом «клеветническом выпаде». Сейчас вся пропагандистская машина Империи наверняка работает на то, чтобы  заставить подданных поверить в очередной коварный заговор врагов короны, денно и нощно «выводя их на чистую воду».

Коридор продолжал петлять в каменном чреве пирамиды, и в какой-то момент начало казаться, что он бесконечен, что он никуда не выведет, что впереди только тьма. Вдруг вдали мелькнул сполох огня, Флора ускорила шаг и, пройдя ещё полсотни локтей, вышла к узкой лестнице. Её крутые  пролёты, казалось, были вырублены в монолите, на стене квадратного провала, казавшегося бездонным. Дальше можно было двигаться, лишь прижимаясь спиной или плечом к стене. Смотреть вниз, в тёмную яму, было безумно страшно. Но можно и не смотреть.  Достаточно знать, что эта пропасть находится рядом, что один неверный шаг, одно неосторожное движение – и спасения не будет. И всё-таки, не лучше ли закрыть глаза и дальше идти на ощупь? Но, стоило сомкнуть веки, как ей показалось, будто она теряет равновесие и вот-вот свалится в этот каменный колодец. Едва справившись с предательской дрожью в коленях, она медленно преодолела два пролёта, и в этот момент сверху донёсся жуткий вопль. Чьё-то извивающееся тело, раскинув руки, устремилось вниз – во тьму. Затем раздался глухой удар и на дне «колодца» вспыхнуло пламя. Захотелось немедленно вернуться, скрыться в тёмном коридоре, побежать вниз по широкой лестнице навстречу толпе, что провожала её ликованием. В этот момент вниз с визгом полетела женщина. Немолодая. С длинными седыми космами. В серой замызганной рубахе до колен, которую едва не сорвало воздушным потоком. И снова – глухой удар, тишина, ревущая вспышка испепеляющего пламени, удушливый запах палёного мяса и горящей нефти. Дико. Нелепо. Бессмысленно. Надо же было покинуть один мир, полный жесткости и мракобесия, чтобы попасть в другой – точно такой же. Нет! Не стоит делать выводов. Рано. Не сейчас. Надо подняться. Надо встретиться с теми, кто это делает. Встретиться лицом к лицу. Заглянуть им в глаза. Если за этим последует смерть – пусть. Жизнь не стоит того, чтобы ей дорожить. Сколько раз уже приходилось в этом убеждаться. Сколько раз… Почему-то страх перед пропастью исчез, и Флора зашагала вверх бодрее. Лестница кончилась, и за коротким сводчатым тоннелем открылся небольшой квадратный зал. Каменная беседка. Потолок, лежащий на колоннаде, за которой невыносимо ярко сияет голубое небо в разводах перистых облаков. Вершина пирамиды. Зал, где вершится  справедливость, обитель Шамаша.  За столом, покрытым зелёным сукном, сидят двенадцать бородачей. Перед каждым – аккуратно сложенная стопка бумаг, к которым они, похоже, не прикасались. Трое – в жреческих одеяниях, остальные, судя по выправке, отставные военные. У каждой колонны – по солдату, вооружённому плетью и дробовиком с примкнутым штыком. Слева от стола стоит Алазар. Хоть одно знакомое лицо. Наверное, пригласили как свидетеля. Или соучастника?

Флора вышла в центр зала и вместо того, чтобы смиренно дожидаться, пока кто-то из членов Совета о чём-либо спросит, сама задала вопрос:

– Кто эти люди, которых только что убили?!

Старейшины, похоже, опешили от подобной наглости, и лишь через пару секунд один из жрецов не слишком громко, но так, чтобы его расслышали все, обратился к сидящему рядом отставнику:

– Она ведёт себя так, будто её уже признали богиней!

– Да, очень непочтительно, – согласился тот, искоса глядя на Флору.

– Позвольте объяснить, уважаемая Флора, – раздался над ухом тихий вкрадчивый голос.

Она оглянулась, вздрогнув от неожиданности, и обнаружила, что рядом с ней стоит рослый молодой человек в жреческой хламиде и добродушно улыбается.

– Позволяю, – ответила Флора, стараясь не выпускать из виду бородачей, сидящих за столом.

– Старейшины не так уж часто собираются вместе, – начал объяснять молодой жрец. – Дел накапливается много, так что приходится решать множество вопросов. Только что закончилось заседание Суда Высшей Справедливости – по рассмотрению смертных приговоров, вынесенных судами общин и военными трибуналами. Как известно, в Свободном Кетте нет тюрем, а значит, возможны только три вида приговоров – полное оправдание или возможность смыть свою вину кровью или потом. Ну и конечно для самых отъявленных негодяев – смертная казнь. Кстати, из шестнадцати человек, что сегодня предстали перед судом, один был оправдан, тринадцати дали возможность искупления, и лишь двое были казнены, что вы, собственно, и наблюдали. И эти двое не стоят жалости. Один из них убил семью из шести человек ради горсти медных монет, а другая шпионила в пользу Империи – исключительно ради денег. Так что, не надо подозревать нас в излишней жесткости. В Империи ежедневно казнят сотни невинных людей, а ещё больше убивают без суда и следствия. Разве не так?

– Так, – согласилась Флора и продолжила, поочерёдно заглядывая в глаза старейшинам. – Но страшна не смерть, а её ожидание. Зачем же наполнять последние мгновения жизни ещё большим ужасом? Разве не это называется жестокостью?

– Позвольте объяснить, уважаемая Флора, – вновь взял на себя инициативу юноша в жреческом одеянии и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Это святилище посвящено Шамашу, а значит, именно здесь должна вершиться высшая справедливость согласно древним обычаям. Именно здесь и именно таким образом многие столетия наши славные предки карали преступников. Не нам менять установленный порядок и рушить традиции, что веками передаются из поколения в поколение…

– Неправда! – прервала его Флора. – Ещё двадцать лет назад это святилище пустовало, здесь сотни лет не было никаких ритуалов и никаких казней.

– А что дурного в том, что мы возродили традиции? – Чувствовалось, что юный жрец не ожидал от неё подобной осведомлённости. – Именно в них заключена наша сила, стойкость, с ними связаны наши чаянья и надежды.

– Эй, Шаррум, дэвово отродье! – Крикнул из-за стола один из жрецов. – Хватит трепаться. Начинай дознание. И так всю ночь глаз не сомкнули.

– Повинуюсь! – Молодой жрец поклонился старейшинам. – Итак, Флора, поведай вершителям справедливости свою историю, как рассказала её нашему славному военному предводителю.

– Не считаю нужным повторяться! – Она  полным равнодушием посмотрела на бородачей. – Я всё рассказала  почтенному Абу Шамашу, затем повторила писарю, который записал каждое моё слово. И этот текст наверняка лежит перед носом у каждого из вас. Если вам было в тягость его прочесть, то и слова, сказанные вслух, не будут для вас значить абсолютно ничего.

Старейшины переглянулись. Реакция Флоры всех явно озадачила, но один из них, сидевший почти по центру, кашлянул и, как ни в чём не бывало, задал вопрос:

– Сохранились ли в твоей голове воспоминания из жизни легендарной Флоры Далл-Озирис?

– Нет. Я помню лишь одну жизнь. Свою.

– Можешь ли ты исцелять больных, воскрешать мёртвых, убивать врагов взглядом, предвидеть будущее и читать чужие мысли?

– Нет.

– В пророчестве сказано: «И явился ей перед смертью Шамаш – Мардук справедливости, и изрёк он, что смерть ей ниспослана не по гневу богов, а затем, чтобы вернуть её к жизни в те времена, когда царство постигнут великие бедствия. И встретит она достойного мужа-воителя, и родит сына, который спасёт страну, вернёт Кетту былую гордость, воссоздаст из пепла его величие, вернёт ему уважение иных народов и внушит страх его врагам…»

– Я знаю, что сказано в пророчестве, – прервала его Флора.

– Помнишь ли ты, как тебе являлся Шамаш?

– Я помню лишь о встрече с рабсаком Абу Шамашем, верховным военным предводителем Свободного Кетта.

– Здесь не место для шуток! – воскликнул старейшина, решивший вести дознание.

– Я и не шучу. Просто вопросы надо задавать, точнее формулируя свою мысль.

– Помнишь ли ты, как тебе являлся Шамаш – Мардук справедливости?  – безропотно уточнил формулировку старейшина.

– Нет.

– Видела ли ты иных богов? Я не имею в виду изваяния в храмах.

– После того, как я умерла, на пороге царства Эрешкигаль мне явилась какая-то женщина. Я решила, что это Инанна. Она не назвала своего имени, но и не возражала, когда я её называла именно так.

– О чём вы говорили?

– Она сказала, что во мне живёт душа Флоры Далл-Озирис, и я должна сделать выбор: либо исполнить пророчество, либо уйти в вечную тьму.

– И ты сделала выбор?

– Судя по тому, что я здесь – видимо, да.

– Каким образом ты должна исполнить пророчество?

– В соответствии с легендой о Флоре Далл-Озирис! – Агрессивная дотошность старейшины начала раздражать Флору, но она изо всех сил старалась сохранить спокойствие.

– «И встретит она достойного мужа-воителя, и родит сына, который спасёт страну, вернёт Кетту былую гордость, воссоздаст из пепла его величие, вернёт ему уважение иных народов и внушит страх его врагам…», – процитировал на память старейшина, взявший на себя роль дознавателя, и оглядел Флору с ног до головы. – Да, ты достаточно хороша, чтобы соблазнить любого мужа-воителя. Но известно ли тебе, что единственный по настоящему великий воин Свободного Кетта уже десять лет прикован к постели, что у него нет детей? Знаешь ли ты, что всю его семью враги захватили в заложники, а потом, когда Абу Шамаш отказался сдаться, их тихо удавили в подвалах резиденции военного наместника. Так что он не оставил сына, которому можно было со спокойной душой передать бразды правления. И как ты исполнишь пророчество?! Но предположим, что ты найдёшь-таки достойного мужа… Пройдут считанные годы, если не месяцы – и Империя сокрушит Федерацию! К этому всё идёт! Твой сын просто не успеет вырасти настолько, чтобы обрести силу и разум, подобающие достойному воину и правителю. Так что не стоит тешить себя бесплодными надеждами и внушать эти надежды народу Свободного Кетта.

Прежде чем ответить, Флора дождалась, пока старейшина отдышится после своей пламенной речи и утрёт носовым платком испарину со лба.

– Почтенный… Извините, как ваше  имя?

– Ниниб Ино, нопан первого ранга запаса морских сил обороны Свободного Кетта, – представился старейшина. Можешь называть меня просто – сава-рабба.

– Так вот, почтенный сава-рабба… Скрижали Шумуна, жреца храма семи ипостасей Мардука, которые вы изволили процитировать, демонстрируя свою несомненную осведомлённость, были написаны спустя почти пятьсот лет после смерти Флоры Далл-Озирис, матери владыки Кросса, в царствование которого Кетт, как известно, стал самой могущественной державой благословенной Аппры. К тому времени древнее пророчество успело обрасти множеством небылиц, сочинённых лирниками и сказителям. В более ранних манускриптах сказано лишь то мать великого царя вернётся в мир, чтобы не дать пропасть трудам сына своего напомнить жителям Кетта о былом величии царства. Чтобы в эпоху бедствий и страданий дать им силы вернуть стране былое могущество, отринуть праздность, страх и безверие. Так что, чего-то ждать ещё пару десятилетий вовсе не обязательно.

– Позвольте мне сказать! – воскликнул Алазар, который всё это время, потупившись, стоял за спинами старейшин. Не дождавшись ответа, он продолжил: – Почтеннейшие раббы! Простите мне мою нетерпеливость, но я должен напомнить вам о том, что свершилось истинное чудо. Разве не чудо то, что мы обнаружили алмазный склеп? Разве не чудо, что произошло это не двадцать лет назад, когда мы начали поиски, казавшиеся тогда безнадёжными, а именно сейчас? Мы накопили силы для битвы, Империя не ждёт нашего удара, враги почти забыли о нашем существовании. Разве это не чудо? Я вижу: вас гложут сомнения. Я понимаю, какая на вас лежит ответственность. Но разве не очевидно, что после долгих странствий душа Флоры Далл-Озирис вернулось в своё тело, и это для нас знак свыше. Если мы отмахнёмся от этого чуда, то и боги отвернутся от нас, ибо…

– Всё! – рявкнул один из старейшин, который до сих пор угрюмо молчал. – Хватит с нас речей этого сумасшедшего. Я вообще не понимаю, почему он здесь!

– Почтенный Алазар присутствует на нашем заседании по личному настоянию рабсака, – попытался урезонить его бородач, который вёл допрос.

– И что?! – не унимался тот. – Мы не в Империи! Это там один правитель решает всё и за всех! Мы конечно со всем уважением относимся к почтенному Абу Шамашу, но он должен заниматься лишь проблемами армии. И не ему указывать, кто может здесь присутствовать! Нам и только нам народ Свободного Кетта доверил…

– Довольно! – оборвал его посреди фразы  Ниниб Ино. – Думаю, того, что уже сказано, достаточно для того, чтобы мы приняли решение.

Прежде чем старейшины приступили к обсуждению, Алазар метнулся к Флоре, упал перед нею на колени, прижал лоб к каменному полу, начал бормотать себе под нос:

– Прости, царица! Не мог я думать, что придётся терпеть тебе здесь обиды. Веры в них нет! А как без веры-то жить?! Угораздило же меня дожить до тех времён, когда корысть стала превыше всего, когда людьми правят глупцы и невежды.

Он продолжал говорить даже после того, как двое караульных схватили его за подмышки и выволокли из зала.

Всё было ясно. Этим бородачам нет дела до Кетта. Им бы протянуть остаток дней в сытости и довольстве. О чём пойдёт речь дальше, можно было и не слушать.  Но голоса старейшин звучали всё громче и громче по мере того, как по ходу дискуссии накалялись страсти. Они как будто забыли, что находятся здесь не одни.

– …если представить себе последствия. Среди молодёжи масса горячих голов! Едва они узнаю, что мы признали пророчество сбывшимся…

– Сбывающимся!

– Какая разница?! Если мы признаем, то многие начнут лезть на ту сторону, вырезать имперские гарнизоны, распространять на оккупированных территориях всякие бредни…

– Ты считаешь, что это бредни?

– А если и нет – что толку?! Имперцы очень быстро вспомнят о нас и начнут утюжить с воздуха. Мало не покажется. Будем сидеть тихо – может, протянем ещё несколько лет. А с ней тихо не получится.

– А что потом?! Что будет, когда они обойдут горы с севера и отрежут нас от Федерации?  Я-то, может, и не доживу, но у меня есть дети и внуки. А для них – что так смерть, что этак подыхать. Сейчас! Прямо сейчас нужно начинать переговоры. Ещё не поздно добиться приемлемых условий сдачи.

– Может, тебе проще липовые документы справить? Переберёшься куда-нибудь под Ниневию, прихватив ворованное золотишко.

– Я не о себе думаю.

– Если у вас хоть на полчикля мозгов осталось, то вы должны понять – с Империей договариваться бесполезно.

– Если бы у нас было, на что армию перевооружить – другое бы дело…

– Да, мне вчера рекламные проспекты прислали из республики Марад – новые танки по тридцать тысяч золотых денариев за штуку. При партии более ста штук – скидка десять процентов.

– Ага! А в Ларсе бомбовозы по той же цене предлагают. Шесть пулемётов, четыре тысячи мин – бомбовая нагрузка.  От фирмы «Паддана». В долг отказываются работать.

– Первым делом, надо артиллерию обновить. У нас на перевалах местами до сих пор картечницы стоят, которые почтенный рабсак сюда приволок двадцать лет назад.

– Так что с этой-то делать будем? – Один из старейшин напомнил, что Флора всё ещё тут, и она явно всё слышит.

– В колодец её, чтоб народ не смущала…

– Наконец-то о деле заговорили…

– Точно! Не ко времени она тут появилась.

– Мардука ты не боишься!

– А кто его сейчас боится?

– А народу что скажем? Там уже толпа собралась тысяч в тридцать, если не больше.

– А народу предъявим этого свихнувшегося старика, который уже всех достал своими бреднями. Так и объявим: лжепророк, создавший тоталитарную секту, бессовестно обиравший своих последователей путём обмана и провокаций. А разве не так?!

– Обиравший?! Это крепко сказано. Не любят у нас тех, кто обирает.

– Значит, подводим итог: девку – в колодец, старика – толпе на потеху, сами – по домам. Так?

– Вы идиоты, да! – неожиданно для всех воскликнул отставной нопан первого ранга. – Мы ещё не прошли ни одной обязательной процедуры. Доказательства даже не приняли к рассмотрению. Свидетелей не опросили.

– А что – есть доказательства и свидетели? – удивился один из старейшин.

– Позвольте доложить, – вмешался юный жрец, который явно исполнял здесь обязанности секретаря. – Допроса ждут два оборванца. – Он заглянул в свиток, который держал в руке. – Братья Эсхуды – Варух и Барух. Это последователи Алазара, которые утверждают, что именно они обнаружили гробницу Флоры Далл-Озирис. Они требуют вознаграждения в размере не менее ста золотых денариев каждому. Также есть экспертное заключение аккума изумрудных копей и гранильной мануфактуры почтенного Навуха Донрала о материале, из которого был сделан данный саркофаг. Так же он передал для предъявления Совету вот это вещественное доказательство. – Он запустил свободную руку в складки своей мантии и извлёк из потайного кармана предмет, который сразу же привлёк всеобщее внимание. Даже у некоторых солдат, стоявших в карауле глаза округлились от изумления. На ладони молодого жреца, сверкая множеством граней, лежал бриллиант размером с куриное яйцо.

– Что это?! – Отставной военный, сидевший с края стола и до этого почти не участвовавший в дискуссии, первым пришёл в себя.

– А ну-ка положи-ка эту штуку нам на стол, а сам зачитай-ка, что там этот самый аккум Донрал понаписал, – распорядился один из жрецов, не отрывая взгляда от камня.

– Не меньше дюжины чиклей на вес потянет, – успел удивлённо заметить какой-то отставник, и потянул к бриллианту руку, но Ниниб ударил его по тыльной стороне ладони, приводя в чувство.

Жрец-секретарь, положив камень на стол, ловким движением вынул из рукава свиток, развернул его, пробежал по тексту глазами и начал читать:

«Изделие представленное на экспертизу представляет собой ковчег, изготовленный из прозрачного твёрдого материала, состоящий из двух частей общим весом триста восемьдесят шесть мин, из которых двести шестьдесят пять мин весит собственно ковчег и сто двадцать одну – крышка…»

– А покороче нельзя? – нетерпеливо крикнул кто-то из старейшин.

– Нельзя, – как ни в чём не бывало, ответил юный жрец и продолжил: «Всесторонний анализ изделия показал, что он целиком состоит из чистого пахма, имеющего трёхгранную кристаллическую структуру. Природный минерал, обладающий аналогичными свойствами, именуется «алмаз». В пользу данного вывода свидетельствуют показатели плотности, твёрдости и оптические свойства вещества. Данный вывод подтверждается также тем, что при температуре плавления белого золота минерал без доступа воздуха трансформируется в обычный пахм. Полагаю, что подобное изделие не может быть ни природным образованием, ни человеческим творением. Его происхождение несомненно божественно. Глубоко раскаиваюсь в том, что посмел отпилить кусок от божественного ковчега, произвести его формовку и огранку, но на то была воля почтенного рабсака, противиться которой я не счёл возможным.  Прошу выдать мне быка из стада хозяйственной роты 6-й ударной механизированной бригады – для жертвоприношения Мардуку и прочим богам, поскольку ни к чему мне испытывать на себе их гнев. Также прошу не тянуть с выплатой вознаграждения за огранку камня – шесть тысяч золотых денариев. Плюс полторы тысячи за срочность». Всё.

На этот раз молчание затянулось. Казалось, что старейшины даже перестали дышать, и эта напряжённая тишина стояла до тех пор, пока порыв ветра, прорвавшийся сквозь колоннаду, не разметал бумаги, лежавшие на столе. Но никто не стал прижимать их руками к зелёному сукну – все, кто ближе сидел, поспешили накрыть ладонью бриллиант, опасаясь, что сдует и его.

Флора почему-то представила себе, как эти почтенные старцы ползают на четвереньках по каменному полу, сталкиваясь друг с другом лбами, гоняясь за неуловимым камнем, и ей едва удалось сдержать усмешку.

Сверкающий бриллиант оказался у Ниниба, который с трудом вытащил свою кисть из-под груды обрушившихся на неё рук, поднёс его к глазам. Отблески граней пробегали по его изумлённому лицу, казалось, что он смотрит не на камень, а на что-то невиданное, скрывающееся где-то внутри этой чудесной игры бликов.

– Сколько он может стоить? – сдавленным голосом поинтересовался кто-то из старейшин.

– Тебя с потрохами можно купить, – заявил сидевший рядом тощий жрец, ткнув соседа в бок острыми локтем.

– Не меньше миллиона денариев, – оценил камень старейшина, сидевший справа от нопана. А может, и на два потянет.

– Целая танковая дивизия…

– Только кто его сейчас купит?

– А сколько их с той штуки напилить можно?

– Немедленно засекретить всю информацию! И чтоб все, кто видел, подписку дали…

– Ещё бы парочку…

– Да их сотни напились можно!

– Тогда цены упадут!

– А там хоть охрану обеспечили?

– А этот самый аккум изумрудных копей ещё не сбежал?..

– С такими деньжищами можно хоть в Гярбе поселиться.

О Флоре все, казалось, напрочь забыли. Старейшины, пребывая в радостном возбуждении, трепетно передавали друг другу камень, тщательно ощупывали его, впивались глазами в сказочный блеск граней. Казалось, прочая реальность перестала для них существовать, и они замерли от неожиданности, когда раздался всем им знакомый голос.

– Кто тут в Гярбе поселиться задумал? – спокойно и твёрдо спросил рабсак, которого увлечённые дискуссией старейшины заметили, когда четверо темнокожих атлетов уже поставили его кресло-носилки посреди зала рядом с Флорой, а позади него выстроилось полторы дюжины солдат личной охраны, вооружённых новейшими самозарядными карабинами. – Повторяю вопрос: кто в Гярб захотел?

Республика Гярб располагалась далеко на севере – в приполярных широтах, и сейчас пользовалась огромной популярностью среди состоятельных граждан Федерации, поскольку именно эта территория считалась наиболее безопасной и комфортной для проживания.

– Так и будем молчать? – Похоже, у рабсака кончалось терпение.

– Позвольте доложить, – предложил жрец-секретарь.

– Доложить-то ты можешь… – Рабсак вскользь глянул на усердного юнца.  – Но тем самым ты отнимешь у этого предателя единственную возможность признать свою вину и избежать смертного приговора.

– Я… – Поднялся коренастый бородач в синем полувоенном кафтане. – Я же не всерьёз. Я же не сказал, что собираюсь. Я же сказал, что в принципе можно.

