Жан Миндубаев.

Дорога в школу.

( Из книги «Мое Верхнеуслонье».)

Из радостей детства, сопровождающих человека на протяжении всей жизни, я бы назвал дорогу в школу. Конечно, конечно: и ловля пескарей на речке Канаве: и сбор клубники на раскалённых июльским зноем холмах Грани; и охота за переспелыми орехами на Вырубке (сверху кусты уже обобраны – но я-то знаю, что под листьями нижних, вроде бы уже лежащих на земле ветвей, таятся те самые вожделенные, чуточку коричневатые орехи… Тронь – и посыпались они в желтеющую сентябрьскую траву…) – все эти волшебные радости деревенского бытия навсегда осядут в твоей душе; их пронесёшь ты сквозь взрослую жизнь до последнего часа – и они как бы даже оправдают твоё вроде бессмысленное пребывание в этом мире…

Но – дорога в школу! Разве это не самое-самое? Разве она когда-нибудь зарастает чертополохом забвения?

Нет!

И вот – наступает август – очень грустный для меня месяц. И не только потому, что день уже короче; дожди – длинней, а вечер – холоднее.

В августе я готовлю себя к свиданию со школой, к расставанию с домом.

…После четвёртого класса я не ходил в школу целых два года. Причина была банальна для тех времен: не в чем ходить. Нечего есть.

Тут требуется пояснение. Дело в том, что в Маматкозино была только начальная школа. Семилетняя находилась в шести километрах – в селе Уланово. Понятно, что в первые послевоенные годы ни одежонки, ни обувки для вымеривания этих километров с сентября по июнь в семье не было.

А учиться мне хотелось! До слёз. В августе сорок седьмого  (1947) я  буквально рёвом уломал родителей: хочу в школу! И тогда меня отправили в путь-дорогу к ученью…

Шесть верст полями-лугами для деревенского мальчишки – пустяк.

Улановская семилетка размещалась в добротном здании, построенном ещё земством, до 1917 года. Всё было продуманно: широкий коридор с раздевалкой; три просторных класса; квартира директора…

Как радостно, как  весело было мне шагать к восьми утра из Маматкозино в Уланово! Тем более, что шёл не один: со мной за компанию пошёл учиться сын продавца Сашка Козлов. И ещё трое ребятишек.

Всё было хорошо. До декабря. Когда выпал снег и стало светать только в половине девятого утра, все мои сверстники школу побросали. И настал день, когда я сделал то же самое.

…В тот день, как всегда, мама разбудила, растолкала, стянула с тёплой печки. Что-то дала поесть, сунула две картофелины в санитарную сумку, в которой я таскал учебники. Лыжи стояли в сенях, на деревенской улице ещё властвовала декабрьская ночь…

За деревню я выкатился ещё бодро. Так же неунывно миновал колхозный ток, спустился по покату заснеженного поля в ложбину… А когда поднялся наверх, меня обуял невообразимый страх…

Из непроглядной темноты, из жуткой неизвестности ветер дул прямо в лицо. Электричества тогда не было и в помине – вокруг полный мрак. Как идти? Что впереди? Что таится в чёрных кустах возле речки Сулицы которую мне надо было  переходить? Будто некие тёмные силы взвихрились вокруг, будто гибель ждала меня впереди… Ужас охватил мою мальчишескую душу – и лыжи как бы сами собой повернули вспять…

Полоска света поднималась над горизонтом, когда я был уже в родной деревне. Мать топила печку, отец скоблил лицо опасной бритвой. Родители, молча, посмотрели друг на друга…

Так закончилось моё обучение в пятом классе.

Всю зиму я просидел в избе. Упивался приключениями детей капитана Гранта… Мне очень жаль было брошенную из-за трусости школу.

Дочитав Жюль Верна, я взялся за учебники. Зубрил правила; решал задачки; вникал в географию и историю. Всё это мне нравилось – но хотелось отвечать на уроках, тянуть вверх руку, получать пятёрки.

Хотелось школы.

И пришёл март! Закапало с соломенной крыши; зачирикали воробьи во дворе. И день стал длинным, солнечным, зовущим.

И я не утерпел. Я взял лыжи – и, не сказав родителям ни слова, отправился в Уланово.

