Ведущий клуба- Жан Миндубаев.

***

Жан Миндубаев

 ЧРЕВО ГОРЫ

Повесть.

Казанскому  Университету посвящается.

«И пошатнется земная твердь…»

(Из предсказаний Великих).

Глава 3.

Город был во власти золотого «бабьего лета». Народ млел от прощального тепла. Старички толпились на площади, где мэрия нарисовала на асфальте две шахматные доски и расставила большие деревянные фигуры. На обшарпанных скамейках располагались болельщики. Голый до пояса мужик с большой торбой ко всем приставал с одним и тем же:

  • Ты веришь, что я был чемпионом города по шахматам? Веришь? Тогда наливаю.

Давал из холщовой сумки бутыль и стакан; угощал, угощался…

Теплая была компания.

А на другом краю площади, в губернской администрации, гордо именуемом «Дом правительства», вершилось судьбоносное для Симборска событие. Недавно  прибывший новый губернский правитель озвучивал перед народом озарившую его идею…

  • Мы, дорогие коллеги, не можем быть Иванами, родства не помнящими. Вспомните, как бурлаки на Волге-матушке поговаривали: «Семь ден идем – Симборск виден!» То есть за сотню верст над рекой видны были наши купола и колокольни! Но где они сейчас? Все храмы до нас порушили! А Симборск в России должен быть виден! Должен! Мы ведь не только Великого Вождя миру подарили – мы еще и небесного покровителя города нашего Андрея Блаженного явили!

В голосе выступающего  звучали нотки личной причастности к обоим событиям…

Народ в зале задумчиво молчал. Конечно, знали собравшиеся, куда подевались симборские храмы. Знали, что после Великой революции их повзрывали «большевики» – дабы напрочь искоренить тягу народа к религиозному «опиуму»… Ведь именно так и обозначил Великий Вождь всякое боговлечение. И все тому сопутствующие институты в виде монашества, священослужения, обрядности были повсеместно запрещены: «Новый мир строим – а тут длиннобородые в рясах под ногами путаются… На фонари их! А церкви на слом!»

Тем более на родине Великого Вождя!

Тогда и был оголен Симборск начисто – в ходе «борьбы с мракобесием».

И с каким большим усердием этим занимались! Все! В том числе и отцы и деды тех, кто слушал ныне регионального правителя…

А губернатор Колдунов во время своей страстной речи в пользу церкви все поглядывал  и поглядывал в окно. Там, через площадь, чуть ли не под окнами областной администрации  как раз и бронзовый памятник Вождю.

Монумент этот был возведен в честь «великого гражданина», родившегося в Симборске и почитавшегося наравне с Богом. Нет – выше Бога, ибо именно ради установления памятника Вождю  и был разрушен главный храм Симборска, воздвигнутый в честь победы России над супостатом Наполеоном в 1812 году…

Теперь вместо храма стоял Вождь. Он был велик потому, что указал людям путь к счастью. И не только указал, но и заставил идти по нему. Дорога была долгой,  бесконечной – но идущие по ней этого не знали – и шагали друг за другом  десятилетиями, поколение за поколением. И каждое поколение думало: «Мы не дойдем – дойдут наши дети, внуки, правнуки.. Дойдут обязательно!!!.»

И маршировали дружно, и  пели хором бодрые песни в честь  Великого Гражданина…

У Этого  гражданина были имя и фамилия – но звали его чаще всего «Ильичем». Или еще – «нашим Ильичом». Местоимение «наш» было весьма многозначительным. Во-первых, оно обозначало, что Вождь – близкий, свой в доску человек. Во-вторых, подчеркивало, что своим человеком является именно этот, а не какой-то там другой Вождь. А в-третьих, намекало, что Ильича горожане никогда и никому не отдадут.

Власти всячески поощряли тех, кто верил в путь к счастью, указанный  «Ильичом».

Высоко над рекой, над  городом стоял великан, словно вглядываясь в жизнь горожан, словно спрашивая: «А так ли вы живете, как указано? Тем ли путем идете, что вам предначертан? Не свернули?»

Чвствовали на себе симборяне взгляд  Великого земляка – и потому сильно старались делать жизнь «по-Ильичу». Старание принимало странные формы. То пионеры с  макетами автоматов по стойке «Смирно!» замирали часами  в карауле возле домика, где Вождь родился – не понимая, почему они охраняют дверь, за которой никого нет? То вдруг начиналось «движение» под лозунгом «Книгу Ильича в каждую семью!» – и по домоуправлениям начинали вручать каждому жильцу аккуратные томики. А то разворачивался по  «Земле Ильича» некий «Зачет вождю» – и на специальных собраниях каждый докладывал, как именно он выполняет заветы вождя.