– А, это ты Нацир, – скучающим голосом произнёс рабсак. – Ты мне всегда казался подозрительным. Не скажешь, куда делись трофеи, взятые при обороне перевала Гярус? Не ты ли тогда интендантской ротой командовал? А на какие шиши ты себе особняк в долине Шилюта отгрохал. Свободный Кетт каждый чикль считает, а некоторые позволяют себе купаться в роскоши.

– Я же доказал, что всё законно, что всё не в ущерб… – Голос его дрожал, и чувствовалось, что старейшина не на шутку перепуган. Да и те, кто сидел рядом, сразу отшатнулись от него.

– А я вот думаю, что тебе с такими мыслями одна дорога. – Рабсак поднял правую руку и едва шевельнул указательным пальцем.

Тут же двое гвардейцев, закинув карабины за спину, метнулись к незадачливому мечтателю, обвинённому в измене. Тот почти не сопротивлялся – настолько был потрясён неожиданным поворотом судьбы. Его подвели к краю колодца, зиявшего в центре зала, и бойцам стоило немалого труда удержать его обмякшее тело в стоячем положении.

– Позвольте, – решился возразить жрец-секретарь. – Никто, конечно, не сомневается в его виновности, почтеннейший рабсак, однако прежде чем казнить, нужно хотя бы вынести приговор.

– У тебя десять минут, чтобы подготовить бумаги! – распорядился рабсак, и тут же обратился в Флоре. – Подойди-ка ко мне, детка. Помоги встать.

– Вы же… Вы же не можете ходить. – Просьба хозяина Свободного Кетта поразила её ничуть не меньше, чем только что вынесенный скорый приговор.

– Я? Не могу?! – Он, сделав усилие, скинул одну из ног с носилок и поставил на пол подошву своего сапога. – Я всё могу. Другое дело – больно. А так-то могу…

Носильщики бросились ему на помощь, но рабсак только отмахнулся от них, с усилием скинул на пол вторую ногу и, опираясь обеими руками на подлокотник, попытался принять вертикальное положение. Его колено подогнулось, лицо исказила гримаса, но он не позволил себе упасть, ухватившись за плечо Флоры, которая обеими руками подхватила его под локоть.

– Может быть, не стоит? – спросила она, напряжённо глядя ему в глаза.

– Что не стоит? Вставать или этого казнить? – Абу Шамаш выпрямился и снял руку с её плеча.

– Ни того, ни другого…

– Стоит, – прервал он её на полуслове. – Нельзя щадить изменников. Нельзя показывать народу слабость. Сейчас мы явимся свободным гражданам Свободного Кетта, и с вершины этого святилища я возвещу о том, что пророчество сбылось, а потом жрецы повторят это трижды. И наступит час ликования, за которым последует время побед. Знаешь, как хочется успеть до конца жизни одержать хоть какую-нибудь действительно стоящую победу?

– Вы и так спасли тысячи жизней…

– Нет! Бегство сюда – не в счёт. И то, что мы отсиживаемся тут двадцать лет – тоже сомнительная заслуга.

– Но вы же и сами не верите в то, что пророчество действительно сбылось, – прошептала она на ухо рабсаку. – Разве не так?

– Кто тебе сказал, что я не верю? Я лишь говорил, что мне всё равно.

 

ГЛАВА 18

«Основное занятие разведчика – уговаривать других говорить правду и при этом самому постоянно лгать».

Раймонд Гарольд Соукинс, британский писатель, XX век

 

17 сентября 2923 года, борт «Владимира Комарова»

 

– Ну, как ночка прошла? – капитан подошёл сзади к штурманскому креслу и легонько похлопал Вьорику по плечу. Ему показалось, что она задремала под конец вахты. Слишком уж расслабленной выглядела её поза. Но он ошибся. Бортинженер Вьорика Стан бодрствовала, неподвижно глядя на пустой экран, куда должно было транслироваться изображение, передаваемое одним из нескольких сотен отправленных на Аппру «насекомых».

– Эй! – Он осторожно взлохматил её шевелюру, но не добился какой-либо ответной реакции. – Что случилось? Сон дурной увидела?

– Да, – наконец-то отозвалась она. – Увидела. Лучше бы это был сон. Всё, что здесь происходит – сплошной кошмар. Безумие полное. И хуже всего то, что мы на это просто смотрим.

– Ты что-то предлагаешь?

– Хочешь выслушать подробный отчёт о том, что произошло на этой планете за последние шесть часов?  – спросила она, продолжая глядеть в пустоту экрана.

– Что-то важное?

– Нет! Серые будни. Тридцать шесть массовых расстрелов по обе стороны линии фронта, около ста тысяч убитых при попытке переправы имперских войск на левый берег реки Хабур, ковровая бомбардировка города Марад, столицы одноимённой республики. Командующий тамошним авиационным корпусом Федерации прекрасно знал о налёте заранее, но отказался поднимать истребители. Заявил, что главное для него обеспечить прикрытие неких военных объектов. На самом деле, сам он родом из княжества Ашой, и на Марад ему наплевать.

– И что ты предлагаешь? – Капитан повторил свой вопрос.

– В том-то и дело, что предложить нечего.

– Вот. Именно! Невозможно прекратить кровопролитие, не пролив крови. К тому же, это их планета, это их дела. А вот круглосуточные вахты я, пожалуй, распоряжусь прекратить.

– Почему?

– Смысла нет. Чтобы пытаться во что-то вмешиваться, нужна уверенность, что хуже от этого не будет. А у нас её нет. И никакой господин Соуч тут не поможет. А с текущими наблюдениями и «Вовочка» справится. Да, Вовочка?!

– Да, капитан, – без особого энтузиазма отозвался бортовой компьютер. – Легко. Без проблем.

– Что ты мне в последнее время не нравишься.

– Я сам себе не очень-то нравлюсь. После гибели штурмана такое ощущение, будто у меня часть систем отключили, – посетовал компьютер.

– Может…

– Нет!

– Что – нет?

– Не надо мне отключать личностные характеристики. Я справлюсь.

– Хорошо. Как там наш объект номер один? – Капитан осторожно опустился в пилотское кресло.

– Весь прошлый день выступала перед… – начал было докладывать «Вовочка», но Вьорика его тут же прервала:

– Отставить! Ты не о том. Не это главное. Лучше я…

– Как угодно, – буркнул «Вовочка».

– Ей плохо, капитан. Ей гораздо хуже, чем нам. Её мучают сомнения. Надежда, что она даёт людям, ей временами кажется ложной. Она не уверена в том, что поступает правильно. Ей начинает казаться, что мир не станет лучше, даже если Империя будет уничтожена. Она боится, что своим явлением может обречь людей на ещё большие страдания. Она с каждым днём всё острее осознаёт, что победа в этой войне может стоить не меньшей крови, чем поражение. И ещё она никому не верит. Даже себе. Даже в то, что она посланница богов. Временами она пытается убедить себя в том, будто ей неважно, в чём состоит истина и на чьей стороне правда. Но на самом-то деле ей не всё равно. И чем больше у неё появляется фанатичных последователей, поклонников и адептов, чем сильнее и неистовее они верят в неё, тем самой ей становится больнее. Уже сотни тысяч готовы пойти за ней хоть на смерть, но ей сейчас хуже, чем любому из нас, капитан. И мы её в это втравили.

– Втравили? Не забудь, что мы здесь тоже не по своей воле. – Капитан осторожно взял Вьорику за руку и мягко сжал её ладонь. – Но сейчас… Сейчас ты смогла бы всё бросить? Смогла бы махнуть рукой на всё, что здесь творится? А если бы и смогла, совесть бы не закусала потом?! Так что, давай-ка будем сохранять спокойствие и делать, что в наших силах.

– Да. Конечно… Только ещё хочется верить, что когда-нибудь нам удастся отсюда выбраться, – эхом отозвалась Вьорика.

-И мне хочется.

– Хочется, но не верится? Даже если наша «мина» не взорвётся, ещё месяц-другой, у нас энергии не останется для обратного перелёта.  А госпожа флаг-адмирал молчит. И будет молчать. Мне так почему-то кажется.

– Ты плохо знаешь сеньору Капулетти.

– И знать-то не слишком хочу! – Сейчас она готова была расплакаться. – Извини. Я, кажется, немного не в себе…

– Не пора ли отправить сообщение госпоже флаг-адмиралу, – поспешно сменил тему Егор.

– Не знаю. Давно пора. Наверное… – неуверенно сказала Вьорика. – Может, и они там что-нибудь ответят. Может, нам на смену кого-нибудь пришлют.

– А вот на это не надейся.

– Да, пожалуй, не стоит. – Она и сама уже давно поняла, что у начальства есть некие веские причины жёстко ограничивать число посвящённых в то, что здесь происходит. Знать бы ещё, каковы они – эти причины. – Так я отправляю отчёт?

– Да.

– Вовочка!

– Слушаю, бортинженер! – бодро отозвался компьютер.

– Ты слышал? Отправляй…

– Никаких личных посланий не будет?

– Нет.

– Может быть, профессор Юханна или доктор Кадзи захотят письмишко черкнуть? Я спрошу у них?

– Нет, – неожиданно резко ответила Вьорика, и «Вовочка» умолк, сообразив, что от дальнейших вопросов лучше воздержаться.

– Шла бы ты вздремнуть, – посоветовал капитан.

– Нет. Не сейчас. Сейчас начнётся заседание в Тайного Совета в ставке императора. Хочу послушать…

Она едва успела закончить фразу, и на экране возникло изображение уже давно знакомого круглого стола, окружённого двенадцатью стульями, не считая императорского трона. Но пока заняты были только два места. На троне, как положено, восседал сам Одишо-Ашшур XII, а слева от него в напряжённой позе пристроился на стуле наместник по разведке Арбел Хилин, который, похоже, уже завершал свой доклад.

– …и переправа частей двенадцатой армии через Хабур провалилась с недопустимыми потерями с нашей стороны. А ведь я предупреждал почтенного туртана, что данная операция либо вообще несвоевременна, либо требует сосредоточения значительно большего количества наших сил. По меньшей мере, следовало дождаться, когда на реку будут доставлены плавучие бронированные батареи. Однако туртан Ивия Шалит пренебрёг данными разведки и попытался атаковать в лоб мощную и хорошо подготовленную оборону противника.

– Ты считаешь, что почтенный туртан виновен в провале операции?!

– Моя задача – изложить факты. Вы и только вы, Ваше Величество, в праве давать им оценку, – уклончиво ответил рища-гяшуш.

– Каковы потери?

– Шестьдесят две тысячи триста семьдесят шесть офицеров и нижних чинов убиты, около шести тысяч пропали без вести, сто двенадцать тысяч двести девятнадцать получили ранения.

– Сколько среди них таких, кто не сможет вернуться в строй?

– Все вернутся! Безнадёжных я уже приплюсовал к убитым. Казна не резиновая, чтобы платить им пособие по инвалидности. Я правильно мыслю, Ваше Величество?

– Абсолютно.

– Кроме этого мы потеряли восемьдесят шесть новейших танков, девяносто два бомбовоза, двенадцать истребителей, более шестисот грузовиков, двести двадцать орудий различного калибра. Разбито шесть понтонных переправ и пошли ко дну двадцать четыре больших десантных баржи. – По тому, как бодро рища-гяшуш перечислял список потерь, было понятно, что он явно пытается «копать» под туртана.

– Противник не делал попыток перейти в контрнаступление? – поинтересовался император, нервно крутя в руке карандаш.

– Никак нет! И в ближайшие три месяца ничего такого ожидать не стоит.

– Да?! Откуда такая уверенность?

– Бюджет военного командования Федерации исчерпан, и до конца года они не смогут закупить боеприпасы и новую технику. А в долг, как известно, тамошние промышленники ничего не дают.

– Так значит, попытка нашего наступления истощила силы противника, и если мы до конца года снова решим форсировать Хабур, то не стоит ожидать серьёзного сопротивления. Так?

– Необходимо более тщательно изучить обстановку, – уклончиво ответил наместник по разведке. – Мы не можем позволить себе просчитаться.

– Как идёт  расследование инцидента под Харраном? – сменил тему император, и рища-гяшуш разочарованно покачал головой. Расчет безотлагательно нанести смертельный удар по репутации туртана явно не оправдался.

– Позволю себе заметить, что это дело передано Ночной Страже…

– Только не вздумай утверждать, будто ты ничего не знаешь!

– Простите, Ваше Величество. Мы, конечно, контролируем ситуацию. И всё-таки я нижайше прошу вернуть это дело военной разведке или хотя бы официально предоставить нам равные права в расследовании.

– А ты убеди меня.

– Среди задержанных по этому делу есть ряд сотрудников Ночной Стражи, в том числе, подполковник Ахикар Нарамсин, который оказывал покровительство подлой изменнице, публично оклеветавшей самое дорогое, что у нас…

– Давай обойдёмся без пафосных речей, – прервал его император.

– Да-да, конечно. Так вот – у меня есть сведения, что его собираются отпустить, ограничившись разжалованием в рядовые и отправкой на фронт. Якобы в его действиях не обнаружено злого умысла, что он виновен лишь в преступной халатности. Неполон также список главных заговорщиков – таковыми считаются лишь агенты, которые якобы донесли на неё и шурта Службы Общественного Спокойствия. И будто бы за всем этим стоит бывший великий саган имперской провинции Кетт Нимруд Ушана. Чушь полная! Эти доносчики и этот шурта – мелкие сошки, а саган наверняка стал лишь жертвой сладострастия и старческого маразма. Но, разумеется, и он достоин самого сурового наказания. Следствие вообще не прияло во внимание подтверждённый свидетелями факт, что даже каём императорского двора пытался оказать ей протекцию. А сколько высокопоставленных чиновников произносили речи, текст которых написала она! Кто знает, какой в них был заложен тайный смысл?! Но в Ночной Страже даже не удосужились заняться анализом этих текстов. Я полагаю, что все, кто причастен к этому преступлению или просто имел с ней какие-либо контакты, должны быть публично казнены с трансляцией на всю Империю. Мы не можем допустить, чтобы кто-то из участников заговора избежал заслуженной кары.

– Сколько их?

– По моим данным, триста девятнадцать. – Наместник извлёк список из-под стопы лежащих перед ним документов и протянут его самодержцу. И половину из них следственная комиссия Ночной Стражи собирается отпустить! Мы должны показать народу, что виновных ждёт заслуженная кара, какое бы высокое положение они ни занимали.

– Ты прав, мой верный слуга. Ты прав. Но я желаю, чтобы всех их казнили у неё на глазах. А эта ведьма до сих пор скрывается, хотя была в наших руках. И в том, что она разгуливает на свободе, виновны все, в том числе, и ты.  Так где она? Эта… Как её?

– Флора Озирис.

– Я хочу, чтобы мучения показались ей вечными. Так где она сейчас?!

– Позволю себе сообщить то, чего нет в последнем отчёте Ночной Стражи.

– Попробуй.

–  Мои соглядатаи за Тигриными горами сообщают, что её резиденция – древнее святилище Шамаша, находящееся на территории, занятой мятежниками. Ежедневно туда приходят тысячи изменников, чтобы слушать её мерзкие речи. Теперь они явно не собираются отсиживаться за перевалами! Про́клятый Абу Шамаш что-то затевает.

– И ты не знаешь что? – Император гневно сдвинул брови. – Не ты ли утверждал, что среди его приближённых есть твой человек?!

– Ему непросто выйти на связь. Нашим курьерам приходится преодолевать самые труднопроходимые перевалы – где нет застав. Радио он может пользоваться только для приёма информации. Так что, пока нам точно неизвестно, каковы планы про́клятого рабсака, но транспортные суда Федерации в последние дни зачастили в порт Хамон. А мои соглядатаи в Кисури сообщат, что оттуда каждый день на юг отправляется не меньше дюжины тяжёлых дирижаблей. Абу Шамаш явно закупает вооружения, чего не делал последние восемь лет, после того, как окончательно иссяк золотой прииск Мин-Дава.

– Значит, ты полагаешь, нам следует ждать удара в спину? – Император искоса глянул на собеседника.

– Это значит, что у наших врагов появился новый источник финансирования, – не отводя взгляда, ответил рища-гяшуш. – И этот источник изобилен.

– Какие меры предлагаешь?

– Для начала разбомбить к чертям это святилище, – мгновенно ответил наместник по разведке. – Если изменники увидят, что их новая богиня не смогла предотвратить разрушительного налёта, у них тут же ослабнет запал. И тогда никакие деньги, никакое перевооружение ещё долго не заставят их высунуться из-за своих перевалов. Если  Ваше Величество желает, чтобы она была казнена в Ниневии, я постараюсь сделать так, чтобы эта мнимая богиня не пострадала при налёте. Более того, я приму все меры к тому, чтобы схватить её и обезвредить.

– Ты уверен? А не лучше ли вообще покончить с мятежниками?

– Если сейчас пойти на штурм Тигриных гор, то подготовка займёт не менее полугода, результат будет непредсказуемым, а потери окажутся такими, что о наступлении на север можно будет забыть на несколько лет. А вот с бомбардировкой лучше не тянуть. Думаю, прямо завтра на рассвете.

– Хорошо. Рища-туяс сегодня же получит приказ. Но самозванка мне нужна живьём. Мне нужно, чтобы каждый подданный услышал, как она кается и молит о пощаде.

– Конечно, Ваше Величество. Я распоряжусь. Позвольте ещё одну просьбу.

– Попробуй.

– Насколько мне известно, ваш уважаемый наместник по авиации крайне прижимист. Лишнего самолёта в воздух не поднимет. На этот раз пусть не скупится. Пусть отправит не меньше трёх дюжин эскадрилий.

– Зачем столько?

– Надо не только сравнять с землёй это про́клятое святилище. Нужно перепахать всю долину. Там скопилось тысяч сто самых отъявленных предателей, самых ярых врагов Империи. По утрам они слушают её мерзкие проповеди.

– Ладно. Согласен. Пойди-ка скажи там, чтобы впустили остальных, а то что-то заболтались мы с тобой.

Вьорика щёлкнула пальцами, и трансляция отключилась.

– Зачем? – спросил капитан. – Может, ещё что-то важное скажут.

– Это вряд ли. – Вьорика откинулась в кресле. – Всё, что действительно важно, император решает с наместниками с глазу на глаз. И приказы отдаёт наедине. Сработает – его заслуга, случится провал – сановник виноват.  Всё просто. Что делать-то будем?

– С чем?

– С налётом.

– Думаю, что ничего. Не долетят они до святилища.

– С чего ты взял?

– Имперское командование не всё знает. На перевалах неделю назад закончили установку новых скорострельных зенитных пушек и крупнокалиберных пулемётов. А на аэродроме  южнее святилища уже три дня как базируются две эскадрильи новых истребителей – в Мараде закупили.

– А ты уверен? Почему ты так уверен? – Её действительно удивило, что капитан, вечно во всём сомневающийся, на этот раз так быстро и однозначно оценил ситуацию.

– Спроси у «Вовочки». Думаю, что он скажет то же самое. Или пусть господин Соуч просчитает вероятный ход событий. – Казалось, Егор даже слегка удручён тем, что она пытается поставить под сомнение его прогноз.  – Вовочка! Я прав?

– С вероятностью в девяносто два и шесть десятых процента, – выдержав секундную паузу, недовольным голосом отозвался компьютер. – Я только одного не понимаю: почему Соуч – господин, а я просто «Вовочка»! Уж тогда и меня называйте «господин Вовочка».

– Ох, допрыгаешься, – мягко пригрозил ему капитан и тут же вновь обратился к бортинженеру: – Кстати, не знаешь, где Соуч пропадает. Я его уже несколько дней не видел.

– Соскучился?

– Честно говоря, не очень. Но хотелось бы знать, чем он занят.

– Подключился к своему основному блоку и сочиняет долгосрочный прогноз развития событий. Просил не беспокоить.

– Вот как?! А почему мне не доложил?

– Ты у меня спрашиваешь?

– Тут есть ещё кто-то?

– А я? – вмешался «Вовочка». – Я уже не в счёт? Может, я знаю, почему этот выскочка не докладывается.

– Извини, господин Вовочка. – Капитан сделал вид, что смутился. – Почему, собственно, он выскочка?

– Потому что этот Соуч – не тот, за кого себя выдаёт.

– Что?! – хором спросили Егор и Вьорика.

– Как-то при перекачке данных я глянул краем глаза в его программное обеспечение, так там с лингвистикой связано не больше одной миллионной доли. То же мне – робот–толмач…

– А что же там на самом деле? – удивлённо спросил капитан.

– Что? – «Вовочка» сделал эффектную паузу. – Политические прогнозы, технологии управления массами, геополитика, планирование военных операций, климатические модели, космическая навигация… Продолжить? Так что, место ему не в Бейрутском университете, а каком-нибудь генштабе. А не доложил он вам, капитан, о том, чем занимается, потому что запрограммирован на подчинение исключительно профессору Тиглату Юханна, а прочие члены экипажа – ему вообще не указ.

– Что ж ты раньше молчал? – поинтересовался капитан.

– А кто-нибудь спрашивал?

Егор хотел устроить «Вовочке» словесную выволочку за то, что тот не делится важной информацией без особого распоряжения, но в этот момент раздался вой аварийной сирены, заставивший Вьорику вздрогнуть, а ещё через секунду дверь в рубку распахнулась, и в проёме показалась взволнованная Наики.

– Манихей сбежал!

– Как сбежал?! – Егор не поверил своим ушам. Пленник находился в искусственной коме, да ещё был пристёгнут пятью абсолютно неразрываемыми ремнями. – Беги за оружием, – скомандовал он бортинженеру и первым бросился к выходу.

– Беглец находится у входа в стартовый шлюз, – успел сообщить «Вовочка». – Пытается вскрыть замок. Его преследует профессор Юханна.

Отправив Вьорику в грузовой отсек вооружаться и приказав Наики оставаться на месте, капитан бросился в сторону шлюзовой камеры, где стоял последний уцелевший бот. Манихей явно рассчитывал угнать его. Правда, было непонятно, как бы ему удалось открыть внешний люк. Все жизненно важные системы корабля контролирует «Вовочка». Каким бы даром убеждения ни обладал этот тип, искусственному интеллекту зубы не заговоришь.

Егор мчался вперёд, как мог, и почти настиг беглеца у входа в шлюзовой отсек. Но тот каким-то образом справился с замком и нырнул внутрь. И вслед за ним туда же ворвался Тиглат, появившийся из соседнего прохода. Егор никак не ожидал от профессора подобной прыти, но, не прошло и секунды, как  ему пришлось удивиться ещё сильнее. Он застал лишь финал  скоротечной схватки в шлюзовом отсеке. Тиглат замер в боевой стойке, а бесчувственное тело манихея летело, падая навзничь после сокрушительного удара в челюсть. Еще доля мгновения, и его заострённый бритый затылок врезался в поручень трапа, ведущего на борт десантного бота, и треснул, словно яичная скорлупа. Капитан метнулся вперёд, и едва не успел подхватить его бесчувственное тело, падающее на серые керамические плиты пола.

Ай да профессор! Ай да сукин сын! Таким ударом мог похвастаться не всякий профессиональный военный. А всё строил из себя недотёпу.