Шёл я не напрямик – а по санному следу, через Малую Деревню – девять вёрст. И когда увидел школу – ноги сами понесли меня к ней…

И случилось нечто. Как только я открыл дверь, на меня из коридора вывалилась толпа: ученики и учителя – с криками: «Миндубаев вернулся!» Меня втащили в учительскую и стали поить чаем…

А потом… они устроили мне экзамен: не отстал ли от школьной программы? И – к удивлению и моему, и учительскому, выяснилось, что я уже не только одолел в заснеженном Маматкозино весь курс за пятый класс – но и половину курса шестого…

Такой была моя дорога в Улановскую семилетку, которую, конечно же! – я окончил с «Похвальной грамотой»

И предстояло моим родителям решать: что делать со мной дальше?

 

Лыжня к школе.

           Улановской семилетке посвящаю..

Снег. Зима. Семь утра.

И мне в школу пора.

Жуть стоит за стеной во дворе.

Темноты злой туман.

Две картошки в карман.

Страшно мне одному в декабре!

 

Спит деревня в ночи.

Только филин кричит.

Или это лишь чудится мне?

Я на лыжах один-

Сам себе господин.

Хоть бы свечка мигнула в окне!

 

Вы блуждали во мгле

По метельной земле?

На которой не видно ни зги?

Жуткий ветер в лицо

Замыкает кольцо –

А вокруг  только ночь…И враги?!

 

Лыжи вязнут в снегу…

Я бреду, как могу.

Где Уланово? Где же мой путь?

Страх дышать не дает.

Страх за горло берет-

И  диктует мне : «Вспять повернуть!»

 

…Поманил март весной…

Жив я! Книжки со мной!

Солнце льет свою щедрость с небес!

Снова в школу бегу!

Свет в душе берегу-

Снова я для ученья воскрес!

 

Как забыть мне тот миг

Когда сторож-старик

Вдруг увидев меня, произнес:

«Все из школы бегут…

Ну а ты-тут как тут!

Иль учиться надумал всерьез?»

 

Я стоял сам не свой.

Лишь кивал головой

Подтверждая пророчество слов…

Ты- подарок в судьбе

Благодарность тебе-

Моя школа!  Сквозь слезы – любовь……

 

И ни голод, ни снег

Не гасили тот свет –

И в душе он горит много лет…

Как святыню храню

Эту, в школу, лыжню…

Хоть давно уже  школы и нет…

 

Пепелище. Бурьян.

И как зренья обман:-

-Вон,  сирень зелена по весне!!!

Только школьный звонок –

Открывая  урок-

Иногда примерещится мне…

Память о школе.

       « А школа твоя , сынок , сгорела…»

( Из письма       родителей)

 

Возле храма, у старого кладбища

Земцы ставили  крепко ее…

Знанья свет, горизонт озаряющий.

Освещал и мое бытие…

 

Как хочу  ее видеть  я заново-

Не во снах,не в мечтах-наяву!-

Мою школу в деревне Уланово-

Ту, что помню, люблю и зову!

 

Как спешила осенними тропками

С рюкзаками на  тощих плечах

Ребятня деревенская, робкая,

К тем, для всех светозарным лучам,

 

Деревянная, сельская, милая

Ты звала- а ,быть может,_ждала?

Некой стайкой  к тебе белокрылою,

Мы летели…Такие дела!

 

И  наставники наши любимые

Открывали нам  знания суть…

Мы тебя не забудем, родимая!

Мы лишь просим: ты нас не забудь!

 

И  ни  голод, ни годы тяжелые

Не могли погасить знанья свет….

Как святыню, храню в душе школу я-

А   ее на земле давно нет…

 

Лишь береза, состарясь  до срока,

Зеленеет еще    по весне –

Как  заветы тех давних уроков

Что еще сохранились во мне…

***

 Горизонты Свияжска.

 

Прежде чем  начать рассказ о

Свияжской десятилетке и моем учении в ней, выскажу одно соображение.

Ныне все – учителя, родители, «школоведы» и все прочие граждане  очень дружно и  упорно твердят  одно и то же: школа, ее программы, учительские  нагрузки и непомерное давление   клерков от образования  почти начисто отбивают у школьников желание учиться.

Не спорю: да,все это «имеет место быть» Но самое главное- как я думаю- не в этом.

Сейчас  абсолютно исчезает  семейная традиция: уважать,  чтить образование, с малых лет  внушать ребенку  древний постулат: «Ученье-свет! Неученье-тьма.». Родители самоустранились от  необходимости  побуждать в детях стремление не к «сдаче  ЕГЭ»  – а к  познанию, к образованности как  величайшей ценности человеческой личности. Если проще:  ученье  ,школа, книга превращены в некие  чисто утилитарные   понятия. А обучение -это  сегодня как бы  просто докучливая  обязанность  школяров… И не более того.

