Живописец Алексей Соколов не был удостоен членства в Союзе художников, но его работы получили широкое признание как в России, так и за рубежом, многие из них стали украшением частных коллекций. Сам же Алексей живет и творит в очень небольшом стареньком домике в деревне Красная Река Старомайнского района и нисколько по этому поводу не комплексует.

«РУКИ НАДО ЛОМАТЬ ТАКИМ…»

– Алексей Анатольевич, правда ли, что именно вы создали ставшее ныне легендарным объединение «Левый берег»?

– Я? Создал? Я никогда не прилагал усилий к тому, чтобы чего-то добиваться, никого ни о чем не просил. Просто вела судьба – даже на работу меня все время кто-то приглашал. Так меня приятель пригласил поработать в пятую школу искусств. Там-то и зародился «Левый берег», а вскоре кто-то написал в какой-то газете, что появилось такое объединение. А все потому, что на правом берегу Волги находился Союз художников СССР, и нас, заволжских, туда не допускали. Выставкомы обычно наши работы даже к рассмотрению не принимали.

– Кстати, «Левый берег» объединил художников, которые работали в совершенно разных стилях. Никакого общего «изма» у них не было. Что же их связало воедино?

– А вот то и объединило, что наши работы упорно не допускали до выставок Союза художников. Сидят на заседании выставкома какие-то барышни, которые в искусстве ни в зуб ногой, и решают, что можно показывать народу, а что нельзя. А у меня было несколько работ с изображением храмов, написанных, когда еще в Москве учился… А дело было как раз перед Днем Победы. И пришлось доказывать, что церковь тоже сыграла большую роль в победе над фашизмом. Пришлось им заткнуться. А потом мне передали фразу одной этих дам: «Руки надо ломать таким.». Я тогда остервенел и собрал команду – Женьку Сидорова, Виталия Герасимова, Рому Идрисова и других. Да, все разные, но каждый по-своему интересен.


В своем «поместье».

– И как-то начали обходиться без Союза?

– Да! Где-то в начале 90-х устроили первую выставку в подвале «Кошкина дома», где тогда была фотостудия «Сталкер» Валеры Дурнова, Царствие ему Небесное. По всему городу, помню, расклеили афиши, но их кто-то сдирал. Я подозреваю, что члены Союза. И кстати, это были открытые выставки, в которых могли участвовать и те художники, что не причисляли себя к «Левому берегу», но не боялись получить по башке от Союза. Вскоре вообще дошли «до заграницы»…

СПЕКУЛЯНТЫ ПОПУЛЯРИЗИРОВАЛИ СОВЕТСКУЮ ЖИВОПИСЬ

– Каким образом?

– Да нас за рубежом знали лучше, чем в Ульяновске! Еще в конце 80-х городской отдел культуры решил на нас заработать, и нам устроили выставку в Москве – в выставочном зале где-то в районе Бауманской. Но при условии, что им перепадет часть денег от продаж картин. По-моему, процентов двадцать. Я тогда продал все, что выставил, кроме двух картин, заработал 17 тысяч советских рублей. Мог три машины купить. А Ромка Идрисов вообще все продал! Но потом инфляция сожрала наше богатство. В итоге я купил два велосипеда, а Ромка – компьютер. Картины в основном покупали «челноки» от искусства, которые вывозили картины на Запад – на продажу.

– Значит, спекулянты, по сути, популяризировали на Западе позднюю советскую живопись?

– Да, в последние годы СССР, да и после его распада таможня практически не обращала внимания на картины, их вывозили грузовиками и самолетами безо всяких справок и разрешений.

– А удавалось лично представлять свои картины на зарубежных выставках?

– Пару раз приглашали в Италию, но как-то не сложилось. Пару раз прислали буклеты с парижских аукционов, где еще во франках прописывали стартовую цену. Не помню сколько, но цифры были с несколькими нулями. Правда, с этого я не получил не только ни одного франка, но и ни одного рубля. Но работы были проданы все. Некоторые работы жалко. Я, правда, иногда делаю повторы, которые мне нравятся больше первоначального варианта.

– А сейчас как с продажами картин?

– Да никак! А мне, собственно, и не надо. Надеюсь только, что при моей жизни выпустят книжку с репродукциями или авторский альбом. Еще во времена расцвета «Левого берега» у меня было желание, чтобы в каждой ульяновской квартире висела на стене моя картина. Конечно, не у всех, но у многих они все-таки есть.