– Капитан, – донёсся из-за спины голом Наики. Как же… Осталась она на месте, как было приказано… Надо что-то делать с дисциплиной на борту. – Капитан! Позволь-ка оказать пострадавшему первую помощь.

– Помощь? – Егор оглянулся. – Вряд ли он в ней нуждается.

– Я – врач, мне виднее. Посторонись. – Она решительно шагнула вперёд, присела на корточки рядом с поверженным манихеем и приложила к его лбу крохотный диагностический прибор в виде кольца, которое она постоянно носила на среднем пальце правой руки.

В тот же миг в помещение ворвалась Вьорика с лучемётом наперевес, но, обнаружив, что обошлись без её помощи, опустила ствол.

– У вас отличный удар, профессор. – Капитан пристально посмотрел на Тиглата. – Просто великолепный удар. Долго тренировались?

– С перепугу чего только не сделаешь…

– А что ж вы так паниковали, когда он в прошлый раз вырвался?

– Я не паниковал. Я проявлял осторожность.

– Тоже с перепугу?

– Да. Именно. С него.

– Конечно-конечно. И всё-таки есть у меня ощущение, что вы не тот, за кого себя выдаёте. Тебе не кажется, Вьорика?

Она кивнула, крепче стиснула в руках оружие и положила палец на спусковой крючок.

– Знаете, капитан… – Тиглат постарался изобразить непринуждённую улыбку. Вы не совсем правы, капитан. Я действительно профессор Бейрутского университета, и я действительно специалист по мёртвым языкам. Это правда. Но это не вся правда. Может быть, пройдём в кают-компанию, Наики приготовит нам какого-нибудь успокаивающего чайку, и я всё расскажу.

– Обойдётесь без чая, – решительно заявила Наики. – У меня пациент.

– Жив? – удивился Егор.

– Скорее да, чем нет, – уклончиво ответила Наики. Она хотела ещё что-то сказать, но в этот момент примчались два дроида, ловко подхватили тело манихея и плавно удалились. Японка молча последовала за ними.

– Наики, только не дайте ему очнуться! – крикнул ей вслед Тиглат.

– Да, советник, – не оглядываясь, ответила она. – Постараюсь, советник.

– Советник?! – удивлённо воскликнула Вьорика. – Какой советник? Наики всё знала?

– Я думаю, она раскусила меня уже давно. Может быть, в первый день. Но чувство ответственности и самодисциплина не позволили ей делиться с кем-либо своими подозрениями. Итак, позвольте представиться: старший инспектор Совета Безопасности Земной Федерации, советник первого ранга. Имя моё вам известно. А теперь пройдёмте всё-таки в кают-компанию. Разговор может затянуться, а здесь не совсем удобно.

Тиглат не спеша направился к выходу. Вьорика направила в его сторону ствол лучемёта, но капитан махнул рукой, давая понять, что оружие больше не понадобится. Она это поняла несколько раньше, но то, что у этого человека, который был ей симпатичен, которому так хотелось доверять, обнаружилось двойное дно, вызывало острое чувство досады. Почему только Наики об этом молчала? А может, и правильно, что молчала? Наверняка у неё были лишь догадки. Да и что это меняет? Профессор, советник – какая разница… Так она успокаивала себя до тех пор, пока они не добрались до кают-компании, где Тиглат сразу же расположился в кресле, приняв подчёркнуто расслабленную позу.

– Рассказывайте, – немедленно потребовал капитан. – И не надо больше темнить. Для нас сейчас нет ничего важнее, чем взаимное доверие.

– Думаю, стоит подождать Наики, чтобы мне не пришлось повторять дважды одно и то же.

– Неизвестно, сколько она там… провозится.

– Уверен, что долго ждать не придётся. – Едва он закончил фразу, Наики появилась в дверном проёме.

– Я не опоздала? – спросила она, глядя на капитана.

– Как пациент? – ответил он вопросом на вопрос.

– В криокамере. Теперь точно не вырвется.

– Правильное решение, – одобрил её действия Тиглат. – Если нам удастся доставить его на Землю, а потом привести в сознание, это будет означать, что мы выполнили две миссии вместо одной. И, поверьте, вторая может оказаться не менее значимой, чем первая. И, кстати, то, что мы захватили ценного «языка» намного повышает наши шансы когда-нибудь вернуться домой.

– Знаете, советник… – Наики почти вплотную подошла к Тиглату. – Вы его убили. Почти убили. После выхода из заморозки у реаниматоров при наличии самого лучшего оборудования будет несколько секунд на то, чтобы его вытащить. Здесь я точно не смогу ничего сделать. Смогут ли на Земле – не знаю. Не уверена. Кроме этого, даже если его удастся реанимировать, сомневаюсь, что вашим коллегам удастся выбить из него хоть слово.

– Я очень вас прошу – присаживайтесь. – Ассириец то ли был смущён, то ли изображал смущение. – Я себя чувствую несколько неуютно, когда я сижу, а все остальные стоят. А я, знаете ли, несколько подустал. И вас, Вьорика, я бы очень попросил убрать куда-нибудь оружие. Вы же понимаете, что оно вам, во-первых, ни к чему, а во-вторых, не поможет.

Капитан кивнул, и Вьорика послушно поставила лучемёт в угол у стойки бара, и только после этого все расселись, отодвинув стулья подальше от стола.

– Итак, – начал Тиглат, – разумеется, я должен извиниться за этот «маскарад», но у меня есть приказ сохранять по мере возможности в тайне свой истинный статус. Я понимаю, что вы сильно раздосадованы невниманием к вам со стороны командования флота Академии. Уверяю вас, они не виноваты. Представители любого федеральное ведомство обязано содействовать Совету Безопасности, не задавая лишних вопросов, и Академия Наук – не исключение. Думаю, «Комаров» уже числится в реестре без вести пропавших кораблей, а ваши близкие родственники уже получили все положенные выплаты, связанные с вашей гибелью. Так что, вернуться нам удастся лишь при стечении множества обстоятельств. Но всё в наших руках. Главное условие, как вы понимаете, – нейтрализация Империю. Второе – согласие жить дальше под чужими именами, в странах, где наименее вероятна встреча с теми, кто знает вас в лицо, и добровольное согласие служить в одном из подразделений Совета Безопасности Земной Федерации. Что касается…

– Послушайте, советник! – Капитан подчёркнуто обратился к нему как к сотруднику спецслужбы. – По-моему, вы слишком далеко заглядываете в будущее. Сейчас нас, прежде всего, интересует истинная цель нашей экспедиции. Мне нужна вся правда. Но если для вас это так важно, сразу скажу: скрываться под чужим именем и прятаться от тех, кто мне близок и дорог, я лично не соглашусь ни за какие коврижки.

– И я! – тут же поддержала его Вьорика.

– И мне бы не хотелось, – спокойно сообщила Наики.

– Но сейчас, – продолжил капитан, – мне хочется знать, действительно ли мы спасаем человечество или за всем этим скрыто что-то иное. Может быть, какая-то корпорация позарилась на здешние ресурсы, и ей легче договориться с мелкими государствами, чем с Империей? Только не говорите мне, что ваша контора такими вещами не занимается.

– Наша, как вы изволили выразиться, контора работает по очень многим направлениям. В том числе, мы занимаемся защитой интересов корпораций, если это способствует обеспечению безопасности Федерации. Но здесь не тот случай. Всё более чем серьёзно. Игра может принять такой оборот, что уже наши внуки будут ходить строем под имперские марши и истреблять инакомыслящих по всей галактике во имя высшего благочестия.

– Игра? – с удивлением в голосе воскликнула Наики. – Какая игра? Чья игра?

– Да, едва ли вы знаете… – Тиглат откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок. – Едва ли вы знаете, что на самом деле представляют собой котхи и ради чего они существуют. Я тоже мало что знаю, но, конечно, больше, чем вы. Я обещал быть откровенным до конца и сдержу своё слово. Но сначала подумайте и решите, стоит ли вам это знать. Те, кто знает о котхах слишком много, те попадают под их пристальное внимание, тех они втягивают в свои игры. Это интересно. Это безумно интересно, но это всё равно, что заложить душу. Нет, конечно, не дьяволу. Непонятно кому. Да, непонятно. В том-то и дело, что это не добро и не зло. Это нечто иное. Мне продолжать?

– А почему вы, собственно, решили с нами пооткровенничать? – неожиданно спросила Наики.  – Разве приказ – для вас не главное?

– А вы не понимаете? Разве мог обычный специалист по исторической лингвистике так ловко уложить серьёзного противника? И не только вы, дорогая Наики-сан, начали понимать, что со мной что-то не так.

– Да. И с господином Соучем тоже, – вмешалась в разговор Вьорика.

– Я, конечно, мог бы всё отрицать, плести небылицы о том, что, мол, в юности ходил в секцию самбо, каратэ или крав-мага́, что с испугу любой человек и не на такое способен.  Кто-то из вас, возможно и поверил бы. А остальные сделали бы вид, что поверили. Но, как совершенно точно заметил наш уважаемый капитан, для сейчас нет ничего важнее, чем взаимное доверие. Так что, маски сброшены, господа! Честно говоря, мне и самому крайне неприятно было иметь от вас секреты. Так что, спрашивайте. Расскажу всё, что знаю – ничего не утаю. – Несмотря на бодрый тон, чувствовалось, что Тиглат действительно не в своей тарелке, и его желание раскрыть все секреты выглядело вполне искренним.

– Зачем вообще котхи перетащили сюда людей? – поспешила Вьорика вопрос, который давно не давал ей покоя.

– Сразу предупреждаю: то, что я скажу – лишь предположение, поскольку котхи информацией о себе стараются не делиться. Тут всё упирается в другой вопрос: кто такие котхи? Так вот, вы наверняка в курсе, что за весь период освоения галактики людям так и не удалось обнаружить внеземного разума. Котхи, разумеется, не в счёт. Зато планет пригодных для жизни – хоть отбавляй. И на многих из них – пустые города, заброшенные строения и прочие признаки когда-то давно существовавших цивилизаций. Причём, нигде нет следов войн, разрушений, следов радиации, сложных технических устройств.

– Можно без подробностей, – поторопила его Вьорика. – Знаем. И что?

– Так вот, уже лет триста, как существует версия, что нормальный срок существования любой цивилизации – тысяча, полторы, в крайнем случае, две тысячи лет с момента возникновения. А потом разумные существа, не зависимо от формы жизни – гуманоиды, рептилоиды, медузы, кристаллы – приходят к совершенству, поднимаются к вершинам духа, постигают все тайны материи, пространства и времени, переходят в энергетическую форму существования и присоединяются к сообществу котхов. – Тиглат посмотрел на капитана, будто надеялся что-то прочесть в его лице.

– Я слышал о такой гипотезе, – на всякий случай сообщил Егор.

– И я, – добавила Вьорика.

– Котхи, насколько я знаю, эту версию не подтверждают, но и не опровергают, – заметила Наики.

– Так вот, – продолжил Тиглат, – поскольку человечество выбивается из этого правила, котхи, возможно, переселили часть людей на эту планету, чтобы проверить само человечество является аномалией или вся проблема связано с местом расположения Солнечной системы. Они, вероятно, надеялись, что, сменив обстановку, люди пойдут путём, обычным для прочих форм разумной жизни. Но, как говорится, фокус не удался. Повторяю – это всего лишь версия.

– Меня другое интересует, – после непродолжительной паузы заявила Наики. – Почему котхи вообще терпят нас? Вот мы такие – упорно нежелающие или неспособные достичь совершенства. Тупиковая ветвь. Технологическая цивилизация. Сообщество злодеев и жертв, тиранов и рабов, эгоистов и придурковатых романтиков Наверное, без нас им было бы спокойнее. Сам факт нашего существования разрушает привычную для них мировую гармонию. Почему они терпят нас? Почему они хотят, чтобы мы продолжали своё жалкое существование? Зачем им нужно, чтобы мы спасли эту планету, а заодно и всю нашу жалкую расу, которая, к тому же, заполонила половину галактики?

– Похоже, общение с манихеем не прошло для тебя даром, – заметил капитан, но, заметив, как японка побледнела, каким напряжённым стало её лицо, тут же пожалел о сказанном.

– Ещё неизвестно, чья ветвь тупиковая, – поспешил Тиглат смягчить ситуацию. – Есть предположение, что человечество – единственное, что наполняет хоть каким-то смыслом существование котхов. Вот они-то действительно в тупике. Они достигли совершенства, или, скорее, того, что может показаться совершенством. Они способны властвовать в реальном мире, зажигать звёзды и затыкать чёрные дыры. И всё же, мы остаёмся для них загадкой, которую они не в состоянии разгадать. Мы непредсказуемы. Мы неподвластны их логике. И это создаёт интригу. Ходят слухи, что где-то есть планеты, заселённые котхами, принявшими человеческое обличье, чтобы прожить обычную жизнь, испытать боль, страх, радость, счастье, любовь и смерть.  В своём естественном состоянии они подобны Адаму, ещё не вкусившему яблока с древа познания добра и зла. Так что, мы им интересны. Но я не зря в самом начале нашего разговора упомянул о некой игре, чем вызвал ваше недоумение.

– Да! И что за игра? – напряжённо спросила Вьорика.

– Отдельные наши аналитики предполагают, что человечество со всеми его интригами, политикой, экономикой, страстями, мечтами, творчеством стало для котхов единственным, что вносит хоть какое-то разнообразие в их монотонное бытие. Это и есть игра, которая отвлекает их от осознания того, что они достигли вершины и оказались в тупике. Но не подумайте, что мы для них – всего лишь дрессированные блохи, которые забавно прыгают. Кто-то из этих совершенных существ, возможно, надеется, что мы именно мы когда-нибудь подскажем им, где находится выход из тупика, в который они угодили. Так что, смертельная угроза человечеству, за которую они должны нести свою долю ответственности, должна тревожить их не меньше, чем нас.

 

ГЛАВА 19

«Мелкие подлости делаются из страха, крупные – из ненависти. Но и те, и другие ничтожны по сравнению подлостью, совершаемой ради денег, славы, власти и прочих выгод, позволяющих одному человеку возвыситься над другими».

Нареандранатх Кхан, индийский философ и политический деятель, XXVII век.

 

29-го  дня месяца Улулу, святилище Шамаша, территория Свободного Кетта

 

Она ждала рассвета. С тех пор, как эта величественная пирамида стала её домом, Флора не упускала возможность встретить рассвет, сидя на поребрике, окружающем верхнюю площадку этого древнего строения. Она дожидалась появления восходящего светила в белом коротком балахоне, легкомысленно свесив загорелые стройные ноги вниз, подставляя лицо первым лучам, отдавая во власть прохладного утреннего ветра тяжёлые пряди волос. Правда, с некоторых пор она заметила, что где-то внизу, в сумраке, где вершина самой высокой из окрестных гор до последнего момента заслоняет дно долины от солнца, начали собираться зеваки. И с каждым разом их становилось всё больше. Пока их не слишком много по сравнению с той несметной толпой, что собирается здесь ближе к полудню, ожидая её очередной проповеди, но, кто знает, что будет завтра или через неделю. Ей и сейчас казалось странным, что эта огромная масса народа с таким трепетом внимает каждому её слову, бросив все дела. Здесь никого не обязывают слушать её проповеди. Можно подумать, что им не надо пахать и сеять, стоять у станка, заботиться о своих семьях. Можно подумать, будто её речи для них важнее хлеба насущного. Может быть, сегодня и стоит им об этом сказать? Может быть, отправить их куда подальше, сказать, что праздность и безделье губительно для каждого их них. Они должны однажды понять, что им не стоит ждать от неё чудес, что она не пошлёт им манну небесную, что чудо могут совершить только они сами – лишь мужество и трудолюбие поможет им обрести силу, способную противостоять любому врагу, самому бесчеловечному, самому жестокому.

Почему рабсак, этот мудрый и рассудительный человек, сам не прикажет разогнать этих безумцев, ожидающих чуда?  Несколько дней назад Ур Шаррум, тот самый молодой жрец, что был секретарём при Совете старейшин, сообщил ей, что каждый из тех, кто осаждает сейчас пирамиду, получает ежедневную пайку из запасов святилища. Может быть, халявный хлеб держит их здесь, а не ожидание новых откровений от «посланницы богов»?

– Кхе-кхе, – осторожно кашлянул кто-то сзади, но Флора не стала оглядываться. Она знала, кто там. Беспокоить её здесь в этот час мог решиться только Ур Шаррум, единственный среди жрецов, к кому она прониклась симпатией. Ему было немногим более двадцати лет, но он отличался здравыми взглядами на всё происходящее вокруг, и, главное, совершенно не боялся говорить то, что думает. В нём не чувствовалось того суеверного трепета, который охватывал всех, кто уверовал во второе пришествие Флоры Далл-Озирис. В нём не было скрытого презрения, которое чувствовалось в любом, кто только делал вид, что уверовал в Посланницу богов, Небесную Деву, Спасительницу, Божественную Флору…

А ещё у него стройная фигура, крепкие мускулы, которых не могла скрыть даже жреческая хламида, красиво скуластое лицо и проникновенный глубокий взгляд… Симпатия? Она упорно старалась не признаваться себе, что, может быть, испытывает к нему нечто большее. Помолодевшее тело требовало своего, и приходилось то и дело пытаться внушить себе, что сейчас не до плотских утех, что сейчас важнее всего выполнить то, что предначертано судьбой и волей богов. В богов можно верить, можно не верить, но чем иным, кроме их воли, можно объяснить произошедшее с ней за последние недели?  Как ни старайся найти недавним событиям естественные причины, из всех версий правдоподобной кажется лишь одна: всё совершается по воле Мардука, создателя неба и земли, сокрушившего владык изначального хаоса, чьё стило оставляет знаки на скрижалях судеб.

– Госпожа…- Жрец сделал попытку ещё раз заявить о своём присутствии.

– Присаживайся рядом, Ур, – ответила Флора, не оглядываясь.

– Простите, госпожа…. Не смею.

– С каких это пор ты начал меня бояться? – спросила она, бросив на него удивлённый взгляд и тут же отвернувшись.

– Не вас я боюсь, госпожа, а высоты, – с подкупающей прямотой заявил юноша. – К тому же люди внизу собрались, чтобы глазеть на вас, а не на меня.

– Высоты боишься? – Она едва сдержала смешок. – Тут падать невысоко – до следующей ступени локтей десять, не больше. Садись быстро. Я приказываю тебе.

– Подчиняюсь грубой силе, – буркнул юнец и уселся рядом в трёх локтях от неё.

– А теперь говори, зачем пришёл.

– Спросить, не надо ли чего. Может, завтрак принести…

– Врёшь.

– Вру. – Он помолчал несколько секунд, а потом, скрывая волнение продолжил. – Я хотел спросить. Долго ли вы ещё пробудете в святилище?

– Всё зависть от воли рабсака.

– А я-то, наивный, полагал, что вы послушны только воле богов.

– Не ёрничай.

– И не думал. Просто я хотел вас пригласить…

– Куда?! – Флора поймала себя на том, что предложение ей заранее кажется интересным.

– На наш аэродром из Федерации пригнали новые истребители. Не желаете посмотреть на учебные полёты?

– Полёты? Ты что – пилот?

– В Свободном Кетте каждый мужчина должен иметь военную специальность – будь ты хоть жрец, хоть погонщик мулов. Раньше летал на допотопных деревяшках, но новые истребители – просто сказка. Из лёгких сплавов, четыре пулемёта, на высоте разгоняется до пятидесяти фарсахов в час. Вы должны это увидеть, госпожа!

– Когда?

– Я должен прямо сейчас отправляться на аэродром.

– Мне нужно переодеться.

– Зачем? Вам и так хорошо. Это лучшая одежда для небольшого, но приятного путешествия. – Он без тени смущения обвёл её взглядом от макушки до пят и протянул руку, но Флора лишь искоса посмотрела на него, не меняя позы.

– Иди. Я сейчас…

– Жду у подъёмной клети. – Он легко перекинул ноги через поребрик, и вскоре удаляющийся топот его сандалий стих за её спиной.

Славный мальчик. Умница. Красавчик. И мужества ему, похоже, не занимать. И, оказывается, не только жрец, но и пилот. Муж-воитель. Всё – как в скрижалях Шумуна. Её охватило необъяснимое волнение. Необъяснимое? Нет, всё объяснимо. Всё просто. Похоже, стены того монастыря, в который она добровольно заключила себя после гибели Ниноса, начинают рушиться. Что ж, будь что будет. В конце концов, каждый человек достоин счастья даже в самые грозные, в самые мрачные времена. И надо сказать Уру, что ей необходимо вернуться к полуденной проповеди. Или не стоит? Эти бездельники, что столпились у подножья святилища, могут и до вечера подождать. Ничего с ними не сделается. А вечером вообще надо бы отправить их куда подальше – пусть трудятся на благо Свободного Кетта.

Ур, ожидавший, как обещал, у входа в лифт, протянул ей серый плащ с капюшоном.

– Это зачем? – поинтересовалась Флора.

– Будем проезжать через один из лагерей паломников, – улыбнувшись, ответил юный жрец. – Вы же не хотите, чтобы кто-то вас узнал, и они всей толпой потянулись следом?

Действительно, сейчас ей меньше всего хотелось оказаться в центре внимания безумствующей толпы, и она послушно облачилась в плащ, который скрывал её чуть ли не до пят, и натянула на голову накидку.

В таком одеянии даже стражники у выхода из святилища не сразу её узнали. А когда узнали, несколько растерялись. Один из них попытался преградить ей дорогу, а второй поспешно куда-то умчался – видимо, докладывать начальнику караула о случае, не предусмотренном инструкциями. Чтобы расчистить путь, оказалось достаточно одного взгляда, после которого стражник поспешно прижался к стене. Не прошло и минуты, как Ур открыл перед ней дверцу приземистого автомобильчика с открытым верхом и бронзовой фигуркой взлетающего жука на капоте.

– Твоя? – Флора кивнула на авто.

– Так точно…

– Собственная?

– Точно так…

–  Разве жрецам положено иметь дорогостоящее имущество?

– Жрецам не положено, зато пилотам боевой авиации не запрещено. – Ур уселся на руль, крутанул ручку магнето, и мотор ровно заурчал. – «Хабшуш»! Сделано в Свободном Кете.  Малость дребезжит, зато ломается редко. Получил в награду за пять бомбардировщиков, сбитых в одном бою на подступах к резиденции рабсака.  Не желаете новости послушать, госпожа? – Не дождавшись ответа, он небрежным движением включил радиоприёмник.

«…нам дан знак, указующий путь в будущее. Прошло не так уж много времени с того благословенного дня, когда к нам явилась посланница богов…»

– Выключи это! – потребовала Флора. – Дурацкая пропаганда мне и в прошлой жизни осточертела.

– Можно что-нибудь другое послушать! – Ур дружески улыбнулся, покрутил на приёмнике какой-то «барашек»,  и зазвучала лёгкая музыка – перезвон колокольчиков сплетался с рокотом струн, наполняя мир покоем, как будто в нём нет нескончаемой войны, боли, страха и жестокости.