Пожалуй, вся моя жизнь сложилась бы не так как она сложилась, если бы  мой отец, сельский учитель Миндубаев Абдулбарый Шарафутдинович, не вложил в мое детское понятие необходимость учебы не только  для получения  профессии и заработка-но и как неотъемлемую  ценность  человеческого бытия.

Я всегда любил учиться.

Вот какой спор между родителми решил мою судьбу.

После семилетки  отец и мать  задумались: куда определить мальца?. Тут столкнулись два разных взгляда на будущее своего ребенка.

Отец, педагог по  образованию ,  во что бы то ни стало хотел выучить всех  своих детей.  То есть он хотел дать им   если не высшее, то хотя бы среднее специальное образование.. Поэтому в средней школе села Теньки учились и моя старшая сестра Хуршида и мой брат Ким. Сестра успела получить аттестат зрелости и поступить в медицинский институт. Брату помешала это сделать война – но после неё он всё же окончил Казанский медицинский техникум. То же сделала и сестра Изида.

Теперь очередь дошла до меня. То ли лишения и тягость военного лихолетья; то ли появившиеся новые дети (а их, в конце концов, набралось девять душ!) постепенно побуждали мою маму пристроить меня после семилетки на какой-нибудь «казённый кошт». Скажем, не исключалось поступление в ремесленное училище, или ФЗУ (фабрично-заводское училище), где и кормили, и общежитие предоставляли. Рассматривался и вариант поступления в педагогический техникум («Там хоть стипендию будут давать!»). Дабы осуществить этот проект, мы с мамой даже совершили пароходный вояж в городок Тетюши. Конечно, меня бы туда взяли  даже без вступительных экзаменов – с «Похвальной» — то грамотой!

– Голодать будет-но  среднюю школу закончит!- категорично заявил отец.

Мы вернулись в Маматкозино. И впереди замаячил восьмой класс …

Средних школ в Верхнеуслонском районе   тогда было две: в райцентре   Верхний Услон – и в  небольшом городке  Свияжск.

Свияжская средняя школа  была в тридцати километра от Маматкозина. Теньковская- в пятнадцати.

В Теньки мы с отцом и младшим братом Гансом наведались пешочуом  жарким июльским днём. Помню заросшую гусиной травкой широкую безлюдную улицу. Школа была деревянная, двухэтажная, построенная вероятно уже в советские времена: без всяких выкрутас, почерневшая от времени бревенчатая коробка внушительных размеров. Отец пошел к директрисе, они о чем-то поговорили. Затем мы отправились искать угол для будущих школяров.

И тут что-то не получилось. То ли цены для родителя были неподъёмные; то ли ещё какие-то раздумья посетили голову отца – но мы подались восвояси, в Маматкозино. И это было  моим везением.

Почему? Потому что, в конце концов, я был определён в среднюю школу села Свияжск. И выбор этот объяснялся тем  что там, в местной больнице, уже работала моя сестра Изида, только что окончившая в Казани медицинский техникум.

И указующий перст отца потому был направлен в сторону Свияжска.

 

Страна по имени Свияжск.

Мы двинулись туда тридцатого августа 1950 года.

Мы – это я со старым чемоданчиком; подпасок Пашка Матвеев – и сельсоветская лошадь, впряжённая в телегу, на которой лежала охапка  травы.

В дальнюю дорогу, которая уводила из Маматкозино уже навсегда, снарядили меня так: мать положила в котомку несколько картофелин и луковиц, полкаравая хлеба. Отец, покряхтев, отсчитал   рубли – их было немного…

И мы тронулись. По пути заглянули в сельскую лавку и купили десять сигаретин «Аврора» (продавали поштучно). На душе стало веселее.

Просёлок после дождей был раскисшим, лошадь тянула еле-еле. До сих пор не могу понять, как надо было «холить и лелеять» животное, чтобы в конце лета, когда любая скотина отъедается на травах, она едва  волочила ноги?

Но, тем не менее, это было именно так. Вёрст десять мы  протащились – но за селом Куралово наша несчастная кобыла встала. Пашка хлестал её кнутом; я, шагая впереди, приманивал лошадь пучком травы. Но сделав десять-двадцать шагов, лошадь опять вставала… И наконец она просто повалилась набок и улеглась намертво. Пашка матерился, бил несчастное животное кнутовищем по лицу, из  лошадиных глаз катились крупные слёзы которые я не забуду никогда…

Мы с Пашкой посидели, покурили, съели по куску хлеба. Потом, разделив сигареты (каждому досталось по четыре штуки) стали прощаться. Я подхватил свой чемоданчик… До Свияжска оставалось вёрст десять…

И в это время из леса выкатилось пяток крестьянских подвод. Мужики везли зерно сдавать государству, на элеватор при станции Вязовые. Их путь лежал через Свияжск. За рубль они согласились довезти меня.