Симборцы старались сильно. И все же время от времени находили на них сомнения: в полной ли мере выполняют они советы и заклинания своего земляка? Вроде бы совесть мучила. Да ведь и поводы были: кто-то  вдруг выпьет ,кто-то жене изменит, а кто-то – страшно подумать! – поллитру ставит  сантехнику за починку унитаза…

А разве так себя вести завещал «Ильич»?

Измучившись в сомнениях, развешивали симборцы по городу плакаты. На них был изображен ласково улыбающийся «Ильич» в кепочке и простеньком  пиджачке, ободрительно, по отечески, изрекавший: «Правильной дорогой идете, товарищи!»

И симборцы успокаивались.

Власти монумент Вождя оберегали. В скверике возле него была поставлена неприметная будочка, в которой дежурили милиционеры. Работа у них была спокойная, ибо на бронзового вождя никто не покушался. Поэтому дежурные пили пиво в будке и готовили снасти для ловли леща. Дело дошло до того, что вместо табельного оружия милиционеры стали таскать в кобурах пареный овес для ловли леща на Волге.. А возле будки подозрительно запахло аммиаком. Обнаруживший этот непорядок градоначальник весьма рассердился и повелел будочку ликвидировать, заявив:

  • У нас Ильич – это предмет всенародной любви. И охранять его от народа не надо.

Будку убрали. Но ровно через неделю выяснилось, что городской лидер не прав: кто-то швырнул в спину «Ильича» склянку чернил! Начальство обомлело.

На срочном совещании было решено: выстричь весь заросший  сиренью  сквер за спиной вождя  –  дабы злоумышленник не мог подкрасться. Установить наружный обход и осмотр. И, наконец, организовать постоянное круглосуточное наблюдение.

  • Опять будку поставить? – обрадовано спросил милицейский генерал. Но у начальника тайной службы было иное, более радикальное предложение.

В верхнем этаже стоявшего напротив монумента главного административного здания закипели таинственные работы. Через неделю все было готово. Доложили начальству.

  • Меры по охране монумента приняты! В Главном здании установим круглосуточное наблюдение за монументом!
  • Значит, никуда не денется? – обрадовался градоначальник. – Гарантируете?
  • От нас и живые не уходят. А этот? – снисходительно усмехнулся генерал тайной службы. – Стоял и будет стоять.
  • Это было несколько лет тому назад.
  • А сегодня руководитель губернии в зале заседаний распалялся все жарче и жарче… Не замечая, что несет уже что-то совсем невразумительное:
  • Нет, мы не Иваны без родства! Мы помним заповедь Великого земляка о том, что коммунистом можно стать лишь тогда, когда освоишь все те богатства, которое выработало человечество! И значит, надлежит нам восстановить все архитектурные достижения, которые создавал Симборск веками – и которых мы уже лишились! Разве это не богатство?
  • К чему это он? – толкнул геолог  Мирошник сидевшего рядом городского архитектора Медведкина. – Что имеет ввиду?
  • Хочет восстановить кафедеральный собор, взорванный в тридцать девятом году… Место расчищали для Вождя! – шепнул архитектор. – А губер хочет оставить свое имя в истории, понял?

Губернатор все говорил и говорил… Мирошник толкнул архитектора в бок, протянул ему записку: «Стяжатель славы не понимает, что симборские храмы возводили в минувшие века на свободной от застроек Горе?»

Архитектор пожал плечами, кивнул понимающе: понятно же: ныне Гора густо застроена административными корпусами, жилыми домами, гостиницами и прочими зданиями! Один только Мемориал Вождю, взгромоздившийся подобно гигантскому пауку на вершине Венца, давит на него так, что выжимает воду из земных толщ. И они начинают сочиться, медленно ползут и ползут вниз, к реке… А вместе с земными пластами по размягченным глинистым слоям, как по маслу, начинает двигаться и все остальное…

Собрание тягомотно продолжалось. За губернатором слово взял епископ. На благообразно-хитроватом лице его лежала печать умиления:

  • Очищает господь души наши от скверны, ведет нас в царство свое, праведные пути указует нам! Да сойдут его благословения и благодати на мирского пастыря нашего, возродившего сердца наши вестию светозарной! Да возродится главный храм симборский его тщением и заботами! И Господь сподобит нас укрепить своей Верой благое начинание!

С тем и разошлись.

На этом собрании и явилась в голову Мирошника мысль: надо обязательно написать письмо губернатору о возможных оползнях после возведения Храма! Он все поймет, он не допустит возведения громадного конфессионного сооружения в зоне большого риска!

Глава 4.

Супруга Мирошника  была женщиной немногословной, раскрываться перед людьми, даже самыми близкими, не слишком охоча. На вопрос: «А вы откуда родом?» отвечала кратко:

  • Я родом из детдома.