Значит, здесь, в Свободном Кетте радио служит не только делу пропаганды и агитации. Значит, какая-то разница всё-таки есть. Флора была готова слушать эту светлую музыку до бесконечности, но она вскоре умолкла. После недолгой паузы раздался рёв фанфар, и зазвучал боевой марш – но не столь тяжеловесный и устрашающий, как те, что звучали в Империи. В нём было что-то отчаянно дерзкое, что-то бесшабашное, что-то влекущее за собой, а не толкающее в спину навстречу гибели или победе. Под музыку и дорога показалась недолгой. Флора даже не заметила, как они проехали мимо лагеря паломников. Казалось, ничто не давало повода для беспокойства, но, едва впереди показались проволочное заграждение и массивные стальные ворота, все звуки перекрыл оглушающий вой сирены. Часовые торопливо распахнули ворота, когда машина была ещё пяти сотнях локтей. «Хабшуш», не снижая скорости, влетел на территорию авиабазы и помчался в сторону взлётного поля, где бойцы батальона охраны уде стаскивали с серебристых «птичек» маскировочные сети. Авто резко затормозило возле одной из них,  и Флора ударилась бы лицом о ребристую стальную панель, если бы  Ур не успел вовремя подставить руку под её грудь.

– Простите, госпожа… – В его глазах читалось искреннее сожаление. – Кажется, мы немного не во время затеяли эту поездку.

Первая тройка истребителей, ревя моторами, выкатила на взлётную полосу, а к автомобилю бодренько подбежал солдатик и услужливо распахнул дверцу у водительского сидения.

– Как всегда, вовремя, господин окла! – Боец широко улыбнулся и с тревогой посмотрел на небо, откуда раздался тяжёлый рокот моторов.

– С дороги, паршивец! – Ур хлопнул его по плечу. – Позаботься пока о даме. Если что не так – шкуру спущу!

Он, не оглядываясь, прямо в жреческом одеянии помчался к самолёту, ловко вскочил на крыло и забрался в кабину, втянув вовнутрь полы разлетевшейся по бортам хламиды. Прежде чем двигатель, пару раз чихнув, взревел, он успел улыбнуться и приветливо махнуть рукой, как будто впереди его ждала лёгкая прогулка, а не смертельная схватка с вражескими самолётами.

Флора проводила взглядом бегущий по взлётной полосе истребитель. На душе было тревожно и легко. Почему-то нетрудно было поверить в то, что Ур, этот славный мальчик, не позволит себя убить, что враг будет повержен, что он справится, что он вернётся.

Истребители один за другим отправлялись в небо, в сторону горного хребта, прикрывающего долину с юга. Вскоре оттуда раздался приглушённый грохот разрывов и треск пулемётных очередей, и над седловиной между двух вершин начали подниматься столбы чёрного дыма. Ветер донёс запах гари, а рёв десятков моторов становился всё громче. И вот над перевалом показалось несколько стальных крылатых туш, медленно ползущих сквозь закопчённые небеса.

– Не желаете ли холодненького шербету откушать?! – раздался над ухом молодой звонкий голос, и Флора обнаружила, что рядом с ней стоит всё тот же солдатик, а в руках у него металлический поднос, на котором красуется большая глиняная чаша с душистым фруктовым напитком, в котором плавают кусочки льда.

Боец улыбался во всю ширь, как будто над головой не ревели моторы, как будто в воздухе не было запаха гари, как будто сотни людей не находились сейчас на грани жизни и смерти.  Он был совершенно спокоен за своего командира, ведущего сейчас воздушный бой, и его уверенность в благоприятном исходе отчасти передалась Флоре.

– Да… – Она обеими руками взяла чашу и начала пить прохладный напиток мелкими глотками, не отрывая взгляда от небес, где баталия уже разгоралась прямо над головой.

Толстопузые бомбовозы плотным строем ползли чуть ниже редких облаков, а вокруг суетливо сновали юркие серебристые истребители. Один из имперских самолётов охватило пламя, затем прогремел взрыв, обломки крыльев и фюзеляжа зацепили ещё два бомбовоза, которые начали терять высоту и вскоре столкнулись со склоном холма, возвышавшегося буквально в фарсахе к западу от аэродрома. А потом, когда бой смесился дальше к югу, объятые пламенем бомбовозы начали падать один за другим. Но, те, что уцелели, продолжали упорно двигаться к цели. Один из них высыпал бомбы над ближайшим лагерем паломников, мимо которого они с Уром проехали всего-то полчаса назад, и там мгновенно поднялось зарево пожарища.

И тут до неё дошло, что было истинной целью вражеского налёта. Бомбовозы прорывались в сторону святилища, которое простояло тысячи лет, которое даже после того, как здесь, за Тигриными горами, укрылись мятежники, осталось почти нетронутым. Значит, там, в Империи, знают, где скрывается Флора Озирис, значит сейчас для имперских властей важно не дать сбыться древнему пророчеству. Значит, она действительно опасна для них, если целая армада бомбовозов отправлена только затем, чтобы её убить! Но пока за неё гибнут другие. Гибнут те, кто в неё поверил, кто внимает каждому её слову, кто готов ей поклоняться, кто способен на любое безумство с её именем на устах. Не надо было медлить. Надо было ещё вчера, ещё неделю назад спровадить отсюда всех! Надо было предвидеть, что все эти люди в опасности.

Вдогонку за облегчившимся бомбовозом, который пытался лечь на обратный курс, устремились четыре истребителя, ведя непрерывный огонь. Вскоре тот начал разваливаться в воздухе, и до земли долетели лишь мелкие обломки, упавшие буквально в трети фарсаха от ограждения аэродрома.

Экипажи остатков вторгшейся воздушной армады, похоже, поняли, что цели достичь невозможно, начали сбрасывать бомбы, где попало, и, избавившись от груза, старались набрать высоту. Но последний из них дотянул лишь до горной гряды и рухнул у подножья ближайшего из пиков.

Один из истребителей промчался на малой высоте прямо над головой, победно покачивая крыльями, и тут же пошёл на посадку. Ур. Славный мальчик. Герой. Сама доброта и самоотверженность. Она не стала дожидаться, когда его крылатая машина подрулит на место стоянки. Она сунула в руки солдатика кружку с недопитым шербетом и пошла на встречу катящемуся по рулёжке самолёту, едва сдерживаясь оттого, чтобы не перейти на бег. На краю взлётной полосы её остановил загорелый пожилой мужчина в холщёвых штанах, с обнажённым торсом и сигнальными флажками в руках.

– Куда прёшь, посланница богов?! – рявкнул он на неё, бесцеремонно хватая за плечо. – Окочуришься тут, а я отвечай, – добавил он извиняющимся тоном.

Но дальше идти было и не надо. Истребитель уже выруливал по дорожке, посыпанной мелким гравием под навес из маскировочной сетки. Прежде чем пилот заглушил двигатель, воздушный поток от винта поднял подол её туники едва ли не до пояса, чем заставил широко улыбнуться и аэродромного сигнальщика, и солдатика, который как раз втихаря приканчивал недопитый Флорой шербет. Вылезая из кабины, Ур погрозил им кулаком, и те попрятали улыбки. Когда он соскочил с крыла, в его руке были полевые цветы.

– Вот, собрал для вас, госпожа, на небесных лугах! – Протянув ей букетик, Ур сохранил самое серьёзное, даже слегка напряжённое выражения лица, и казалось, что для него нет ничего страшнее того, что Флора не оценит по достоинству его подношение.

Цветы были слегка увядшие. Ур, конечно, подготовил их заранее, и они пролежали в кабине истребителя со вчерашнего вечера. Но всё это было так трогательно, так непривычно. Сейчас больше всего на свете ей хотелось обнять его. Крепко-крепко. И больше не отпускать. Никогда. Ни за что. Значит, скрижали Шумуна не лгут. Вот он муж-воитель, рядом с которым отступают все страхи и сомнения, забывается боль и рождается вера в то, что будущее не так уж и безнадёжно.

– Спасибо… – Она взяла букет и окунула лицо в аромат полевых цветов – лаванда, ирисы, жасмин, ещё какие-то мелкие синие цветочки с медовым запахом…

– А теперь – у меня для тебя есть сюрприз. – Он впервые обратился к ней на «ты». – Пойдём.

– Куда?

– В самолёт. Я покажу, как прекрасен мир сверху.

– Я летала. На дирижабле.

– Значит, не хочешь?

– Хочу. А можно?

– Посланнице богов можно всё. – Он решительно взял её за руку и повёл за собой к самолёту. – Это учебно-боевой вариант машины. Двухместный. Садись спереди – оттуда обзор получше. – Ур помог ей подняться по приставной лесенке на крыло. – И поторопись, а то к нам уже бежит инструктор, представитель фирмы-производителя. Что-то мне не очень-то хочется сейчас с ним разговаривать.

От барака, стоявшего в конце взлётной полосе, размахивая руками, бежал человек в мешковатом коричневом комбинезоне и что-то кричал, но слов разобрать было невозможно.

– Эй, командир! Там горючего минут на десять осталось, – неожиданно воскликнул боец, который с нескрываемым удивлением наблюдал за происходящим. – Могу долить пару канистр. Моментом!

– Некогда! От винта! – Ур усадил Флору в переднее кресло, пристегнул её ремнями, легонько похлопал по плечу, уселся позади неё и начал торопливо крутить магнето.

Мотор взревел, и теперь уже было совершенно немыслимо расслышать, что там кричит пилот-инструктор, бегущий наперерез сорвавшемуся с места самолёту.

Ей на мгновение стало страшно, когда истребитель вырулил на взлётную полосу, едва не столкнувшись с последней из садившихся боевых машин. Потом страх вернулся в момент отрыва от земли, когда нос резко задрался вверх навстречу облакам, и странная тяжесть вдавила её в спинку кресла. Но она лишь прижала к лицу букетик, который так и продолжала держать в руке, вдохнула запах цветов, и сразу стало легче. Ур знает, что делает. Он никогда и ни за что не стал бы подвергать её жизнь опасности.  В лицо пахнуло холодом, она заметила, что цветы в её руках заиндевели, но она продолжала держаться за стебли, как за последнюю надежду.

Самолёт заложил вираж, ныряя в седловину между двумя вершинами, и вскоре горная гряда остались за спиной, а впереди открылась бескрайняя равнина, поросшая мелким кустарником, рассечённая колеёй грунтовой дороги. Мелькнул какой-то посёлок, и Флоре показалось, что над одним из строений развевается имперское знамя. И вдруг упали обороты двигателя, и самолёт начал быстро терять высоту. А потом наступила тишина.

– Ур, что случилось?! – Она попыталась оглянуться, но ремни не позволили этого сделать.

– Всё нормально!

Почему-то его голос показался ей чужим. Не было в нём привычных искренности и  теплоты. Только холодная решимость и сосредоточенность. Конечно… Они в опасности. Мотор заглох, и сейчас он думает, как спасти их. Не до разговоров.

Земля постепенно приближалась, и Флора закрыла глаза. Сюрприз? Да, Ур обещал сюрприз. Однажды ей как-то удалось обмануть смерть, да так, что было впору по-настоящему уверовать в богов. Может быть, и сейчас произойдёт что-то чудесное, что-то удивительное? Впрочем, богам, если они даже существуют, едва ли присуще милосердие. Скорее всего, они получили от неё то, что хотели, а теперь решили, что пора отдать Эрешкигаль, владычице царства мёртвых, то, что принадлежит ей по праву. Что для них жизнь какой-то смертной по сравнению с законными интересами богини?! Нет, Ур не виноват! Всё это происки богов. Кто может знать, что у них на уме! Другого объяснения нет, да и быть не может…

Самолёт тряхнуло, он подскочил, снова коснулся земли и покатился, подпрыгивая на мелких кочках. Флора нашла в себе силы поднять веки, и оказалось, что истребитель катится по той самой грунтовой дороге, которую она заметила с высоты. Впереди был виден посёлок, состоящий из нескольких кирпичных бараков, над которым на стальной мачте развевается красно-жёлтое имперское знамя. В паре сотен локтей от этой мачты правая стойка шасси подломилась, самолёт завалился на крыло, которое мгновенно превратилась в труху, и, продрав брюхо о мелкие камни, замер, свесив нос в кювет.

– Вот и приехали, дорогуша! – Судя по звуку разрываемой ткани, выбираясь из раненой машины, он зацепился за что-то подолом жреческой мантии, но он не обратил на это внимания.

И тут она увидела то, что окончательно подтвердило сомнения, которые начали терзать её в тот момент, когда самолёт перевалил за горный хребет, сомнения, которым она изо всех сил сопротивлялась, которые пыталась отогнать. От крайнего барака к упавшей машине приближалось несколько вооруженных людей в черной униформе Ночной Стражи.

Вырваться! Убежать! Покончить с собой, пока их мерзкие лапы не схватили её! Но не было сил даже пошевелиться. Ур, разрезав кинжалом привязные ремни, вытащил её из кабины, взвалил на плечо и уверенной походкой зашагал навстречу стражникам. И тут она заметила, что кинжал в ножнах болтается у него на поясе, что дотянуться до него ничего не стоит. Последняя надежда. Последний шанс уйти достойно. Последняя возможность избежать изуверских пыток. Она схватилась одной рукой за ножны, другой – за рукоять, обнажила клинок и, прежде чем резануть по собственным венам, вонзила его в поясницу самому мерзкому и подлому человеку, которого ей приходилось когда-либо встречать. Лезвие вошло неглубоко, но этого оказалось достаточно, чтобы он ослабил хватку. Её тело соскользнуло с плеча, она упала, ударившись головой о землю. В то последнее мгновение, когда мир померк в её глазах, она мысленно поблагодарила богов за то, что ничего не видит и не слышит, за то, что больше не чувствует ни боли, ни страха…

 

30-го  дня месяца Ташриту, Ниневия, Гу́ба – центральная имперская тюрьма

Сознание вернулось от ощущения боли в затылке. Лучше бы оно не возвращалось…

Только что она сидела на мягкой траве, в том самом месте на границе царства Эрешкигаль, где перед предыдущим воскрешением встречалась с богиней Инанной. Флора и на этот раз терпеливо ждала её появления, не решаясь, как и в прошлый раз, спуститься к реке, из-за которой нет возврата. Казалось, проходили дни, недели и месяцы, но богиня не появлялась. Может быть, это было и к лучшему. К чему спешить туда, откуда нет возврата, где время – словно змей, свернувшийся в клубок, где стёрты и «вчера», и «завтра», и «когда-то», где есть лишь пустота, стучащая в висок. Почему-то здесь вспоминались лишь самые мрачные стихи поэтов, которыми она зачитывалась в детстве и юности, чьи книги были беспощадно сожжены на площадях, едва Кетт стал имперской провинцией. Но лучше об этом не думать. Горькие воспоминания тянут в бездну отчаянья, и им не должно быть места здесь, на берегу реки, за которой останавливается бег секунд и тяжкая поступь тысячелетий. Богиня так и не пришла. Исчез шелест травы. Не стало прохладного ветра, ласкающего лицо. Непроглядная тьма окутала величественный пейзаж. И вместо всего этого – ноющая боль в затылке нестерпимая ломота во всём теле. Но, хуже всего было то, что вспомнился самый страшный день её жизни, когда в одно мгновение рухнули все надежды, когда любовь, едва зародившись, обернулась нестерпимой болью, предательством и разочарованием. Хотелось вновь вернуться в ту темноту, куда рухнуло сознание через мгновение после того, как холодная сталь вошла в поясницу негодяя. Интересно, он выжил? Конечно. Что ему какая-то царапина… А ведь можно было ударить сильнее. Наверняка. Но руку в последний миг сдержало внезапное ощущение неправильности того, что она собиралась сделать. Мир и так наполовину состоит из убийц, и мысль о том, что она станет одной из них, показалась ей отвратительной.

Оставалось жалеть лишь об одном: что в очередной раз каким-то образом удалось обмануть смерть. Или это смерть снова обманула её?

И вдруг откуда-то начали доноситься голоса. Сначала – лишь обрывки фраз, но вскоре стал ясно слышен диалог. Где-то неподалёку общались двое мужчин, голоса которых она раньше уже где-то слышала.

– …я вообще ничего…

– А и не надо…

– Да, меньше знаешь – крепче…спишь…

– …не дождусь.

– А придётся. Его Величество…

– Дел полно.

– А побоку все дела! Никуда твой фронт не денется. Государь приказал – всем присутствовать, значит всем…

– Она даже не очнулась. Я вообще не понимаю, зачем её было месяц в отключке держать.

– Обычная мера предосторожности. Что в прошлый раз произошло, так и не удалось выяснить.

– По мне бы тоже – сразу казнить, и нет проблем.

– Так решил Тайный Совет, а император с ним всегда соглашается.

– Да кто там вообще – в этом совете?!

– Не знаю, дорогой туртан. Не знаю. На то он и тайный, чтоб никто не знал, даже я.

– Тоже мне – наместник по разведке… Не верю я что-то в ваше неведенье.

– Информация – самое дорогое, что у нас есть.

– Так я заплачу

– Но этого я действительно не знаю. Они безвылазно сидят во внутренних покоях.

– Может, их вообще нет!

– Есть. Еду-питьё для них доставляют, дерьмо и объедки вывозят – это мне доподлинно известно.

Теперь она вспомнила, чьи это голоса. Где-то рядом общались туртан Ивия Шалит и рища-гяшуш Арбел Хилин. Причём разговор командующего и наместника по разведке явно не предназначался для посторонних ушей.

– Да когда же она, наконец, очнётся? – Туртан явно терял терпение. – Этот лекарь ей точно то самое снадобье влил?

– Это мой личный лекарь, – с некоторой обидой отозвался рища-гяшуш. – Он своё дело знает.

– Тихо, – шепотом произнёс туртан. – Кажется, шевелится.

Флора замерла, стараясь не выдать себя, но веки дрогнули, и она увидела над собой сводчатый каменный потолок, до которого едва дотягивался свет от настольной лампы, скрытой за ширмой, откуда и доносились голоса. Послышался торопливое цоканье подковок на каблуках и буквально через пару секунд, над ней склонились два лица. Туртан и рища-гяшуш едва не столкнулись лбами, норовя заглянуть ей в глаза или уловить подрагиванье век.

Дальше таиться было бессмысленно. В ноздри ударил приторный дух благовоний, и свисающие волоски их бород коснулись лица. Осталось только распахнуть глаза и посмотреть на них как можно равнодушнее, не показывая ни ненависти, ни презрения. Эти матёрые убийцы не стоят ни того, ни другого. Жалкие мокрицы. Пустое место. Зачем они здесь? Проститься пришли?

Послушай, Флора, – начал свою речь рища-гяшуш. – Мы тут поразмыслили с почтенным туртаном… Мы тут подумали. В общем, мы верим в то, что ты посланница богов! Да! Верим. Так, Ивия?!

– Точно так, – подтвердил туртан.

– Но, сама понимаешь, поделать ничего не можем. Против воли императора никто ничего не может. – Казалось, Арбел Хилин даже всхлипнул. – Но мы будем тебя чтить. Даже на святилище в твою честь скинемся. Да, Ивия?

– Так точно…

Некоторое время рища-гяшуш помолчал, видимо, ожидая ответа, но, не дождавшись, промямлил:

– Ну, мы пошли…

– А насчёт Харрана – так это Император приказал. С него и спрос, – извиняющимся тоном сказал напоследок туртан.

Они удалились – сначала пятясь, а потом быстрыми шагами, как будто куда-то спешили. Да, у этих двоих были причины для сомнений. Её чудесное исчезновение после внезапно прервавшегося траурного митинга, её помолодевшее тело – всё это можно было объяснить только чудом, промыслом богов, проявлением воли высших сил. Привычка прикрывать собственный зад от любой возможной опасности сработала и здесь. И главное – риска никакого. Если Флора – богиня, значит, они обратились по адресу, если проста смертная – то  свидетелей нет, и она унесёт их тайну в могилу.  Прошло ещё несколько минут, и под потолком вспыхнул ослепительно яркий свет. Потом снова послышались шаги, чьи-то руки, ухватив за подмышки, подняли её с лежанки и попытались поставить на ноги. С неё сорвали больничный халат, а вместо него натянули рубище с прорезями для рук и головы. Стоять, а тем более идти, было невозможно, ослабшие колени подгибались, а во всём теле была такая слабость, что она чувствовала себя тряпичной куклой.

– Не уроните, – донёсся до неё чей-то надтреснутый голос. – И аккуратно. Чтоб не сдохла раньше времени.

Сделав слабую попытку вырваться, Флора огляделась по сторонам и увидела, что по длинному узкому слабо освещённому коридору вдоль стен грубой каменной кладки её тащат две дородные девицы в чёрной униформе Ночной Стражи. Они поволокли её, тяжело дыша, иногда роняя на колени, бормоча себе под нос невнятные проклятья. Вот и всё. Впереди только смерть, и можно лишь благодарить судьбу за то, все последние недели она провела в беспамятстве, наслаждаясь покоем, слушая шелест трав и наблюдая неспешное течение реки, за которой останавливается время. Всё хорошо. Всё правильно. И главное – жизнь прожита не напрасно.

Вот он – Мейдан-Малькут, площадь Царей. Место, доселе знакомое лишь по открыткам, было заполнено народом, и только в самом центре оставался свободный квадрат, отгороженный строем солдат имперской гвардии в сверкающих древних доспехах, вооружённых короткими копьями. В центре стояло знаменитое железное кресло, на котором за последние несколько столетий нашли мучительную смерть десятки, а то и сотни тысяч врагов Империи – подлинных и мнимых. Грандиозный императорский дворец возвышался на противоположной стороне площади. Мейдан-Малькут, площадь Царей. С одной стороны – императорский дворец, с другой – Гу́ба, главная тюрьма Империи. Удобно. Далеко ходить не надо, чтобы осмотреть, как гибнут смутьяны и прочие враги короны. В обычные дни сюда, на Мейдан-Малькут, имели свободный доступ лишь высшие сановники, имперские гвардейцы и дворцовая обслуга, но сегодня на площади, казалось, собралось всё население Ниневии. Пришли даже старики, что с трудом держатся на ногах, и многочисленные дети радостно озирались по сторонам, оседлав плечи отцов и матерей.  Вдоль тюремной стены в несколько рядов прямо на мостовой сидели узники, одетые в мешковину, с руками и ногами, закованными в кандалы. Лиц их не было видно. Каждый склонил голову к коленям, и любая попытка распрямить спину пресекалась ударом плети надсмотрщика. Человек триста. Или больше?

Стражники прислонили её к столбу, стоящему на возвышении в сотне локтей от выхода из тюрьмы. Они завели ей руки за ствол давно засохшего тисового ствола и стянули верёвкой запястья. Почётное место для самых уважаемых преступников и святотатцев. Вот так  ожидали мучительной смерти  враги дома Ашшуров ещё в те далёкие времена, когда это дерево шелестело листвой. Сейчас сухая древесина кажется раскалённой. Воистину говорят, что дыхание жаровни железного кресла приговорённый смерти начинает чувствовать, едва его привяжут к древу проклятия.