Я сидел на телеге и осматривался, ошеломлённый. Мальчишке, выросшему среди холмистых полей, в трёх километрах от ближайшего леса, впервые являлся иной мир. Мир широкой приречной поймы – луга, леса, заливные озёра… Мы долго ехали вдоль одного из них – я не мог оторвать глаз от зарослей камыша, листьев кувшинок – и резвящихся среди них ужей… Ужей было так много, что водяное зеркало ни на минуту не оставалось спокойным…

А потом мы выехали на старинный булыжный тракт и, прогрохотав по нему, выкатились на берег тихой, прекрасной реки. Это была низовая Свияга – а за ней явилось нечто сказочное…

Нечто волшебное, чего я никогда прежде не видел.

За рекой стоял  древний городок Свияжск.

Биография Свияжска непохожа на истории возникновения прочих городков и поселков глубинной России. Городок Свияжск как бы выделен был судьбой; ему отведено было в истории Отечества место совершенно особое, исключительное, вроде бы даже легендарное…

Городок –изначально деревянный- был срублен  в угличских лесах, в разобранном виде  по талой большой воде Волги приплыл на островок  в устье Свияги. Там Иван Грозный создавал     военную крепость для штурма Казани в 1551 году.

Историю возникновения Свияжска знают все, повторяться не буду.  После покорения Казанского ханства лучшие зодчие России возводили  на острове  великолепную архитектуру. Шел век за веком; один за другим вставали храмы и  монастыри. Два монастыря и десяток церквей возвышались на  холме  диаметром  около километра. Вообразите эту изящную  красоту, поднятую над водами, лугами и лесами! Кто не ахнет от изумления и восторга? Кого оставит равнодушным такая красота?

Ландшафт  возле Свияжска-это  нечто особенное. Красота местной природы,ее очарование, ее благодатное  влияние на человека….. Настолько прекрасным  было окружение Свияжска; настолько завораживающей была панорама, каждодневно открывающаяся глазу с вершины холма во все четыре стороны – что только совсем уж хладнокровная, амебная душа могла оставаться тут равнодушной к красоте, Свияжск окружающей…

Ну, представьте себе. Речная пойма, раскинувшая на десятки километров. Усыпанные блестками озер заливные луга; куртины дубрав, цветущее разнотравье. И все это пространство густо заселено птичьими племенами: утки, цапли, ястребы, кукушки, дятлы, скворцы. Птичий гомон стоит с мая по июль; запах цветов будоражит ноздри; гладь воды зовет посидеть с удочкой… Благодать божья!

И в центре этой благодати, на идеально круглом холме вознесены к небу белокаменные строения, как бы парящие над просторами рек и лугов. Часами можно вглядываться вдаль (а со свияжского холма любая сторона открыта взору на десятки километров – и чувствует душа человеческая как ладно, соразмерно, благолепно сотворил Господь этот кусочек земли для счастья и радости человеков…

Навек сохраню в сердце потрясение, испытанное возле древнего городка Свияжска в разгар волжского половодья… Круглый остров, увенчанный храмами и монастырями – весь в воде. Половодье залило всю пойму Свияги и Волги, все тракты, все пойменные леса. И она не стоит недвижно, эта стихия – а несется вниз, к Каспию. Лихо несется, тащит на себе  стога сена, снесенные ворота и изгороди, разметанные в верховьях плоты. И мы, пацаны, на утлых лодчонках, гоняемся за сосновыми кряжами, цепляем их на буксир, волочем к Свияжску: за каждое бревно можно выручить рубль – а то и трешку! И я гребу, и тянется за мной сучковатый кряж, и крохотная лодка моя уже сидит по самые ушки в воде. Одно качание, одна волна – и нет ни меня, ни лодки в ледяной лавине несущейся воды…

История и природа… Их средоточие на древнем свияжском холме, конечно же, ощущалось мною. Но Свияжск отличался от прочих, ранее мной виденных сел и деревень, еще и наличием в нем городского флера (для меня непривычного); особых, связанных не только с сельским хозяйством, примет. Скажем, здесь существовали парикмахерская, почта, суд, рынок, три учебных заведения: средняя школа, агрономический техникум, школа слепых детей. А кроме того – больница, колония, совхоз, водокачка – и даже пивная, где всегда царило мужское оживление при привозе очередных бочек с бодрящим напитком…