– Но продажа картин – это не только доход, но и возможность показать свое творчество миру.

– Да. Именно это важнее. Как-то одна дама купила у меня картину «Рыжая деревня» на выставке в Дими-тровграде, но с условием, что я смогу ее выставлять. И висела она у нее над кроваткой маленькой дочери. А потом оказалось, что, когда картины на месте нет, дочка просто не может уснуть. А картина такая желтая, красивая, энергоемкая. Одна из тех, что я писал, забыв обо всем, не замечая времени. Это – как музыканты играют, «пока руки не отвалятся». Сумрак наступил, краски кончились, а остановиться не можешь. Сейчас со мной такое тоже случается, но реже, чем когда-то.

– А в деревне пишется лучше, чем когда-то в городе?

– Нет. Не думаю. Для меня гораздо важнее то, что происходит у меня внутри, а не снаружи.

– А ученики есть?

– Конечно. Я одно время преподавал в Димитровградском филиале УлГу, да и кроме этого со многими делился опытом. Но я никого не натаскивал на поступление куда-то, на какие-то приемы живописи. Главное -научить видеть по-своему. Ходили на пленэры. Я предлагал: «Послушайте, как трава растет.».

МУЗЫКА КУДА МОЩНЕЕ ЖИВОПИСИ

– Аркадий Пластов практически всю жизнь прожил в Прислонихе, и для него одной из главных тем были окружающие ландшафты…

– Он-то – да! А у меня все по-другому. Дело в том, что я когда-то мечтал стать музыкантом. Занимался джазом, в Москве даже играл на гитаре в «джаз-банде». Я до сих пор считаю, что музыка куда мощнее живописи, она свободнее, она может выразить нечто большее. Мне даже нравится, когда люди глазеют на то, как я рисую. Мне, как и музыканту, бывает нужна публика. И мне бывает жаль, что люди стали какими-то вялыми, что разучились удивляться. Даже многие из тех, кто приезжает ко мне специально, чтобы что-то увидеть, не видят в итоге ничего. Вот, например, у меня кругом расставлены букеты, и вы, например, этого тоже не заметили.

– Заметили. И цветы, и горшочки, и тележное колесо, прибитое к стене. Как раз хотел спросить: это все не просто так?

– Нет, не просто. Особенно тележное колесо.

– Я тут начал неосторожно сравнивать художника Соколова с художником Пластовым. Уместно ли вообще такое сравнение?

– Некая связь есть. Не хочу показаться нескромным, но его портреты односельчан – стариков, старушек – то, чем я особенно восхищаюсь. Я сравниваю его с Ван Гогом, которого считаю главным своим учителем. Я читал его книгу писем брату Тео – по одному письму в день. Мне хватило на шесть лет.


Свежее полотно «Краснореченский блюз».

– Ван Гог – одна из самых мистических и загадочных фигур в истории живописи. А в жизни художника Соколова мистика присутствует?

– Иногда я думаю, что моя жизнь – сплошная мистика. Например, с каждой из своих трех жен я прожил по семь лет. Считай, «три семерки» – марка знаменитого портвейна! Я иногда говорю ученикам, что надо замечать знаки! Я, конечно, не фаталист, но я родился в 7 часов утра, в год Змеи. И 7 числа 7 лет назад меня укусила гадюка. Здоровая! Два раза. Прямо в моем дворе. Да так, что еле откачали. Я с ней бился, как Лаокоон.

– Но, насколько я знаю, изображений змей на ваших полотнах нет, зато петухи – это ваша тема. Почему?

– Ну, я тоже – ранняя птица. Просыпаюсь обычно часа в четыре или в пять. Поднимусь позже – башка болит от пересыпу. Я, еще когда в городе жил, когда на заводе работал, едва мог дождаться выходных, чтобы уехать к матери в село. Видимо, сельский образ жизни у меня в крови, потому и живу здесь.

– А что за кресло стоит на улице перед домом?

– Это мне подарили, чтобы не выбрасывать. В дом тащить – слишком здоровое. Приспособил его для созерцания закатов и восходов. На восток повернул – вот тебе и восход, на запад – вот тебе и закат. Думаю навес над ним сделать или беседку устроить – чтобы пользовать для этой цели при любой погоде и в любое время года.

Фото автора