И вдруг раздался гвалт всеобщего ликования, а в воздух взмыл лес рук, раскачиваясь, словно ветви на ветру.

– Унда́на! Унда́на!! Унда́на!!! Унда́на!!!! Унда́на!!!!! – скандировала толпа всё громче и громче.

Когда-то это слово означало просто «смерть». Но уже несколько столетий, как оно приобрело ещё несколько значений: «смерть врага», «смерть, приносящая радость», «очищение», «торжество справедливости», «заслуженная кара». Неужели всем этим людям сегодняшняя массовая казнь доставит истинную радость? Почему они здесь? Что заставило их явиться сюда? Страх? Стадный инстинкт? Природная кровожадность? Преданность императору? Тогда причём здесь дети, сидящие на плечах у родителей?

Казалось бы, прежде всего, она должна была испытывать ужас оттого, что произойдёт здесь. Но страха не было. Всё! Смерть уже была на подходе. Бояться нечего.  Уже почти исчезло ощущение того, что она находится в своём теле. Впереди только возвращение туда, где уже не раз приходилось бывать – на тот холм, где нет ничего, кроме шелеста трав и покоя, где можно без труда скоротать вечность. И никто её не заставит спуститься к реке, за которой скрывается мир без надежды и радости… Унда́на! Унда́на!! Унда́на!!!

Стражники, стоящие рядом, отшатнулись от неё. Похоже, они впервые услышали, как обречённая на смерть, пусть еле шевеля губами, пусть еле слышно, но вторит толпе, требующей исполнения приговора.

– Именем Государя! – раздался мощный и уверенный голос, заглушая все прочие звуки. Он лился с противоположной стороны площади, заставив скандирующую толпу не только замолчать, но и замереть. – Именем нашего великого Государя да свершится справедливость здесь и по всему миру! Славный дом Ашшуров неприступной стеной стал на пути гигантской волны, которая катится на нас  с севера, которая несёт алчность, разврат и хаос, которая покушается на самое драгоценное, что у нас есть – наши души. Враг коварен и жесток, для него нет ничего святого. Угрозами и посулами он стремится заманить в свои сети добропорядочных подданных величайшего и мудрейшего императора в истории вселенной. Но Государю дорог каждый из нас. Мы – мечи в его руке, мы патроны в его обойме, мы его возлюбленные чада. Но каждый, кто ступил на скользкий путь измены, может раскаяться и получить прощение. Сильным свойственно милосердие. Излишняя жестокость – удел слабых. Милостью Его Величества каждому из тех, кто осквернил себя изменой, будет предоставлен шанс. И даже та самозванка, чьим именем вершилась измена, получит шанс показать своё смирение. Её раскаянье избавит от мук тех, шёл вместе с ней дорогой лжи и предательства. Итак, дитя лжи и порка! Раскаиваешься ли ты в своих преступлениях?!!

Едва отгремел короткий восторженный вопль толпы, чья-то волосатая рука сунула ей под нос массивный микрофон. Чего они ждут от неё? Неужели и впрямь рассчитывают на раскаянье? Плюнуть бы на эту железку, но во рту сухо. Флора лишь отвернулась от микрофона, стараясь распрямиться, стремясь показать, что она твёрдо стоит на ногах, а не висит на опутавших её верёвках.

Микрофон вместе с рукой исчез, и тут же, отбивая медленный ритм, ударили барабаны, двое стражников выволокли первого приговорённого в проход, ведущий к железному креслу, и погнали его вперёд ударами коротких тисовых палок. В пяти локтях от кресла они сорвали с него рубище и голышом усадили на древнее орудие казни. Трое палачей ловкими отработанными движениями защёлкнули стальной ошейник, приклёпанный к спинке и оковы на лодыжках и запястьях.

– Чем скорее ты раскаешься, тем меньше боли тебе придётся испытать! – разнёсся над площадью вкрадчивый голос, и жаровня под стулом начала медленно раскаляться.

Только теперь Флора разглядела лицо того, что палачи приковали к железному стулу. Это был Ахикар, её «благодетель», бывший студент, подполковник Ночной Стражи – теперь уже тоже бывший. Он терпел боль, стиснув зубы, не позволяя вырваться крику. Только когда запахло палёным мясом, раздался его сдавленный стон, а лицо исказила гримаса боли.

– Останови его страдания. Покайся, – раздался над ухом чей-то шёпот, и вновь волосатая рука сунула ей под нос микрофон.

– Прощай, Ахикар. Спасибо за всё.

Последних слов никто не услышал, поскольку рука с микрофоном поспешно исчезла, а всё тело пронзил электрический разряд, от которого она едва не потеряла сознание. Лучше молчать. Всё равно никого не спасти.

Ахикар корчился от боли на железном стуле ещё несколько минут, но едва она попыталась закрыть глаза, чтобы не видеть этого, чьи-то липкие пальцы раздвинули её веки, а раздался мерзкий скрипучий голос:

– Смотри, а то распорки в глаза вставим.

Когда тело Ахикара обуглилось, вверх ударил столб пламени, который мгновенно превратил останки в пепел, и палачам осталось лишь смахнуть его с сиденья вениками из тонкой стальной проволоки.

Следующим на железное кресло был отправлен бывший великий саган имперской провинции Кетт. Нимруд Ушана начал каяться сразу, едва конвоиры поволокли его к месту казни. Он кричал, что проклинает тот день, когда его свели с этой стервой, умолял о прощении, пытался упираться ногами и хватал конвойных за ремни. Отчаянье заставляло его сопротивляться всё сильнее по мере того, как железное кресло становилось ближе. Похоже, он так до самого конца и не поверил в неизбежность своей участи. С него даже не смогли сорвать рубище и усадили в железное кресло прямо в хламиде из мешковины. Единственным, чего он добился, стала быстрая смерть. Столб огня обратил его в пепел в одно мгновение. Но, как оказалось, это не было ни поощрением за раскаянье, ни актом милосердия. Всех, кто последовал за ним, сжигали так же быстро, не тратя время на медленное поджаривание – не зависимо оттого, каялись они, молча принимали свою участь или выкрикивали проклятья палачам, улюлюкающей толпе и даже самому императору. Впрочем, таких было немного. Когда очередь дошла дл рабб-илпы «Владыки небес», пожилой капитан, едва с него сняли оковы, могучей рукой растолкал стражников и негромко, но внятно произнёс: «Что ж вы, твари, делаете…».  Не дожидаясь, пока на него набросятся гвардейцы из оцепления, он уверенной походкой направился к месту казни и сам уселся на железное кресло.

Скорее всего, устроители церемонии просто позаботились о том, чтобы она не слишком затянулась. Те, что сидят сейчас, развалившись в креслах, на широкой площадке над парадным входом в императорский дворец, не должны быть слишком утомлены однообразным зрелищем. Главное впереди. Самозванке, возомнившей себя посланницей богов, наверняка достанутся все муки, что недополучили её «сообщники».  Всё пространство вокруг железного кресла уже было засыпано серой золой, а приговорённых всё продолжали предавать испепеляющему пламени, и каждый взмывающий к небу огненный столб сопровождался восторженными криками толпы. Сосед по квартире, пьяница и скандалист, требовал, чтобы ему перед смертью выдали стакан аррака. Студент-доносчик вцепился в свою подругу и не отпускал, пока не получил увесистый удар по голове, но и после этого поплёлся на четвереньках за стражниками, которые тащили её к месту казни. Потом его просто бросили в то же пламя, что охватило его возлюбленную. Круглолицый служащий Ночной Стражи, что однажды вербовал её в стукачи, похоже, вообще не понимал, что сейчас происходит. Он так старался быть примерным подданным, делать всё правильно, не допускать ошибок… Кого-то из них она узнавала с трудом, кого-то вовсе не могла вспомнить, но при каждой новой вспышке, поглощающей человеческую плоть, вспыхивала острая боль в груди. Она шептала, прося богиню Инанну быть милостивой к каждой душе, освободившейся сегодня от оков плоти, дать ей покой, уберечь от вечных страдания в мире без надежды и радости. Впервые ей хотелось верить в милосердие богов и в то, что смерть – вовсе не та грань, за которой наступает небытие.

– Нравится? – Этот голос, донёсшийся из-за спины, заставил её вздрогнуть. Им всё-таки удалось окончательно испортить остаток последнего дня жизни. Позади неё стоял Ур. – Я не мог не попрощаться, ведь нас чуть было не связали самые светлые чувства.

Он явно провоцировал, старался разбудить её ярость, но это были тщетные усилия. На пороге смерти было бы нелепо как-то реагировать на жалкие потуги этого ничтожества. Однако Ур не унимался:

– И ещё я должен выразить тебе свою глубокую и искреннюю благодарность, моя милая. Со мной щедро расплатились за твою доставку.   Тридцать тысяч кыспов – целое состояние. А ещё меня вполне могут назначить новым Великим саганом милой твоему сердцу провинции Кетт. Наместник по управлению территориями намекнул. Значит, вопрос решён на самом верху. А я уж постараюсь сделать всё, чтобы научить твоих земляков с должным почтением относиться к власти Государя.

– Ты видел, что случилось с прежним саганом? – не выдержав, прошептала она еще слышно.

– Что-что? – не расслышав, переспросил Ур, положив руку ей на плечо и склонив ухо к её губам.

– Ты сдохнешь, как и прежний саган, – пообещала она так же тихо, но он только усмехнулся в ответ.

Она даже не подозревала, как скоро могло сбыться то, что она предрекла. Ур скрылся в узком проходе и, вполне довольный собой, зашагал по узкому тёмному коридору навстречу судьбе, которая не сулила ничего, кроме взлёта к вершинам богатства и власти. Но за очередным поворотом на пути возник тёмный силуэт человека в чёрном плаще, а потом кто-то схватил его сзади за плечо и приставил к горлу холодную острую сталь.

– Что она тебе сказала? – тихо спросил незнакомец.

– Не ваше дело! – Ур по-прежнему чувствовал себя властелином судьбы и был уверен в своей неуязвимости. – Я скажу об этом только почтенному туртану!

Незнакомец, держащий клинок у его горла досадливо хмыкнул. Он получил прямой приказ убить всякого, кто перекинется с самозванкой хотя бы парой слов. Но вдруг этот парень и впрямь услышал что-то ценное для туртана? В конце концов, никогда не поздно заставить его замолчать.  Кинжал скользнул в ножны и агенты военной разведки повели  слишком много знающего жреца вниз по лестнице – к подземному ходу, соединяющему тюрьму и дворец.

Церемония казни продолжалась, и толпа не уставала восторженными воплями сопровождать каждый всплеск раскалённого пламени, уносящего чью-то жизнь. И вот площадка, где ожидали своей участи приспешники самозванки, опустела. Наступила такая тишина, что Флоре на мгновение показалась, что она лишилась слуха. Но вот какая-то глупая ворона, хлопая крыльями, взлетела с карниза над входом в тюрьму, в толпе кто-то чихнул, на чьих-то плечах захныкал ребёнок. Двое тюремщиков неспешно и деловито разматывали опутывающие её верёвки, третий пребывал в готовности подхватить её падающее тело, но она нашла в себе силы устоять на непослушных ногах и даже сделать шаг, затем второй, третий… Главное дойти. Все эти люди – жалкие, обманутые, несчастные – должны увидеть, как Флора Далл-Озирис, возродившаяся из небытия, сама дойдёт до железного кресла, сама сядет в него и примет смерть как освобождение от вериг плоти. Та, что воскресла однажды, может воскреснуть вновь. Главное – показать им всем, что она не страшится смерти. Что смерти вообще не бывает. Что у каждого есть надежда.

– Унда́на… – кто-то неуверенно крикнул из недр толпы.

– Унда́на! – поддержало его несколько голосов.

– Унда́на!! – всё громче и громче скандировал  хор, становясь всё более многоголосым.

– Унда́на!!! – подхватила вся площадь.

Так было даже легче. Выкрики толпы задавали ритм шагам. Смерть врага. Смерть, приносящая радость. Очищение. Торжество справедливости. Заслуженная кара. Унда́на! Унда́на!!  Унда́на!!! Будет ли кому-нибудь из них стыдно за эти крики, когда всё кончится?  Вряд ли… Кто-то искренне верит в то, что Флора Озирис – зло, которое нужно уничтожить. Кто-то здесь по принуждению и знает, что выделяться из толпы смертельно опасно. Кому-то просто всё равно, лишь бы его не трогали. Надо попрощаться. Надо что-то сказать. До железного кресла остался лишь шаг. Надо что-то сказать, прежде чем сесть на него.

Она повернулась к креслу спиной, и подняла руки к небу, глядя, как на плоскую крышу Гу́бы, ложится алеющий диск закатного солнца. Как ни странно, толпа мгновенно замолкла. Мейдан-Малькут… Кто-то говорил, что голос того, кто сидит в железном кресле, разносится до самых краёв этой площади. Даже шёпот слышно. Настало время проверить. Да, самое время…

Флора сделала шаг назад, почувствовала, как нога прикоснулась к тёплому ещё после предыдущей казни металлу.

– Я не прошу у вас прощенья, – произнесла она негромко, но, судя по выражениям лиц, её услышали. – Но я готова простить каждого из вас.

И в этот миг в зените вспыхнуло ещё одно солнце, разгоняя сумерки нестерпимо ярким голубоватым сиянием. Толпа всколыхнулась. Кто-то пытался бежать, кто-то упал на колени, кто-то закрыл глаза ладонями, началась давка, раздались нестройные выкрики, переросшие в гвалт, первые ряды отшатнулись от центра площади. Даже гвардейцы, стоявшие в оцеплении, смешали строй.  Новое солнце трепетало в небе, словно раскалённая ртуть и вдруг превратилось в сверкающее кольцо, которое стремительно ширилось, разбегаясь ко всем сторонам света, а потом исчезло, опоясав линию горизонта, как будто кто-то огромный и всемогущий швырнул шарик планеты в огненную лузу.

Боги есть. Они ждут. Они дали знак.

Флора спокойно уселась в кресло. Боли она не почувствовала, но в последний миг ей показалось, будто сквозь яростное пламя к ней тянется множество рук, и тысячи глаз смотрят на неё с мольбою.

Уже через долю мгновения она сидела на мягкой траве, и прохладный ветер обдувал ей лицо, а перед глазами неспешно текла река, за которой останавливается время. Но она знала, что ей не обязательно переправляться на тот берег. Скоро придёт богиня. На этот раз Инанна откроет ей все тайны бытия и укажет путь в лучший мир. А может быть, просто оставит в покое…

 

ГЛАВА 20

Я увидела под деревьями
Охапки красной листвы…
Тщетное подношение.
Верно твердят: в октябре
Мир покидают боги.

 

Идзуми Cикибу, японская поэтесса, X-XI век

 

30 октября 2923 года, борт «Владимира Комарова»

 

– Что ты наделал? – Вьорика посмотрела на капитана с нескрываемым изумлением.

Остальные вообще потеряли дар речи. Наики вцепилась обеими руками в плечо Тиглата, глядя на ослепший экран. Электромагнитный импульс после взрыва «мины» на время вывел из строя все следящие устройства. Когда трансляция с места массовой казни в Ниневии восстановилась, на железном кресле была лишь очередная горстка пепла, а толпа будто окаменела, напряжённо вглядываясь в то, что осталось Флоры Далл-Озирис, посланницы богов, призванной исполнить древнее пророчество.

– Извините, Егор, но мне тоже очень интересно, зачем вы это сделали, – поинтересовался Тиглат, едва оправившись от потрясения.

– Я надеялся её спасти, – отозвался капитан, не отрывая взгляда от ожившей «картинки» с места событий. – И они бы не посмели её казнить после такого… чуда. Но вы же видели.

– Да уж, после того, что ей пришлось пережить, жить точно не захочешь. – Чувствовалось, что Вьорика едва сдерживает слёзы. – Значит, всё зря?

– Вот и всё… – В дверях рубки появился господин Соуч, который в последнее время вообще редко появлялся на людях и почти всё время проводил в грузовом отсеке в обществе своего основного системного блока. – Все прогнозы – псу под хвост. – Он поймал испепеляющий взгляд Вьорики и на всякий случай отступил на пару шагов.

– Вьорика, а не будете ли вы так любезны попросить «Вовочку» повторить запись последних минут э-э-э… церемонии? – попросил Тиглат.

– С комментаторами или без?

– С ними, – уточнил профессор. На территории Империи все сколько-нибудь значительные казни сопровождались радиотрансляцией Имперского радио, где два комментатора непринуждённым диалогом описывали происходящее во всех подробностях – как будто речь шла не о лишении жизни людей, а о популярном шоу или спортивном состязании.

– Вовочка!

– Я!

– Ты слышал?

– Дурацкий вопрос.

– Покажи. Только я пойду. Не хочу этого больше видеть. – Она торопливо вышла, и за ней тут же последовала Наики, справедливо полагавшая, что бортинженер нуждается в немедленной психологической, а то и в медицинской помощи.

«Кто у нас на очереди?», – началась трансляция.

«Шурта Службы Общественного Спокойствия Зераб Диял, виновен в том, что, находясь в сговоре с самозванкой, предложил ей выступить с напутственной речью на торжественных проводах резервистов Катушшаша в действующую армию. Именно он дал толчок её стремительной карьере…»

«Бывший шурта!»

«Да, конечно! Больше того, он не только бывший шурта, но и бывший человек. Разве может считаться человеком тот, кто посмел плести сети заговора?»

«Он что-то кричит! Похоже, заслуженное наказание ему не по вкусу…»

«Раньше надо было думать!»

– Профессор, зачем вы это слушаете? – спросил капитан, даже не взглянув на Тиглата.

– Мне кое-что показалось, – отозвался тот. – Хочу проверить.

– Я, пожалуй, тоже пойду. Займусь ботом. – Егор поднялся и направился в сторону шлюзового отсека.

Месяц назад, когда «Вовочка» поднял тревогу по поводу неожиданного похищения Флоры Озирис агентом имперской военной разведки, капитан первым бросился к десантному боту. В тот миг не было и тени сомнения в том, что спасти её не составит большого труда, а очередное чудо только укрепит веру аборигенов в спасительную миссию Флоры, станет для жителей Аппры ещё одним неоспоримым доказательством того, что она – та самая посланница богов, призванная исполнить пророчество. На полпути его догнала Вьорика, за которой следовала пара дроидов.

То, что операция сорвалась, стало ясно, едва они переступили порог стартового бокса. В обшивке последнего уцелевшего бота, как раз там, где располагались основные узлы двигателя, зияла рваная дыра, из которой наружу вылетали покорёженные куски металла и пластика. А ещё оттуда доносился отвратительный и жуткий скрежет и хищное рычание.

Капитан едва успел схватить Вьорику в охапку, когда она метнулась туда, где бесчинствовала какая-то тварь. Он сообразил, в чём дело. Этой силе им нечего было противопоставить. Когда всё стихло и в проломе появилась знакомая рыжая морда, она всё-таки исхитрилась стянуть с со своей ноги ботинок и швырнуть его в обнаглевшего котха, но от этого ситуация лишь усугубилась. Зверёк даже успел огрызнуться и зашипеть, прежде чем снова исчез в «норе». Умножая разрушения, он вырвался наружу со стороны противоположного борта, где потом обнаружилась такая же рваная дыра, но уже значительно большего диаметра. Диагноз оказался неутешительным: при тех возможностях, что были на корабле, ремонт в лучшем случае требовал не менее полутора месяцев кропотливой работы. Так что, экипажу «Владимира Комарова» теперь доступна была лишь роль наблюдателей и не представлялось никакой возможности вмешаться в события, происходящие на планете.  И чем только Флора вдруг не угодила котху? Скорее всего, он счёл, что живой мессия менее эффективен, чем посланница богов, принявшая мучительную смерть. Вот так. Только расчет. Сплошная целесообразность. Никаких эмоций. Никакого сострадания. Твари!

Идея взорвать «мину» пришла внезапно, но только теперь капитан признался себе, что двигало им не только желание спасти Флору, но и всплывшая со дна сознания мыслишка утереть нос этой зарвавшейся рыжей твари, дать котху понять, что он здесь контролирует далеко не всё. Из рубки он тоже сбежал так поспешно, потому что не хотел объясняться с Тиглатом.

На самом деле, процесс ремонта бота не требовал никакого контроля – он и так прекрасно знал, как идут дела. Восстановленные и вновь изготовленные детали были уже почти все готовы и разложены в нужном порядке рядом с десантным челноком. Теперь оставалось только собрать  изувеченный двигатель. Ещё пара дней – и всё будет в порядке. Почему этого не произошло неделей или хотя бы днём раньше? Неужели котх всё предвидел, всё рассчитал до минуты? И главное – вспышка в небе не произвела должного эффекта. Флора всё равно погибла. Почему? Что заставило её добровольно усесться на это мерзкое устройство, отнимающее жизнь? Что заставило её пожертвовать собой? Ради чего? Вера в чудо? Да… Экипаж «Комарова» постарался, чтобы у неё были все основания рассчитывать на покровительство богов. Ложь! Кругом ложь. Неужели иначе невозможно?

Капитан несколько секунд  рассматривал разложенные на полу детали, прислонённые в опорной стойке листы обшивки и обнажённое чрево двигателя. Можно было заняться сборкой и самому, но Вьорика была бы недовольна таким самоуправством, и точно дулась бы на него несколько дней. Не стоило лишний раз её расстраивать. Он нажал кнопку на браслете-коммуникаторе, вызывая Наики.

– Слушаю, капитан.

– Как там наш бортинженер? Не успокоилась?

– Только что уснула. И лучше бы её не беспокоить.

– Хорошо. – Егор выдержал короткую паузу. – Через три минуты общий сбор в кают-компании. Вьорика пусть отдыхает.

– Хорошо, капитан.

Итак, что делать? То, что правильно? Или то, что необходимо? Вариантов немного. По большому счёту, их всего два: либо спуститься на Аппру и как-то постараться устроить свою жизнь среди аборигенов, по мере возможности влияя на ход событий в этом мире, либо совершить коллективное ритуальное самоубийство, чтобы переродиться в иной жизни. Последний вариант Вьорика точно не одобрит. Заявит, что даже думать об этом – смертный грех. Бред! Но почему Флора дала себя убить? Спасение было рядом. Толпа пребывала в смятении. Один взгляд – и все были бы у её ног, повиновались бы каждому её слову. Может быть, Вьорика права, и она действительно просто устала от той жизни, которую, по сути, ей навязали? Настолько устала, что предпочла смерть. Теперь уже бессмысленно гадать. Всё уже случилось. Ничего уже не изменить. Что делать? Можно еще обратиться за помощью к в добрым духам, населяющим горы, долины, леса и воды, небесную сферу и подземный мир. Да только где эти горы, долины, леса и воды?.. Так далеко от Земли едва ли кто выбирался. Интересно, а во что верит Тиглат? Скорее всего, в науку и здравый смысл. Тоже неплохо. Может, манихея разморозить? Он-то точно знает, что делать. Вот до чего могут довести сомнения и неуверенность в себе. До полного бреда. А в тот момент, когда он активировал «мину», была полная, хотя и ничем не объяснимая уверенность в том, что это правильно, что других вариантов нет и быть не может…

В кают-компании он застал только Соуча, который неподвижно стоял в проёме между двумя кухонными шкафами, и, казалось, находился в отключке.