Короче говоря, хоть и числился Свияжск селом (с 1932 года) но своих городских примет к 1950 году, все еще не утратил… Далеко не все свияжцы жили одними лишь сельскохозяйственными заботами – его населяли студенты, учителя, врачи, библиотекари, музыканты, почтовики, администраторы (хотя бы в той же колонии); маляры (правда всего трое на весь поселок). Все-таки среда моего обитания в Свияжске уже не была столь однородной, как в деревне Маматкозино.

Это, конечно, приоткрывало новые горизонты бытия впечатлительного и любознательного деревенского паренька…

И, конечно, школа.

Наши предки все же понимали что к чему! Учебное заведение не только поставили на видном месте – но и здание соорудили соответствующее: высокие стрельчатые окна второго этажа; красивый межэтажный поребрик; фигурная кирпичная кладка стен… Приятно было смотреть на нашу школу издалека, радостно было входить в просторные классы с высокими потолками и распашистыми окнами. А еще при школе был большой, обсаженный соснами сад, спортивная площадка во дворе. Учись себе, да учись!

Здание было великолепным… Но что скрывать? «Не красна изба углами – красна пирогами…» Так вот, о «пирогах» – то бишь собственно, об учении и учителях скажу следующее.

Думаю, каждому из нас жизнь могла бы подарить учителя. Не преподавателя – «предметника» я имею ввиду, нет. А человека, который обладал бы способностью открыть юной душе некие нравственные просторы; смог бы ненавязчиво объяснить сложность непростого человеческого бытия; направить ищущий молодой ум в страну целесообразности – а душу в оазис гармонии.

Иногда на этой земле кое-кому везет – и такого рода пастыри рядом с растущим человеком появляются.

Увы! – везет немногим. Мне  повезло. Детские и юношеские – а значит, самые значимые годы, в жизни – состоялись  не без   настоящих учителей.

Ну, скажем… Химик Валериан Александрович – вечно чем-то увлеченный добрый  старик, преданный своему  предмету донельзя… Преподаватель немецкого языка «Иван Иванович» – искалеченный человек, на костылях, из числа военнопленных.. Математик Иван Васильевич –спокойный, терпеливо оюбъясяющий нам  все тонкости своего предмета…

И такими были почти все учителя моей школы. А  вот литераторша Мария Ивановна – старая дева, прихрамывавшая на левую ногу к словесности нас не приобщила…… До сих пор помню ее  толкования: «У Евгения Онегина имеется семь черт отрицательных; и семь черт положительных. !»

Ну и прочее…

Но благодарен я свияжской школе не за какие-то особые таланты ее учителей – а скорее, за то, что не было (к счастью) в ней занудной муштры, излишнего педантизма; мертвящей дисциплины. Как везде: учителя добывали свой хлеб уроками; ученики тянули свою ученическую лямку – отвечали на уроках. Но, конечно,  без вдохновения, без – скажем так – «лицейского счастья» Пушкина…

Да и не надо забывать: школа-то была в глубине России, сельская.

То-то.

РОДИМЫЙ КРАЙ

 

Родимый край… Лугов ковер,

Разливы зорь, полей простор,

Скрип дергачей в парной закат,

Меня опять к тебе манят.

 

Меня опять к тебе зовет

И звезд полночный хоровод,

И жар страды, и старый дом,

И две березы под окном…

 

Мне не забыть, родимый край

Твоих садов, цветущих в май,

Снегов атласных зимних кров –

И даже мык родных коров…

 

Но не  вернуться мне  опять

В ту зоревую благодать

Где  древний город на холме

Открыл свои объятья мне…

 

СВИЯЖСКУ

 

Я разлюбил большие города.

Мне по душе уютные селенья,

Где лишь базар шумит по воскресеньям,

Куда совсем не ходят поезда.

 

Где все еще не истреблен уют.

Где не грохочут по утрам трамваи.

На чужаков там лишь собаки лают –

А люди все друг друга узнают.

 

Там за окном не высох палисад.

Там одолжат вам стольник до получки.

Но если припечатают: «Ты – сучка!» –

То это больше не отмоешь, брат…

 

Спешу туда. Где на березе грач

Творит в апреле всякие проказы…

И мегаградов липкую заразу –

Сотру я спиртом, как бывалый врач…