Она не острила и не кокетничала. Она говорила правду.

Ей было пять лет, когда родная тетка увела ее из не очень счастливого крестьянского семейства – и обманом сдала в приют.

Дело было так. Тетка сказала, что поедет с племяшкой в райцентр, в гости к хорошим людям. Девочка обрадовалась – она любила тетю… Тетя привела племяшку в дом, где действительно девочку приветливо встретили: угостили чаем с конфетами, подарили мягкого медвежонка, уложили спать…

А утром тети не оказалось. Леночке сказали, что ее тетя уехала в другие гости – но скоро вернется. Жди!

Это «ожидание» затянулось на долгие одиннадцать лет. Вполне хвативших для того, чтобы Лена повзрослела и познала все маленькие и крупные мерзости бытия…

Все же девочке Лене судьба улыбнулась: она попала в университет по сиротской квоте. Училась старательно, закончила филфак. По распределению должна была уехать преподавать русскую литературу в кишлаках Туркестана.

Испугавшись такой перспективы, Елена поинтересовалась у своего ухажера, Мишки Мирошника:

  • А ты на мне женишься? Или мы просто так, вхолостую, гуляли?

Миша Мирошник – комсомолец, отличник учебы и совестливый человек, участник освоения целины отказать подружке в такой деликатной просьбе не смог…

Сходили в загс, расписались. Стала девушка замужней дамой. А с мужем и в Азию ехать было уже не страшно…

Потом пошло как у всех: мотались по приискам, жили в полевых вагончиках, дочку народили…

И в конце-концов обосновались в Симборске, в трехкомнатной квартире с видом на Волгу. Михаил занимался оползнями; дочь ходила в садик и тренькала на пианино; супруга редактировала многотиражный газетный листок на заводе «Электролампа». Она быстро вошла в круг заводского «руководящего состава»; выступала на «активах», часто моталась в Москву и прочие города: «обменивалась опытом».

Опыт у Лены, как нередко водится, был разнообразным. Да ведь кто из нас о том догадывается? Кто не уверен в безгрешности своего спутника жизни? «Блажен, кто верует – легко ему живется!»

Не на том ли стоят миллионы вполне благополучных семейных союзов?

Михаил был открыт супруге, всегда делился с женой всем, секретов от нее у него не было, к мнению ее он обычно прислушивался. Вот и сейчас… Поведал о своем намерении просветить губернатора насчет симборских оползней…

  • И оно тебе надо? – подняла брови благоверная. – Ты на свою задницу горячий ухват ищешь?
  • Я думаю, он мне еще спасибо скажет, – буркнул Михаил. – Я же правильное решение ему подсказываю!
  • Догадывалась, что ум у тебя своеобразный… Впрочем, дело твое – поступай, как знаешь…

Дочка  игралась со своими куклами. Затренькал телефон. Жена пощебетала  с кем-то.  Пояснила:

  • Я вас покидаю на часик. У нас сегодня корпоративчик, мы в кафе намылились… Ну что ты закис? Пельмени в морозильнике. Помидорчики внизу. И еще пара пива тебя ждут – я же помню…

Хлопнули двери, проурчал лифт. Дочка улеглась.

Тишина.

Жена явилась заполночь. Мирошнику вспомнились строчки из мемуаров Бунина: «Чехов грустил. За Ольгой Леонардовной заезжал жизнерадостный Немирович, они отъезжали на чей-то бенефис… «Не скучай, милый!» – прощалась Книппер. – Впрочем, у тебя в гостях Бунин, вам вдвоем будет хорошо!»

Возвращалась она поздно, пахнущая вином и духами…»

От жены аромат – ну, прямо как от Ольги Леонардовны, усугубившей кончину великого писателя. Всегда вот так: чужие души писатели вроде насквозь видят – а вот ближнюю разгадать частенько не в состоянии…

То, что жена к нему расположена не слишком, Михаил догадывался давно. Но успокаивал себя: «А может это мне лишь мерещится?»

Эта женщина не понимала и не одобряла  увлечение  геолога Мирошника тайнами Симборской Горы и упрекала   его за  постоянные  стычки  с местным начальством…

– Дурак что ли ты? Что ты в этой Горе шаришься и кричишь: «Нельзя ее   перегружать!  Никак нельзя!»

И что толку от твоих криков? Ты орешь- а начальники  на тебя злятся…А ведь жить –то надо по поговорке: «Сам живи-и другим не мешай жить!» Хочется начальству чтобы город с пароходов был виден, с Волги-  так и  не вставай поперек !! Ведь нам  еще тут жить – да и дочку вырастить!

Мирошник  тупо молчал…

(Продолжение следует)