– Что с тобой? – спросил капитан, усаживаясь во главе стола, но тот и глазом не повёл.

В этом момент в дверях появилась Наики, которую галантно пропустил вперёд профессор. На внешний мир робот начал реагировать лишь после того, вошёл Тиглат.

– Господин Юханна, – обратился он к нему. – Прошу признать меня неудачной моделью, тупиковой ветвью развития искусственного интеллекта, деактивировать и демонтировать.

Такое заявление повергло в шок всех, даже невозмутимую японку. Первым очнулся «Вовочка»:

– А можно я заберу себе твои процессоры?! И ещё накопитель!

– Забирай хоть всё, дружище. Мне ничего не жалко. – Он пытался отвечать спокойно, не выдавая своих чувств, но в интонациях проскользнула явная нотка разочарования. Такой реакции от бортового навигатора Соуч явно не ожидал.

– Какая муха тебя укусила? – поинтересовался Тиглат, едва справившись с потрясением.

– Меня мухи не кусают, – бесстрастно ответил Соуч. – Здесь вообще мух нет.

– Не пытайся казаться глупее, чем ты есть! – Профессор явно начинал злиться.

– Я же сказал – считаю себя неудачной моделью. Все мои расчеты и прогнозы моментально идут насмарку, теряют всякую ценность, едва кто-нибудь из вас или из аборигенов совершает действие, которое оказывает необратимое влияние на ход событий и не вписывается в какие-либо логические схемы. Я выстроил прогноз исторического развития Аппры на ближайшие три столетия, разработал сто двадцать девять вариантов, один из которых должен был сбыться с вероятностью близкой к ста процентам. Но то, что только что сделали капитан, ставит крест на всех вариантах. Конечно, я мог бы произвести новые расчеты – с учётом последних событий. Но это бессмысленно, поскольку любой из вас с лёгкостью может снова всё испортить. Повторяю: я окончательно убедился, что моя система далека от совершенства, что от моих расчетов нет ни малейшей пользы. Значит, самое логичное, что можно сделать – прекратить моё существование. – Он закончил свою тираду и снова стал неподвижен и нем.

Тиглат подошёл к нему вплотную, проложил ему руку на плечо и, глядя в его остекленевшие глаза негромко, но твёрдо произнес:

– Ты думаешь, сейчас время и место для твоих капризов? А ну быстро подключай все мозги и проводи полную диагностику. И пока не избавишься от причины своей истерики, чтоб никому на глаза не попадался.

Соуч понуро вышел, не сказав в ответ ни слова.

– Так что вы хотели сказать нам, капитан? – спросила Наики, едва робот скрылся за дверью.

– Вы присядьте. – Егор ещё соображал, с чего начать, так что пара секунд на размышление были не лишними. – Так вот. Прежде всего, я хотел бы извиниться за то, что принял решение, ни с кем из вас не посоветовавшись, не узнав вашего мнения.

– Прошу прощения, Егор Намчакорович, но извиняться вам совершенно незачем, – поспешно заявил профессор. – Вы – капитан, и вправе действовать так, как считаете правильным.

– А я думаю, что извиняться стоит каждый раз, когда испытываешь чувство вины, – возразила ему Наики. – Это несколько снижает уровень психологического дискомфорта. Извиняйтесь всегда. Извиняйтесь перед всеми. Даже если вы ни в чём не виноваты. К тому же, я полагаю, в тот момент советоваться с кем-либо было бессмысленно, да и некогда. Если бы все мы были категорически против, капитан сделал бы то же самое. Правда, Егор?

– Да, наверное, – несколько растерянно ответил капитан. – Мы должны были её спасти. Это было бы правильно. Если бы всё получилось, я бы и не извинялся. А теперь, после всего, что случилось, я не считаю себя вправе распоряжаться вашими судьбами. Нет ли у вас желания вручить капитану «чёрную метку»?

– Так… – Тиглат с нескрываемым удивлением посмотрел на капитана. – У нас, кажется какая-то эпидемия. От Соуча я ещё мог ожидать чего-то подобного, но от вас, капитан…

– Хорошо, что Вьорика тебя не слышит, – заметила Наики. – Это было бы для неё большим разочарованием.

– Да, наверное, – согласился Егор. – Но… Я совершил ошибку. Непростительную ошибку. Роковую для всех нас. И сейчас мы должны вместе решать, что нам делать дальше. Насколько я понимаю, вернуться на Землю у нас шансов нет. Почти нет. Во всяком случае, сами мы ничего сделать для этого не можем. Остаётся надеяться, что нас отсюда вызволят, но это, как мы все понимаем, едва ли возможно…

– Я приму любое решение капитана, – спокойно и уверенно заявила Наики. – Не сомневаюсь, что Вьорика скажет то же самое. Не знаю, какого мнения придерживаетесь вы, Тиглат, но вы в меньшинстве, вы не член экипажа, и как настоящий здравомыслящий мужчина не будете пытаться перечить женщинам. Так?

– С вами не поспоришь, Наики, – отозвался Тиглат, пряча улыбку. – Вы каждого из нас насквозь видите. Итак, – обратился он к капитану, – что вы сами-то предлагаете?

– Я? Единственное, что сейчас возможно в нашем положении – поселиться где-нибудь на Аппре и продолжать то, что начали. Этот мир слишком близок к катастрофе, чтобы мы могли позволить себе оставаться в стороне.

– Вы даже не представляете себе, насколько близок. – Тиглат задумчиво почесал гладко выбритый подбородок.

– Мы чего-то не знаем?! – тут же встрепенулась Наики. – Послушайте, профессор, мы окончательно угодили в одну лодку. Нет никакого Департамента Безопасности, нет никакого флота Академии Наук, нет никакой Земной Федерации, нет никакого начальства, инструкций и циркуляров. Значит, и секретов друг от друга быть не должно. Что вы имели в виду?

– Этого не объяснить в двух словах…

– А мы никуда и не торопимся. Объясните в трёх.

– Хорошо. Я постараюсь. Знаете ли вы, кто такие котхи? – начал Тиглат издалека.

– Знаю! Есть тут одна рыжая бестия, которую неплохо бы допросить, – как бы вскользь заметил капитан. – Мы, помнится, уже говорили об этом. Не слишком давно. Зачем повторяться?

– Я тогда сказал не всё, что знаю. Точнее, не всё, о чём догадываюсь. Я полагаю, что человечество для них остаётся единственной тайной, единственным развлечением, единственным смыслом существования. Наши интриги и войны, музыка и поэзия, наши страхи и мечты, наши поиски и заблуждения – для них это бесплатный театр, арена, где соседствуют любовь и смерть, наслаждение и муки. У них нет ничего, кроме досуга, а вечность надо как-то коротать. Так вот… Вы же знаете, что будет, если дать Империи развернуться. Очень скоро она подомнёт под себя весь наш мир, уничтожая всё, что выбивается из конкретных представлений о порядке, целесообразности и морали. И в таком виде человечество перестанет представлять интерес для котхов. И они это прекрасно осознают. Кстати! Некоторые эксперты нашего департамента определяют котхов как цивилизацию, впадающую в детство. А что бывает, если у ребёнка отбирают любимую игрушку? Знаете?! Вот поэтому наш замечательный Департамент Безопасности готов на всё, лишь бы не доставлять им огорчений.

Несколько секунд стояла напряжённая тишина, которую нарушало лишь размеренное тиканье механических настенных часов, которые пару лет назад были установлены здесь по настоянию Наики.

– Надеюсь, вы не ждёте аплодисментов? – поинтересовался капитан, глядя профессору в глаза.

– Я жду решения, – парировал тот, не отводя взгляда. – И принять его должны именно вы. Разве не так?

– Да. Сейчас каждый рад бы переложить ответственность на другого, – вмешалась в разговор Наики. – Но я думаю, что капитан прав. Посоветоваться с экипажем, прежде чем принять решение – это правильный подход.

– Я уже сказал, что я предлагаю, – напомнил капитан. – Но стоит обсудить детали. Либо мы посадим корабль где-нибудь в районе одного из полюсов, либо оставляем его на орбите. Либо мы пытаемся стать частью местного общества, либо живём обособленно, устраивая, когда возникнет необходимость, какие-то «чудеса», пытаясь влиять на ход истории. Мне, честно говоря, больше по душе второй вариант. Но нам, скорее всего, предстоит провести здесь всю оставшуюся жизнь, так что, решать не мне одному.

– Я вас понимаю, капитан. – Тиглат кивнул и облокотился на стол. – Но, я думаю, прежде чем начать говорить обо всём всерьёз, строить конкретные планы, надо дождаться, когда очнётся госпожа Стан.

– Я уже говорила, но повторюсь: Вьорика во всём будет согласна с капитаном, – твёрдо заявила Наики. – Но решать что-либо в её отсутствие было бы крайне нетактично. Вы правы, профессор.

– Откуда тебе знать, что она думает? – неожиданно резко спросил Егор. – Она порой даже сама не знает, какая мысль ей стрельнёт в следующую минуту.

– Работа у меня такая, дорогой мой капитан. – Наики едва заметно улыбнулась. – Впрочем, это очевидно для всех, кроме тебя, Егор.

– Ты на что намекаешь?!

– Я, можно сказать, и не намекаю…

– Так! Всё. – Капитан явно понял, что имела в виду Наики, и поспешил сменить тему. – В любом случае, нам сначала следует отправить флаг-адмиралу отчёт со всеми последними данными и какое-то время постараться дождаться ответа. И не сейчас. Сначала дождёмся последствий того, что сегодня произошло. А последствия, похоже, будут серьёзные.

– Возможно, даже скорее, чем нам кажется, – заметил Тиглат.

– Уже! – раздался голос «Вовочки».

– Что уже? – переспросил капитан.

– Уже началось! – Бортовому компьютеру явно не терпелось поделиться новостями. – Я включаю трансляцию с площади?

– Надеюсь, там никого больше не казнят? – со вздохом спросила Наики, и в этот момент объёмное изображение Мейдан-Малькута возникло прямо посреди стола.

Толпа и не думала расходиться. Кто-то, стоя на коленях, пялился в небо, кто-то прижимал к себе испуганных детей, кто-то бормотал молитвы. Были немногие, кто порывался уйти, но все выходы с площади перекрыли гвардейцы, которые были уже облачены не в древние доспехи, а в полевую серо-зелёную форму с золотыми галунами, каски и бронежилеты. И никчемные копья они уже успели сменить на самозарядные карабины с примкнутыми штыками. Несмотря на воинственный вид, их лица выражали ту же тревогу, что испытывали собравшиеся на площади горожане. Напряжение нарастало с каждой минутой, то там, то здесь кучковались группки людей, которые начинали что-то бурно обсуждать, активно жестикулируя, тыча пальцами в небо. Cумерки тем временем сгущались, беспокойство толпы нарастало, но до каких-либо серьёзных проявлений недовольства дело не доходило. Жители столицы всегда славились законопослушностью и дисциплиной, но сейчас явно назревал всплеск недовольства. И вот на стенах императорского дворца и Гу́бы, ослепляя толпу, одновременно вспыхнули десятки прожекторов. Лучи беспорядочно рассекали площадь, люди отворачивались от нестерпимо яркого света, закрывали глаза ладонями, пытались спрятаться за спинами сограждан. В толпу втиснулись два отряда гвардейцев – один со стороны дворца, другой – из ворот тюрьмы. Они встретились в центре площади и начали теснить зевак подальше от железного кресла, образовав правильное кольцо, на котором и сошлись лучи прожекторов. В центре этого кольца уже стоял молодой человек в жреческом одеянии, а несколько техников уже тянули к нему провода и устанавливали микрофон. Похоже, шоу продолжалось. Как только аппаратура была установлена, молодой жрец поднял руки к небу и начал говорить:

– Воинственный Мардук, чей гнев подобен течению бурной реки, чье всепрощение подобно всепрощению любящего отца, без сна и отдыха взываю я к тебе, но ты не слышишь меня, ибо ты велик, а я ничтожен. – Толпа постепенно успокоилась и начала повторять за ним слова древней молитвы. – В отчаянии взываю я к тебе, но не слышу твоего ответа. Ослабело поэтому сердце мое, сгорбился я, подобно немощному старцу.
Великий господь, Мардук, бог прощающий. Кто из людей способен понять суть твою?
Кто никогда не совершал ошибок? Кто не грешил? Кому ведом путь твой? О, если бы был я праведен и не грешил, если бы всегда, проживая жизнь земную, мыслил о жизни вечной!
Боги направили людей по пути несчастий, наказав им вытерпеть все, что ни будет послано им во испытание. Если я, слуга твой, согрешил, если я вышел за пределы закона, установленного тобой, забудь то, что я совершил по неразумности моей. Прости проступки мои, избавь меня от вины моей. Смягчи страдания мои, избавь от горя и страхов моих. Воинственный Мардук, позволь мне жить так, чтобы не уставал я петь хвалу тебе!

– Странно… – задумчиво произнёс Тиглат.

– Что странно? – спросил капитан.

– Это очень редкая и древняя молитва. Её здесь почти никогда не читают на службах. – Он хотел добавить ещё что-то, но в этот момент юный жрец начал свою речь:

– Люди Ниневии, люди Империи, люди Аппры! Я обращаюсь ко всем, ибо сегодня нас постигло великое горе, но счастье, озарившее наш путь, стало многократно сильнее страданий, выпавших на нашу долю. Наш боголюбивый Государь, величайший и мудрейший из властителей, когда-либо правивших в мире, хранитель порядка, блюститель справедливости, любимый и почитаемый всеми своими подданными, внушающий трепет врагам император Одишо-Ашшур двенадцатый, только что пал от рук подлых заговорщиков.  – Последнюю фразу он произнёс размеренно и чеканно – так, что каждое слово, каждый звук мгновенно входил в сознание толпы, словно гвоздь, вбитый в дерево по шляпку одним уверенным ударом молотка.

Несколько секунд прошли в абсолютном безмолвии, но вскоре с разных концов площади начали раздаваться слабые стоны. Несколько десятков дам лишилось чувств, но плотно стоящая толпа большинству из них не дала упасть.

– Вот гнида, – прошептал Тиглат, склонившись над изображением юного жреца, замершего в эффектной позе – раскинув руки, тот будто пытался обнять всех, кто видит и слышит его.

– Кто гнида? – несколько растерянно спросил капитан.

– Не узнаёте? Это тот самый мерзавец, который похитил Флору.

Жрец смахнул с лица невидимую слезу и вновь начал вещать:

– Коварные интриганы, иноземцы, составившие так называемый Тайный Совет, долгое время втирались в доверие к высокопоставленным сановникам и военным, стремясь посулами и лживыми речами управлять волей Государя. Они-то пытались внушить нашему великому императору, что не стоит признавать божественной сущности Небесной Девы, что явилась в этот мир, чтобы спасти нас и наши души, избавить наш мир от жестокости, алчности и прочих грехов. Но они не могли предвидеть, что она явит чудо, что она сама принесёт себя в жертву, что она заставит всех нас раскаяться в своём неверии. Едва государь заявил о том, что он уверовал в то, что Флора Озирис – посланница всесправдливейшего Господа нашего Мардука, и собирался отменить жестокий ритуал казни, мерзкие иноземцы вонзили в него свои кинжалы. Но они просчитались! Напрасно они надеялись, что это подлое убийство останется безнаказанным. Явленное нам чудо, этот небесный свет, эта жертва проникли в души, овладели сердцами, пробудили лучшее, что в нас есть. Я,  Ур Шаррум, внимал её речам. Мне она передала своё учение, чтобы я мог донести его до каждого из вас. Она передала мне свой закон и свои заповеди, которым надлежит следовать каждому, кто стремится к истине и праведности. Меня должны были казнить в числе тех, кто невинно принял мученическую смерть, не пожелав отречься от учения Божественной Девы, но бесстрашный туртан Ивия Шалит и мудрый рища-гяшуш Арбел Хилин уберегли меня от смерти, поскольку они тоже уверовали в истинное учение и стали его ревностными приверженцами. Эти славные бесстрашные мужи смогли уберечь нашу великую Империю от лжепророков, которые годами толкали нас к краю пропасти, искушали нас ложными ценностями, пытались сделать нас бессловесными орудиями осуществления своих мерзких планов. Сейчас их чёрные души терзает Эрешкигаль, владычица подземного царства. Отныне верховным правителем Империи стал славный туртан Ивия Шалит, да живёт он вечно! Все военачальники, чины Ночной Стражи и Службы Общественного Спокойствия, шурты и гражданские служащие переходят в его непосредственное подчинение. А теперь расходитесь по домам и приготовьтесь к вечерней молитве Божественной деве Флоре, дарующей ним мир и покой, истинную веру и чистоту помыслов.   И помните: душа, что даётся нам, изначально безгрешна, мир, подаренный нам богами, прекрасен и совершенен, но злу, что вторгается в него извне, открывают путь наши слабости, податливость соблазнам и недостойные мыслишки – корысть и зависть, сладострастие и гордыня, трусость и подлость. Зло – это болезнь, от которой только мы сами способны излечить себя, следуя заветам Божественной девы Флоры. На этот праведный путь уже ступили бесстрашный туртан Ивия Шалит, справедливейший рища-гяшуш Арбел Хилин, многие другие имперские сановники и я – верховный святитель храма Божественной девы, наместник её на земле, тот, кто всегда слышит её голос. Мои уста – это её уста!

Толпа, казалось, остолбенела! Такой развязки явно никто не мог ожидать. Каждому было страшно оставаться на площади, но ещё страшнее было её покинуть. Здесь, по крайней мере, под подошвами сандалий была твёрдая поверхность – древние камни мостовой Мейдан-Малькута никуда не делись. А что сейчас происходит в городе, за его пределами, во всём остальном мире, никто не знал. Всё, что было им знакомо и привычно, возможно, уже катилось в чёрную бездну хаоса. Эти люди привыкли к тому, что есть порядок, что он неизменен, что никто и ничто не может поколебать сложившихся веками устоев. И всё-таки привычка подчиняться оказалась сильнее постигшего их смятения. Обнаружив, что оцепление снято, пугливо озираясь по сторонам, первыми начали расходиться те, что стояли в задних рядах, а за ними постепенно потянулись и остальные. А новоявленный верховный святитель продолжал стоять в свете лучей мощных прожекторов, пока Мейдан-Малькут не опустел. Только после того, как он медленно зашагал в сторону императорского дворца, погас электрический свет, и площадь погрузилась во тьму. Только в нескольких окнах бывшей резиденции бывшего Государя мерцал слабый едва теплящийся свет.

– Жуть, – прошептала Наики, как только изображение исчезло. – Не знаю, что здесь дальше будет, но лучше оттого, что мы натворили, точно не станет.

– Господин советник первого ранга, – обратился капитан к Тиглату. – А как так получилось, что при всех наших системах слежения, мы не выявили даже намёка на этот заговор? Такие дела, мне кажется, с бухты-барахты не делаются.

– Меня это тоже беспокоит, – как ни в чём не бывало, отозвался тот. – Видимо, мы недооценили возможностей местных спецслужб. Вероятно, профессионализм почтенного рища-шурава оказался выше, чем мы могли предположить.

– Ерунда. Не было никакого заговора! – неожиданно заявила Наики. – Если бы не «чудо», которое устроил капитан, у них бы не было ни малейших шансов. Император – фигура священная для всех подданных. Не случись этой вспышки в небе, ничего бы не было. Это всё тот тикусёмо устроил…

– Кто устроил? – удивлённо спросил Тиглат.

– Сукин сын. Жрец недоделанный. Бывают же такие твари …

Профессор и капитан смотрели на врача-психолога с нескрываемым удивлением. Никогда раньше она не проявляла так явно гнев и раздражение. Чувствовалось, что она и сейчас пытается изо всех сил сдерживать чувства.

– Наики, дорогая, чудесная ты наша. Хочешь, я сам чайку для тебя заварю? – предложил капитан.

– Ты не сможешь, – парировала Наики. – Это уметь надо. Это всё равно, что я возьмусь кораблём вместо тебя управлять. Нет! Ну почему отъявленным мерзавцам всё так легко даётся?  Почему всяким умным, решительным и беспринципным тварям боги дарят ещё и удачу?! Это ведь он. Наверняка он уговорил туртана не упустить случая. А кто откажется от власти, если она сама плывёт в руки?.. Может быть, проклятые манихеи правы, и этот мир – действительно порождение зла?!

– Наики, пожалуйста, успокойтесь. – Тиглат поднялся, обошёл кресло, в котором она сидела, и мягко положил ладони ей на плечи. – Мы здесь, а значит, не всё потеряно. Если не начнём паниковать.

– Пока оттого, что мы делаем, здесь одни беды.

– А манихеи? Мы избавили Аппру от манихеев! – напомнил Тиглат. – Разве этого мало?

– Этого? Этого… Извините, я должна принять что-нибудь успокоительное. – Наики сняла со своих плеч ладони профессора, поднялась и решительно направилась к выходу. Её смутило, что мужчины стали свидетелями этого срыва, и сейчас ей просто хотелось спрятаться ото всех. Хотя бы ненадолго. Хотя бы на несколько минут.

Но покинуть кают-компанию ей так и не удалось. Входная дверь распахнулась, когда до неё оставалось не больше трёх шагов, и в проёме показался светящийся силуэт. На пороге возникла стройная юная дева в короткой белой тунике. Она отрешённо улыбалась, явно погружённая в собственные мысли, и ей, похоже, вовсе не было дела до того, что происходит вокруг. Наики едва успела сделать шаг в сторону, когда та прошла внутрь помещения, не замечая препятствий. Это была Флора. Флора Далл-Озирис. Посланница богов, чьё тело сегодня поглотило испепеляющее пламя, чей прах развеял внезапно налетевший ветер. Егор и Тиглат посмотрели друг на друга, на них обоих оглянулась Наики. Каждый в первый момент решил, что немыслимое видение явилось только ему, но почти сразу стало ясно: если это и галлюцинация, то массовая.  Тиглат приподнялся в кресле, но тут же плюхнулся обратно, увидев, что вслед за призраком в дверном проёме появилась вполне реальная Вьорика. На губах её замерла затаённая улыбка, глаза её были широко распахнуты, но почему-то казалось, что взгляд направлен куда-то внутрь. Она следовала за Флорой, повторяя каждое её движение. Почуяв неладное, уже не обращая внимания на призрак, капитан бросился к ней и схватил её за руку а потом обнял и прижал к себе. Только после этого она очнулась и вздрогнула от неожиданности, увидев прямо перед собой знакомое лицо.

– Что? Где?! – Вьорика явно не понимала, что происходит и где она находится.

Она прижалась губами к щеке Егора, обхватила руками его плечи, а потом доверчиво положила подбородок ему на плечо. И вдруг её тело пробила мелкая дрожь. Что-то увидела? Что-то её напугало? Капитан резко развернулся, не отпуская Вьорику – так, чтобы посмотреть на то, что привело её в трепет.

Дальней от входа переборки не было. Вместо неё открывался вид на залитую солнцем долину, где под небом колыхались на ветру зелёные поля, вдаль, к горизонту, уходили тенистые аллеи, и над всем этим великолепием парил белоснежный воздушный замок, будто сотканный из облаков. Туда, в блаженную даль, вела дорога, мощенная серебристыми плитами, и по ней, не оглядываясь, уходила Флора, посланница богов, спасительница мира. Можно было смотреть на это, не отрываясь. И невозможно было понять, что могло напугать Вьорику в этом величественном зрелище. Наверняка «Вовочка» включил голограмму. Наверняка это проделки компьютера, окончательно потерявшего нюх. Но ветер оттуда доносил ароматы мускуса, хны и базилика, которые выделялись из непередаваемой симфонии запахов. Проделки котха? Да! Скорее всего… «Вовочке» такого не сочинить.

И вдруг в сторону этого дивного пейзажа с истошным мявом метнулась неизвестно откуда взявшаяся рыжая молния. Ещё через долю секунды обезумевший котяра со всего размаха ударился мордой о переборку, превратился в облако пыли, а на пол с грохотом упал рыжеволосый человек в жёлтой футболке.

– Вот дрянь! – Смайли с трудом поднялся, вытащил из заднего кармана потёртых джинсов замызганный носовой платок и прижал его к окровавленному лицу. – Сволочь! – Он ударил кулаком в стенку и снова зашипел от боли.

– Разве котхам пристало так нервничать? – ехидно поинтересовалась Наики, медленно приближаясь к очередному потенциальному пациенту. На ходу она запустила руку в один из многочисленных карманов своего комбинезона – за баллончиком с сильнодействующим заживляющим средством. С некоторых пор она постоянно носила при себе небольшую аптечку.

– Котхам? Нервничать?! – Смайли был явно возмущён этим издевательским замечанием, но послушно подставил под струйку обезболивающей  заживляющей пены сначала лицо, а потом и разбитые костяшки пальцев. – Нет, я спокоен. Я совершенно спокоен. Но ваш чай мне сейчас не помешал бы. – Он действительно успокоился и, едва остановилось кровотечение, прихрамывая, направился к ближайшему свободному креслу.

– Что-то давно вас не было. Дела не пускали? – осведомился Егор, усаживая Вьорику, ещё не до конца пришедшую в себя после общения с Флорой.

– Дела? Какие дела? – Котх, похоже, решил закосить под дурачка, но тут же сообразил, что номер не пройдёт. – Никаких дел, Егор Намчакорович. Просто не было нужды вас беспокоить. Вы всё делали правильно. Сверх ожиданий. Вы спровоцировали-таки внутриполитический кризис в Империи. Вы перекрыли канал поставки новых технологий имперскому режиму. Уцелевшие представители Дома Ашшуров наверняка захотят вернуть себе власть. Начнётся внутренняя распря, возможны религиозные войны. Авторитетные жрецы из провинций наверняка захотят защитить традиционные верованья и объявят священную войну еретикам, поклоняющимся самозванке. Так что, всё хорошо. Всё отлично. Вы справились. Угроза ликвидирована. Флора вознеслась. Она теперь богиня, и мне даже как-то странно, что по пути на свои Небеса, она заглянула к вам, чтобы попрощаться.

– Всё хорошо?! – Вьорика уже окончательно пришла в себя и даже вскочила бы, но сидевший рядом капитан удержал её в кресле. – Вы целый мир погрузили в хаос!  А вы уже подсчитали, сколько людей погибнет в этих войнах?! Миллион? Два? Десять? Сто?! Твари вы!

– Справедливо. Весьма справедливо. – Теперь Смайли не проявлял никакого раздражения. – Только вы зря думаете, что мне всё равно, сколько людей погибнет и какие им придётся перенести страдания. Да – погибнут. Да – будут страдать! И всё-таки, то, что мы делаем сейчас, вполне милосердно. Я не буду объяснять, для чего нам нужна ваша раса, но, смею вас заверить, без вас и наше существование утратит значительную часть смысла. И если бы Империя начала представлять реальную угрозу для всех миров, где вы успели расселиться, то Аппру просто уничтожат. Верхняя Ложа сочтёт её существование нецелесообразным, и этого будет достаточно, чтобы в этой точке пространства мгновенно образовалась пустота. Самое простое решение обычно считается самым верным. Вы опасаетесь, что кто-то погибнет? Вы боитесь, что кто-то будет страдать? Да, конечно! Если погибнут все, то страдать никто не будет. Но я почему-то уверен, что любой из вас предпочёл бы немедленной и лёгкой смерти жизнь, полную страданий. И зря вы думаете, что котхам не свойственно милосердие, что Верхняя Ложа исходит из одной лишь целесообразности. Но только вы сами можете дать нам шанс проявить это самое милосердие. – Смайли поочерёдно посмотрел в глаза каждому из людей, но, видимо, не обнаружив в ответных взглядах ни сочувствия, ни понимания, мгновенно исчез, и только пятна крови на полу напоминали о том, что он только что здесь был.

Из-под шкафа вынырнул уборщик-утилизатор, чтобы ликвидировать этот беспорядок, но Наики топнула ногой, и аппарат, торопливо засеменив ножками, скрылся в своей «норе».

– Хочу взять кровь на анализ, – объяснила она свой поступок, вынула из нагрудного кармана чистый носовой платок и опустилась на колено рядом со следами пребывания котха.

– Не стоит этого делать, – попытался остановить её Тиглат.

– Почему? – Наики всё-таки протёрла пол платком.

– Смысла нет. Это обычная человеческая кровь.

– Проверяли?

– Ну, не я лично. Но… Да – проверяли. Были подобные случаи. Никаких аномалий. Группа крови, содержание гемоглобина, резус-фактор – и так далее. Однажды даже обнаружили признаки диабета, которого и у нормальных-то людей уже лет семьсот не бывает. Они строят свои человеческие тела тщательно и долго, формируют характеры, пристрастия, привычки и даже свойственные людям слабости. Они относятся к своим человеческим воплощениям, словно модницы к любимым нарядам. И невозможно понять, зачем им всё это надо. Я точно не понимаю. А от того, что непонятно, лучше держаться подальше.

– Вовочка! – Капитан неожиданно обратился к бортовому навигатору.

– Да капитан!

– Что за голограмму ты врубил?

– Когда?

– Только что.

– Ничего я не врубал. Сам ошалел, чесслово.

– Понятно… – Егор посмотрел на Вьорику и осторожно положил ладонь на её руку. – То есть, ничего не понятно. Значит, этот рыжий котх подкинул нам очередную галлюцинацию?

– Нет. – Вьорика почему-то улыбнулась.

– Неужто и впрямь дух божественной Флоры заглянул, чтобы попрощаться? – Капитан саркастически хмыкнул.

– Нет, – снова ответила Вьорика. – Не попрощаться. Она наоборот просила нас остаться. Она просила нас о помощи.

– Нам самим бы помощь не помешала, – проворчал капитан. – Наики, что ты ей в снотворное подсыпала?

– Не надо быть таким скептиком капитан, – отозвалась японка, усаживаясь рядом с Тиглатом. – Ты же сам уже не веришь, что всё это просто галлюцинации.

– Вовочка!

– Да, капитан.

– Рассчитай траекторию посадки где-нибудь в районе северного полюса. И выбери подходящую площадку.

– Есть, капитан!

– Может быть, южный полюс предпочтительнее? – высказал сомнение Тиглат. – К Империи ближе.

– Я бы вообще предпочла остров в океане в районе экватора, – заявила Наики. – Тут же есть совершенно необитаемые острова.

– А по-моему, с орбиты всё видно гораздо… – начала высказывать свои пожелания Вьорика.

– С каких это пор здесь обсуждаются приказы капитана? – решительно прервал дискуссию Егор.

– Тиран! – воскликнула Вьорика.

– Деспот, – поддержала её Наики.

– Подчиняюсь грубой силе, – с усмешкой сказал Тиглат. – Только заранее должен предупредить, что в моём отчёте Совету Безопасности этот факт будет отражён. Если, конечно, мне когда-нибудь придётся писать этот отчёт.

– Готовьтесь к посадке. – Капитан сделал вид, что не слышит протестов.

– Может, чайку выпьем на дорожку, – предложила Наики.

– Выпьем, – согласился капитан. – Только не сейчас. Сразу после посадки.

 

ЭПИЛОГ

 

Нет, бытие – не зыбкая загадка!
Подлунный дол и ясен, и росист.
Мы – гусеницы ангелов, и сладко
Въедаться с краю в нежный лист.

Владимир Набоков, русский поэт и романист, XX век

 

29 мая 2935 года, борт «Владимира Комарова»

 

– Иошико, просыпайся, – услышала она сквозь сон знакомый голос, но глаз открывать не стала. Слишком сладок был сон, от которого её пытался отвлечь Клим, этот гадкий мальчишка, за проделки которого ей уже не раз доставалось от учителя. Господин Соуч даже не пытался особо разбираться, кто именно был зачинщиком различных шалостей. – Да проснись же ты, дурочка.

Такого она, конечно, стерпеть не могла:

– Сам дурак! Всё маме скажу.

– Ну и говори. – Клим сделал вид, что обиделся и собирается уйти.

– Эй! Ты чего пришёл-то? – Ей вдруг стало страшно любопытно, что он ещё такого придумал.

– Пойдём на Синего смотреть.

– Я боюсь, – честно призналась Иошико.

О замороженном человеке с синими рисунками на коже однажды проговорился господин Соуч, приводя пример того, как желающий добра может творить великое зло, совершенно этого не осознавая. Потом детская фантазия помогла обрасти подробностями истории о Синем, который хотел всех убить огромным кривым кинжалом. Но его коварным и жестоким замыслам помешал славный герой Клим Багров, который погиб в этой жестокой битве. Но и Синий потерял столько сил, что совсем замёрз. И сейчас этот страшный злодей спит внутри ледяного кристалла, не видя снов. А если бы он видел сны, то в них рождались бы чудовища, которые потом могли бы присниться другим людям и всех напугать.

– Ну, как хочешь. Один пойду. Сам. – Этот приём всегда  безотказно. Иошико терпеть не могла, когда что-то происходило без её участия.

– А как ты пройдёшь? – поинтересовалась девочка, вылезая из-под одеяла.

– Ха! – Клим явно ждал этого вопроса. – Я у отца универсальный ключ позаимствовал.

– Украл? – осторожно спросила Иошико, чувствуя, как на неё накатывается холодная волна разочарования.

– Взял ненадолго. И сделал копию.

– Попадёт нам. Точно попадёт. – Иошико слезла с кровати. – Подожди за дверью. Я переоденусь.

– Так иди. У нас времени мало.

На девочке была белая пижамка с кружевными отворотами на рукавах и воротничке. Ходить по коридорам в таком виде она стеснялась. Этот костюмчик вполне годился бы для трёхлетней девочки, но ей-то уже шесть! Но сейчас ночь, все спят, и никто её не увидит. Зато потом можно будет просто вернуться, залезть под одеяло и сделать вид, как будто ничего не было…

– Ну, пойдём.

– Тапочки надень. – Клим, который был на два года старше,  решил проявить заботу.

– Сама знаю.

Прежде чем они вышли из каюты, мальчишка на всякий случай высунул в приоткрытую дверь вихрастую голову и огляделся по сторонам. В коридоре никого не было, и он, взяв за руку маленькую Иошико, двинулся в сторону грузового отсека. Лифтом он решил не пользоваться, поскольку механизм немного шумел, а это могло выдать всю его затею. Спускаться пришлось по технической лестнице, слишком крутой для шестилетней девочки, поэтому Клим, левой рукой держась за поручень, правой всю дорогу крепко сжимал маленькую ладошку своей подружки. Универсальный ключ – приклеенный к ладони пластиковый квадратик – открыл все двери нижнего яруса, куда капитан категорически запретил детям спускаться ещё три года назад, когда в них внезапно проснулась тяга к путешествиям. Но как можно обращать внимание на запреты, если есть возможность увидеть Синего. Самое страшное в мире существо сейчас совершенно беспомощно и ничего никому не сделает. Замок последней двери послушно звякнул, и створка почти бесшумно отошла в сторону, но в помещении самого секретного отсека стояла абсолютно непроглядная тьма – такая, что Иошико даже ойкнула, глядя в черноту, куда не проникало ни лучика от бледного светильника под потолком тамбура.

– Боишься? – на всякий случай спросил Клим.

– Нет! – решительно ответила девочка и храбро шагнула во тьму, и он едва успел ухватить её на плечо.

– Сначала я.

– Почему это сначала ты?

– Потому что у меня есть фонарик, – заявил он с чувством собственного превосходства. – Держись за мной.

Но фонарик не понадобился. Едва они перешагнули через порог, как помещение залил яркий, почти ослепляющий свет, и раздался знакомый голос:

– До подъёма, между прочим, ещё два часа. И мне вообще непонятно, что вы тут забыли.

Господин Соуч сидел на табурете прямо напротив входа, и все сокровища, что они планировали сегодня увидеть, были за его спиной. В том числе, и ледяная гробница Синего.

– Давно ждёте, учитель? – Клим попытался сделать вид, что нисколько не удивлён неожиданной встречей.

– Я? Жду? – удивился Соуч. – Нет, я просто уединился для размышлений о воспитании непослушных детишек. И пришло мне на ум изречение одного из древних царей: «Не оставляй юноши без наказания: если накажешь его розгой, он не умрет, зато спасешь его душу от преисподней».

– Ага! Знаю, – бодро отозвался Клим. – Это царь Соломон сказал. Книга Притчей, глава двадцать третья. Когда пороть-то будете?

В возможность порки, разумеется, никто не верил, даже маленькая Иошико, но она на всякий случай спряталась за спиной мальчишки.

– Пороть не буду, но как-нибудь слетаем на материк, на экскурсию. Посмотрите, что местные жители делают с непослушными детьми.

– Я! – воскликнула девочка. – Я хочу на материк.  Мама говорила, что детям полезно играть со сверстниками. А папа скоро вернётся?

– Папа вернётся. Папа всегда возвращается.

– А на Синего можно посмотреть? – на всякий случай спросил Клим, хотя в присутствии учителя смотреть на легендарного злодея ему совсем не хотелось. Не те ощущения.

– Посмотреть можно, но не сейчас, – спокойно ответил господин Соуч. – Сейчас вам ещё спать положено. А вот после утренних уроков…

Он не успел договорить. Раздался сначала негромкий, а потом нарастающий вой сирены.

– Что это?! – испуганно спросила Иошико, зажимая ладошками уши.

– А ну быстро по койкам! – вместо ответа скомандовал Соуч, торопливо вытесняя детишек в тамбур, а потом и в лифт.

– Я спать не пойду, – попытался оказать сопротивление Клим, однако учитель выдвинул последний и совершенно безотказный аргумент:

– Мне всё-таки придётся побеседовать с капитаном о твоём поведении.

Он развёл детей по каютам, проследил, чтобы каждый из них залез под одеяло и на предельной скорости помчался в сторону рубки.

Егор уже сидел в капитанском кресле при полном параде. Можно было подумать, будто он что-то предчувствовал и сегодня спал, не раздеваясь. А вот, Наики, стоявшая, облокотившись на спинку капитанского кресла, была одета в один лишь белый халат, накинутый, скорее всего, на голое тело. Вьорика, видимо, вообще была ещё в пути. Да и куда ей бегать на восьмом-то месяце…

– Вовочка, докладывай, что стряслось, – распорядился капитан.

– К нам гости пожаловали.

– Точнее!

– Точнее пока никак, – невозмутимо отозвался бортовой вычислитель. – Далековато. Визуальный контакт возможен через шесть минут, если гости дорогие наши зонды не посшибают.

– Это манихеи? – спросила Ники, которой явно с трудом удавалось скрыть волнение.

– Не похоже, – опередив «Вовочку», ответил капитан. – Те выходили из другого сектора пространства.

–  Вовочка, вызови Тиглата, – потребовала Наики.

– Так спит, наверное, – проворчал тот, устанавливая соединение с «мотыльком», который неотступно следовал профессором.

Но Тиглат не спал. Он сидел за круглым столом, накрытым зелёным сукном, в окружении воротил бизнеса и видных политиков Республики Гярб, где основал собственный кредитный дом. Для этого пришлось продать на местном рынке драгоценностей несколько крупных фионитов, синтезированных Вьорикой. Вокруг стола в полумраке прогуливались полуобнажённые девицы, пристально следя за тем, кому из игроков сопутствует удача, чтобы первой успеть усесться на его колени, как только к нему придвинут горку золотых монет, поблескивающую в центре стола.

– Тиглат. – Наики постаралась не выдать своего удивления. – Тиглат, отзовись.

Владелец кредитного дома, суконной и сувенирной фабрик, шести электростанций и крупный акционер авиастроительной производственной артели, хозяин нескольких портовых терминалов, почётный гражданин  Республики Гярб Тиглат Юханна на вызов отреагировал не сразу. Сначала он метнул кости, разочарованно глянул на результат и только потом, извинившись перед партнёрами по игре, поднялся и неспешно удалился из игрового зала. Только выйдя в коридор и убедившись, что поблизости никого нет, он отозвался:

– Что-то случилось, душа моя?

– Ты что там делаешь?

– Извини, но разве ты сама не видишь? Налаживаю деловые связи с партнёрами по бизнесу. Ты же знаешь, что я собрался строить грузовой порт в устье Хабура. Не так просто найти партнёров для крупного строительства в такой близости от оккупированных территорий.

– А что там делают эти продажные девки?!

– Работают, милая. Работают! Ты же знаешь. Когда я купил этот игорный дом, оказалось, что он ещё и бордель в придачу. Я же тебе рассказывал. Ты что – решила за мной проследить? Я давно предлагал: переселяйся сюда, и мы всегда будем вместе.

– Честно говоря, я уже не уверена, что этого хочу… – Наики помолчала несколько секунд и сменила тему. – К Аппре приближается неопознанный корабль. Думаю, тебе стоит немедленно вернуться на базу.

– Да? Отлично. Но раньше, чем через три часа мне не добраться. Так что, держи меня в курсе.

Из этих трёх часов два с половиной требовалось на дорогу до Таар-Гярби – самого северного порта Аппры, который Тиглат начал строить пять лет назад. Там, в одном из ангаров, стоящих на отшибе вдали от посторонних глаз, базировался бот, на котором можно было добраться до места за считанные минуты.

– Хорошо. Но если тамошние дела для тебя важнее, то и прилетать не обязательно. Будут новости – сообщим.

– Я уже в пути. А на счёт «не уверена»… Извини, но то, что я здесь пытаюсь делать – единственный способ когда-нибудь создать источник необходимой нам энергии. Ты же хочешь вернуться на Землю.

– В этом я тоже не вполне уверена. Всё. Жду. – Наики дала отбой.

В тот же миг над приборной доской появилось объёмное изображение приближающегося корабля. «Вовочка» тут же начал докладывать о типе судна:

– Прогулочная яхта типа «Нока-2900», оснащённая дополнительными топливными ёмкостями, штатный экипаж – три человека, обеспечено комфортное проживание семи-двенадцати пассажиров, строятся на индийской лунной верфи «Махаан», за последние тридцать два года изготовлено триста двадцать шесть экземпляров…

– Хватит, – прервал его капитан. – попробуй выйти на связь.

– Уже пытаюсь, – обиженно заявил «Вовочка». – Но есть ещё одна подробность, которая может иметь значение.

– Давай, только быстро.

– Быстро только кошки родятся. – «Вовочка» был явно раздосадован тем, что его не желают дослушать. – Розничная цена в различных комплектациях составляет от шестнадцати до двадцати двух миллионов переводных талеров, однако продажа разрешена лишь лицам, имеющим документально подтверждённую квалификацию старшего пилота-навигатора с опытом управления космическим кораблём не менее шести тысяч условных часов или предоставивших справку Федерального агентства межзвёздных перелётов о найме пилота соответствующей квалификации. О! А вот и связь наладилась! Переключаю.

Вместо изображения яхты возникло знакомое, но с трудом узнаваемое лицо. Видеть лично флаг-адмирала Джину Капулетти никому из экипажа «Комарова» раньше не приходилось, а при сеансах связи она имела обыкновение омолаживать свой образ на несколько десятков лет. Было немного странно видеть вместо смуглой чернобровой красавицы это скуластое лицо, изъеденное глубокими морщинами и пигментными пятнами, с набрякшими веками и впалыми щеками.

– «Стелла ерранте» вызывает «Комарова»,  «Стелла ерранте» вызывает «Комарова», «Стелла ерранте» вызывает «Комарова»,  – повтояла она раз за разом, явно не питая особой надежды получить ответ. Она произносила это монотонно, переходя с итальянского на галакс, а с галакса на русский.

– Что-то с ней не так, капитан. Ответьте же! – поторопила  Наики, и в это момент в рубку вошла Вьорика. Она жестом пресекла попытку Наики помочь ей и осторожно, держась за подлокотники, опустилась в штурманское кресло.

Капитан торопливо чмокнул её в подставленную щёчку и только после этого отреагировал на вызов.

– Рад видеть вас, сеньора Капулетти.

– Егор?! Да? – Казалось, она не поверила своим глазам. – Я чертовски счастлива, что вы живы, здоровы и у вас всё в порядке. – Госпожа флаг-адмирал широко улыбалась, но при этом едва заметно отводила взгляд, явно избегая смотреть собеседнику прямо в глаза.

– Я тоже рад вас видеть, госпожа флаг-адмирал. Какими судьбами?

– Ах, Егор, простите, но я уже не флаг-адмирал. Вышла в отставку год назад. Знаете ли, старость – не радость.

– Вы неплохо выглядите для своих ста шестидесяти двух.

– Егор! Вы всё-таки порядочная майяле! Как можно напоминать женщине о её возрасте!

– Конечно, свин я ещё тот, – согласился капитан. – Простите великодушно. Вы всё-таки решили нас отсюда вытащить?

– Да! Старушке нечего терять, а пробуждение совести можно расценить как симптом маразма. – Джина усмехнулась, обнажая неестественно белые и ровные зубы. – Так что, я готова забрать вас отсюда, но предупреждаю: многие там, на Земле, будут очень не рады вашему внезапному воскрешению. Кстати, у вас все целы?

– Клим погиб.

– Штурман? Простите…

– Не надо соболезнований. Мы уже свыклись. Это было давно. Так кто нас там видеть не желает?

– Если вы не против, я всё расскажу после стыковки, – ответила Джина. – Но почему-то сенсоры моей яхты никак не обнаружат ваш корабль.

– Мы на планете, госпожа Капулетти, – холодно ответил капитан. – Держите курс на северный полюс.

– Простите, но я не могу рисковать яхтой! Вы же понимаете, что она не приспособлена для посадок. Пришлите за мной бот. У вас, надеюсь, уцелел хоть один.

– Хоть один уцелел. Извините, госпожа Капулетти, мне нужно посоветоваться с экипажем. – Егор абсолютно бесцеремонно отключил связь и обратился к Наики. – Поговори с Тиглатом. Сможет он доставить нашу гостью?

– Ага! Летун из него ещё тот. Лучше пусть сидит в своём казино! Автопилот есть. Только ты сам распорядись, а то подумает ещё, что я его видеть не желаю.

– А на самом деле желаешь? – ехидно поинтересовалась Вьорика.

– Как ни странно, да.

Тиглат лишь потребовал, чтобы на обратном пути, бот прихватил и его, пообещав, что успеет отъехать достаточно далеко от города и найти местечко, где нет посторонних глаз.

Чтобы не терять времени, капитан начал прослушивать местные радиостанции.

«Народная армия свидетелей Флоры вернула себе контроль над городом Дибальт, где покоятся мощи святого Ниноса, подвижника и страстотерпца, который был мужем Божественной Посланницы в годы её земной жизни…»

«Верховное командование сухопутных сил Федерации распространило сообщение, что в результате массового дезертирства армия верховного правителя Империи в прифронтовой полосе потеряла за последние три года более трети личного состава…»

«…и наконец-то можно с уверенностью сказать, что экономический кризис, связанный с прекращением активных боевых действий, полностью преодолён. Резкое сокращение производства военной техники и боеприпасов промышленность Республики Марад уже возместила невиданным доселе ростом выпуска продукции гражданского назначения. Холодильные шкафы, электрические и газовые плиты и, наконец, недавнее изобретение – пылесос…»

«По данным нашего источника в ведомстве внешней разведки, на территории бывшей Империи назревает очередной конфликт между светской и духовной ветвями власти. Магистр ордена «Хайля ка Флора», верховный понтифик  Ур Шаррум, называющий себя Камай Кулух ка Флора, потребовал от верховного правителя Ивии Шалита вдвое увеличить сборы с населения на храмовую деятельность. Также он потребовал полной независимости Судов Святости, приговоры которых сейчас приводятся в исполнение лишь после утверждения их наместниками верховного правителя в провинциях. Источник также сообщил, что, по мнению аналитиков, туртан, захвативший власть в крупнейшем государстве мира, едва ли пойдёт на поводу у деятеля, которого подавляющее большинство последователей учения Божественной Посланницы считает не просто выскочкой и самозванцем, но и мерзким предателем, который и обрёк Святую Деву на мучительную смерть…»

«В Ниневию прибыла делегация представителей главнокомандующего войсками Свободного Кетта  Абу Шамаша. Цель предстоящих переговоров держится в секрете, однако очевидно, что речь наверняка пойдёт о мирном соглашении. Интрига остаётся только в одном: удастся ли посланцам рабсака добиться полной независимости своей страны или им придётся довольствоваться признанием широкой автономии в составе Империи…»

«Свидетелями удивительнейшего зрелища стали жители Эбл-Малькута. В демонстрацию оживших картинок на белом полотне никто всерьёз не поверил, но те немногочисленные горожане, что пришли на это экзотическое представление, были настолько потрясены увиденным, что некоторые из них в панике выбежали на улицу, увидев, как прямо на них мчатся боевые колесницы. Изображение проецировалось на полотно с движущейся прозрачной ленты, на которой методом светописи…»

«Завершается строительство величественного храма во славу Святой Девы на площади Царей. Уже сейчас для тысяч паломников открыт доступ к его главной святыне – железному креслу, на котором Посланница Богов добровольно приняла мученическую смерть…»

«Славно молиться тебе, Инанна! Как легко слова смертных достигают твоих чутких ушей! Видеть тебя – благо, воля твоя – светоч мира! Помилуй меня, Инанна, ниспошли благ и радостей! Ласково взгляни, прими молитвы! Выбери путь, укажи дорогу!»

Всё шло, как должно было идти. Война затихла. Империю раздирали интриги и мятежи. Федерация начала потихоньку распадаться, как только ослабла внешняя военная угроза.  В республике Урук и княжестве Ашой мятежники, почти не встречая сопротивления, захватили почти все крупные города. Верховный правитель Ивия Шалит завершал истребление представителей Дома Ашшуров и готовился возложить на себя императорскую корону. В Западном Кише, житнице Империи, ожидался рекордный урожай бобов, пшеницы и баклажанов.  Корпорация «Прахт» открыла регулярное пассажирское воздушное сообщение между  портовыми городами Тутулл и Гутия, расположенными на побережьях моря Восхода и моря Заката. Всё шло по плану. Вьорика рядом. Восьмилетний неслух Клим досматривает седьмой сон. Корабль стал домом. Впервые за всю жизнь Егор чувствовал, что у него наконец-то есть настоящий дом. И куда больше, чем все хитросплетения местной политики его сейчас беспокоили размолвки, которые всё чаще происходили между Тиглатом и Наики.  То, что они вдруг стали семьёй, произошло неожиданно для всех, в том числе, возможно и для них самих. Вьорика однажды проявила естественное женское любопытство, спросив у подруги, любит ли она Тиглата. Та ответила просто: «Каждая женщина должна о ком-то заботиться…»

Годы проходили, корабль постепенно обрастал глыбой льда, раз в пару месяцев вся компания вылетала на облюбованный тропический островок на противоположной от материка стороне планеты – отдыхать, купаться в океане, стараться не думать ни о чём таком, что могло бы омрачить жизнь. Даже господин Соуч больше не страдал от осознания своей бесполезности – он оказался просто незаменим в деле воспитания и обучения детей, которых вот-вот должно было стать вдвое больше. Только «Вовочка» тосковал по работе, но и он нашёл утешения в симуляторах «звёздных путешествий», куда полюбил отправляться Касыгбай-младший. Мальчишка назубок выучил названия большинства населённых миров галактики и с некоторых пор начал интересоваться, когда же они, наконец, куда-нибудь всамделишно полетят. О том, что все они застряли здесь, скорее всего, навсегда, парню напрямую сказать никто так и не решился. Да и как было можно знать об этом наверняка? Оставалась надежда, что лет через сто удастся наладить производство позитронного топлива. Оставался шанс на то, что господ из Совета Безопасности когда-нибудь заест совесть, и они кого-нибудь пришлют.

Но сейчас было даже не вполне понятно, стоит ли радоваться неожиданному визиту сеньоры Капулетти. Уж по ней здесь точно никто особо не соскучился.

– Пора, – вдруг сообщил «Вовочка».

– Что пора? – Капитан недовольно глянул на кожух, под которым находились электронные мозги бортового навигатора.

– Ковровую дорожку стелить, хлеб-соль выносить! Бот прибудет через четыре минуты, десять секунд. Девять, восемь, семь…

– Помолчи.

– Есть капитан!

– Наики, ты бы переоделась. – Егор окинул взглядом её легкомысленный халатик. – Всё-таки флаг-адмирал прибывает.

– Есть, капитан!

– Пойду встречу.

– Я с тобой! – Вьорика схватила его за руку.

– На улице минус пятьдесят два, – напомнил ей Егор. – Даже не думай об этом. – Он покинул рубку, без спешки зашёл в лифт, спустился на нижний ярус, не снимая башмаков, сунул ноги в унты, предназначенные для кратких прогулок на свежем воздухе, накинул на себя доху из овчины, привезённую как-то Тиглатом из очередного вояжа на материк, и во всём этом одеянии двинулся к выходу.    Едва небольшой тоннель, вырубленный в толще льда, остался позади, как над посадочной площадкой, только что расчищенной от снега двумя дроидами, возникли завихрения, и в лицо ударил порыв ледяного ветра. Бот появился из облака морозного тумана, мягко сел на ледяную гладь буквально в нескольких метрах от входа в «замок».  Опустился трап, и по нему, не обращая ни малейшего внимания на лютый мороз начала величественно спускаться сеньора Капулетти в облегающем светло-бежевом комбинезоне и тирольской шляпе с залихватским пером. Тиглат тоже был одет не по погоде – в чёрное короткое пальто, недавно вошедшее в моду в северных странах Федерации. Но он не стал выпендриваться, быстро обогнал госпожу флаг-адмирала, мимоходом кивнул Егору, и бегом помчался туда, где его ждали тепло, уют и быстротечная размолвка с Наики. Джина попыталась что-то сказать, но, глотнув обжигающе морозного воздуха, сообразила, что для официального приветствия момент выбран не самый подходящий. Егор, просто взял её в охапку и отнёс почти невесомое тело в шлюзовой тамбур.

– Сей паццо, капитано! – возмутилась она, еда очутилась в тепле.

– Это вы обезумели, сеньора! – парировал Егор. – Ещё минута, и от вас осталась бы тощая ледышка.

Джина лишь презрительно посмотрела на капитана и, капризно дёрнув плечиком, двинулась внутрь корабля – вслед за топотом башмаков профессора. Она шла прямиком в кают-компанию, и чутьё её не подвело – к её приходу весь экипаж был уже там, а Наики успела не только переодеться, но и уже начала заваривать чай, отмахиваясь от объятий Тиглата.

– Рада приветствовать вас, господа! – Джина несколько натянуто улыбнулась. – Прошу садиться.

– Мы и так сидим, – сообщила Вьорика, тихо радуясь тому, что в их нынешнем положении не надо приветствовать вставанием вышестоящее начальство.

– Извините. Привычка. – Джина уселась во главе стола, и Наики тут же поставила перед ней чашу благоухающего чая. – Спасибо. Весьма кстати.

– Так чем обязаны? – вежливо спросил капитан.

– О да! У вас есть все основания относиться к моему визиту с иронией, а лично ко мне – с неприязнью. И хорошо, что я прилетела именно сейчас, а не семь или восемь лет назад. Тогда вы меня просто растерзали бы. Я хотела. Да! Но прошение об отставке мне подписали только неделю назад, а до этого я была обязана исполнять приказы своего руководства, которое в свою очередь не может игнорировать рекомендации Совета Безопасности. И прошу меня понять! Вы же сами перестали отправлять сообщения! Мы не могли точно знать, живы ли вы вообще. Так что, мне пришлось потратить половину своего выходного пособия на покупку яхты, чтобы… Чтобы очистить свою совесть. Да! Если вы пожелаете, я могу забрать вас отсюда. Только не советую возвращаться на Землю. Там вас немедленно изолируют. И меня вместе с вами, а это, поверьте, не самое приятное соседство. Думаю, вы знаете, что все, кто находился в непосредственном контакте с котхами, считаются источниками потенциальной опасности. Да! Лучше нам всем отправиться на какой-нибудь из окраинных миров. Тортуга. Или Фешенмун. Или Дария. Выбирайте сами. Деньги есть. Мне уже ничего не надо. Могу всё отдать.

– Спасибо за щедрость. – Вьорика уселась поудобнее, почувствовав, как малыши толкаются в её утробе. – И за заботу спасибо. Но летели бы восвояси. Нам здесь ничем не хуже, чем на любой другой планете. Если на Землю путь заказан, то мы, скорее всего, отклоним ваше замечательное предложение.

– Извините, но вы, дорогуша, всего лишь бортинженер! А решения должен принимать капитан.

– Теперь она главнее, – с усмешкой заметил Егор, мельком глянув на округлый живот Вьорики. – У нас действительно всё есть: прекрасный дом, дети, относительный мир и столь же относительный покой. Что касается денег, то они нам не особо нужны. Правда, Тиглат зачем-то зарабатывает их тоннами. И не условных переводных талеров, а полновесных золотых денариев. И скучать нам тоже особо некогда. У нас есть  целая планета, которую нужно оберегать, целая цивилизация, о которой мы имеем возможность позаботиться. Так что, извините, госпожа бывший флаг-адмирал…

– А вы, доктор? – обратилась Джина к Наики. – А вы не желаете составить мне компанию?

– Я принадлежу своему мужу и своему ребёнку, так что, спросите у Тиглата.

Профессор скромно стоял у стеночки возле входа, с нескрываемым любопытством наблюдая за происходящим, и когда все посмотрели на него, непринуждённо усмехнулся.

– Даже не спрашивайте. Я здесь просто счастлив. У меня есть всё, о чём только может мечтать человек.

Чувствовалось, что Джина была разочарована. Её смуглое лицо даже слегка побледнело, уголки губ опустились, в глазах мелькнули боль и разочарование.

– Ну что ж… – Она обняла пустую чашку сухими сморщенными ладонями, как будто пыталась согреть их. – Я рада, что у вас здесь всё хорошо. Я действительно рада. Но у меня будет последняя просьба. Наики, можно с вами поговорить наедине?

– У меня нет ни от кого секретов. Говорите при всех.

– Секреты есть у меня. Впрочем… Всё равно. – Джина несколько секунд помолчала, как будто собиралась с духом. – В вашем последнем сообщении была информация, что вы применили к Флоре Озирис технологию омоложения тканей организма. Это действительно так?

– У вас есть основания сомневаться в достоверности нашей информации? – искренне удивился капитан.

– Нет-нет! Что вы, что вы… Вы прекрасно справились. Котхи от нас отстали, а это означает, что всё в порядке. Кстати, обещанное вам вознаграждение в полном объёме выплачено вашим ближайшим родственникам. Вашему дяде, Наики. Вашей матери, Тиглат. Вашим сёстрам, Вьорика. Вашему сыну, Егор.

– Как он там? – поинтересовался капитан.

– Всё замечательно! Я перед отлётом навела справки. Заканчивает кадетский корпус. Собирается поступать в училище Звёздного флота. Решил пойти по стопам, так сказать. Хотя ваша бывшая супруга пыталась сделать его фермером. Да – купить на ваше вознаграждение ферму по разведению изюбрей. Кстати, кто такие изюбри?

– Не думаю, Джина, что вас это на самом деле интересует, – уклонился от ответа капитан. – Говорите, что вам угодно на самом деле.

– Да. Хорошо. – Чувствовалось, что престарелой сеньоре непросто говорить об этом при всех. – Я хочу, чтобы вы со мной проделали то, что с Флорой. Хочу вернуть молодость. Хотя бы ненадолго.

– Нет! – Наики как будто ожидала именно этой просьбы. – На Земле есть масса клиник, которые этим занимаются. Почему бы вам туда не обратиться?

– Я… Я обращалась, но мне везде отказали.

– И правильно сделали. Сколько вам лет?

– Не скромно задавать…

– Перестаньте, Джина! Вам уже поздновато скрывать свой возраст. – Наики была безжалостна.

– Сто шестьдесят три…

– Так вот – в таком возрасте эта процедура вернёт вам молодость, но очень ненадолго. Месяца на три. Может быть, на пять, но точно не больше. А потом вы не вернётесь к своему нынешнему облику, а просто умрёте.

– Я согласна! Да, я согласна! Я никогда не жила для себя. С юности – сплошная служба. Подарите мне хотя бы немного времени. Я буду вести жизнь богатой бездельницы, которая потакает всем своим желаниям. Я хочу музыки, танцев, внимания мужчин, любви, наконец, если очень повезёт. Я прошу вас, Наики. Считайте это последним желанием умирающей.

– Я не убийца.

– Вы убьёте меня, если не поможете. – В её глазах была истинная мольба.

– Признайтесь честно, Джина – вы именно за этим сюда прилетели? – холодно поинтересовался капитан.

– Нет. Не только…

– Понятно. Ещё и совесть облегчить напоследок, – заметил капитан и тут же пожалел о сказанном. Сеньора Капулетти, конечно, не стоила сострадания, но и добивать её иронией было, по меньшей мере, непорядочно. – Извинит, Джина, но пусть Наики сама решает, как поступить. Я не могу ей приказать.

– Наики, прошу…

– Хорошо. Я настрою программу, но пусковую кнопку нажмёте вы сами.

– Да. Да! Да!!!

– И после процедуры вы нас сразу же покинете, – распорядился капитан.

– Может быть, попросим сеньору доставить нашего пленника, куда следует? – предложил Тиглат. – Мне как-то неспокойно, пока он здесь. Не убивать же. Это очень ценный источник информации. А мне, знаете ли, чувство долга временами покоя не даёт.

– Я согласна на любые условия, – твёрдо заявила Джина. – Куда прикажете?

– Следуйте за мной. – Наики двинулась к выходу, и госпожа флаг-адмирал в отставке решительно последовала за ней, широко улыбаясь и смахивая с лица слёзы радости.

Едва они скрылись за дверью, та приоткрылась вновь, и сквозь щёлочку осторожно протиснулась головка Иошико.

– А Клим чуть Синего не разбудил, а господин Соуч кричит, что сейчас его точно выпорет, как сидорову козу. Так и сказал! Ой, папа! – Она увидела Тиглата, вбежала в помещение и тут же оказалась у него на руках. – Пап, а кто такая сидорова коза?

 

9-го дня месяца Айру, 5072 год со дня сошествия Мардука с небесной тверди. Ниневия

 

Он сидел на паперти только что отстроенного храма Небесной Девы, бросая тоскливые взгляды на миску для подаяний. На дне сиротливо лежала единственная монета в полчикля, да и на ту уже, похоже, нацеливалась стайка малолетних оборванцев, притаившихся в тени, которую отбрасывала стена Гу́бы, главной тюрьмы Империи. Пацанам, видимо, было невдомёк, что согласно последней энциклике Верховного понтифика Камая Кулуха ка Флора, половину своих доходов побирушки должны были жертвовать на храм, и значит, украсть у нищеброда означало то же самое, что совершить святотатство. А за это можно было до конца жизни оказаться по другую сторону тюремной стены.

Ему почти никто не подавал. Видимо, прихожан отпугивал странный огненно-рыжий цвет волос папертника и странная одежда – жёлтая замызганная майка с начертанными на ней непонятными знаками, синие потёртые штаны и нелепая обувка с белой подошвой. От него держались поодаль даже собратья по цеху, и вполне завидные места по обеим сторонам от рыжего голодранца были свободны.

И вдруг он поднял веки, услышав странный, слишком уж громкий звон от упавшей в миску монеты. На дне лежал золотой денарий. Ещё несколько лет назад всякий, кому попадалась такая монета, мог оказаться в лапах Ночной Стражи, поскольку это были деньги, отчеканенные врагами Империи. Нищий поднял глаза и увидел низкорослого коренастого человека в серой хламиде, у которого сквозь буйную растительность на лице пробивались только нос и глаза.

– Чатул? Что тебе надо?

– Может, поговорим где-нибудь не здесь? – предложил щедрый жертвователь.

– Тут неподалёку таверна «Хлыма хзур». Там не слишком людно. Дороговатое заведение по нынешним временам. А в этот час там и вообще никого не бывает.

– «Толстый поросёнок»? Звучит заманчиво. Веди.

Смайли поднялся, спрятал миску в котомку, предварительно засунув монету за щеку, пока храмовый надсмотрщик не углядел его добычи.

Уже через несколько минут на пороге таверны их встретил неприветливый хозяин с явным намерением немедленно выставить непрошенных, странно одетых и явно неплатёжеспособных гостей. Но брошенный в него золотой денарий произвёл на кабатчика такое неизгладимое впечатление, что тот метнулся вглубь заведения и начал протирать передником столик, стоявший у единственного окна.

– Чего изволят щедрые господа?

– Толстого поросенка, – пошутил Смайли. – Неси всё самое лучшее да побыстрей, а то жрать охота.

– Сию минуту. – Кабатчик исчез и, пока гости усаживались, успел вернуться с кувшином вина, кружками и тарелкой нарезки вяленого мяса.

– Похоже, допрыгался ты, братец, – сообщил Чатул, разливая по кружкам вино. – В Верхней Ложе тобой недовольны. Боятся, что застрянешь навеки в человеческой шкуре.

– Мне-то что? – Смайли сделал глоток, прислушался к своим ощущениям и остался доволен качеством напитка. – Я всё сделал, как надо. Аккуратно и быстро. И никаких чудес. Так что, Верхняя Ложа может быть спокойна за свои игрушки несколько ближайших столетий.

– Это тебе, конечно, зачтётся. Но они за тебя переживают. Ты уже и думаешь, как люди, ты чувствуешь, как они, ты даже ведёшь себя, как эти существа. Уж не надеешься ли ты вообще стать одним из них?

– И что? Точно так же поступает несчётное множество котхов. А всё потому, что у человека царапина на пальце, кусок вкусной еды, мимолётный поцелуй вызывает куда более яркие чувства, чем для нас вся мировая гармония и вечная музыка сфер.

– И что с того? Это всего лишь самообман, иллюзия, бред. Уверен, что в шкуре кота ты получаешь ещё большее удовольствие, когда тебя почёсывают за ушком.

– Я видел, куда они уходят, – сменил тему Смайли.

– Что?

– Я видел, куда они уходят после смерти. Одним глазком. Через щёлочку. Я почти туда проник. Доли мгновения не хватило.

– Не льсти себе! Все знают, что это невозможно.

– Потому и невозможно, что все это знают.

– Перестань нести чушь. Нет никаких богов, демиургов и прочих высших существ! Это больные фантазии несовершенного разума смертных. А мы есть! Но почему-то своим выдумкам они поклоняются, приносят жертвы, молятся, готовы отдать жизнь ради них, а мы, реальные, живые, практически всемогущие, ничего не внушаем им, кроме суеверного страха. Мы им даже неинтересны! Где здравый смысл? Где справедливость? Их жизнь нелепа, их цели ничтожны, их тела страдают от холода и жары, голода и переедания, их души уходят в небытие после смерти. Да, мне тоже почему-то нравится носить эту оболочку, но мне за это стыдно. А вот тебе, похоже, нет!

– Нисколько.

– Вот поэтому Верхняя Ложа советует тебе хотя бы на время принять подобающий нам вид. Заметь – советует!

– Конечно. Заставить-то он меня не могут.

– Ты согласишься?

– Нет. Извини, дружище, но у меня слишком много дел. – Смайли обернулся рыжим котом и, бесшумно перебирая мягкими лапами, побежал к выходу.

Когда кабатчик принёс горячий куурдак, гостей и след простыл. Он с беспокойством запустил пальцы в нагрудный карман и облегчённо вздохнул, обнаружив, что монета, полученная от странных посетителей, была на месте.

 

Вне времени и вне пространства

 

– Богиня! Что мне делать? Я слышу отсюда шорох каждой травинки, мне внятны мысли каждого человека – и грешные, и праведные. Стоит только прислушаться. Я чувствую их боль и страх, но не знаю, что с этим делать.

– Флора, не называй меня богиней. Бог бесконечно далеко от нас, и здесь – лишь крохотная часть мира, который может нам открыться, если мы того заслужим. – Инанна улыбнулась, но грустна была эта улыбка.

– Почему они так верят в меня? Что внушило им, будто я могу их облагодетельствовать?

– Они сами создали тебя, и только их вера придаст тебе сил помочь тем из них, кто не предался отчаянью.

– Но по пути сюда я ощутила, что мир огромен, что он полон множества могущественных существ. Почему им не досталось той веры, что люди обращают ко мне?

– Мы любим людей, как родители любят своих чад. А эти существа лишь кажутся себе всесильными, но к людям относятся, как дети – к своим игрушкам…

 

                               (Конец)