Но с ним-то и произошло самое невероятное… Однажды Монумент исчез….

Ведущий клуба – Жан Миндубаев.

                                          ***

ЧРЕВО ГОРЫ.

Повесть.

Казанскому Университету посвящаю.

Глава 14

«Человек рождается, чтобы умереть»

(Мудрость поэта Романкина)

Зима тягостно протащилась, наступило очередное обновление бытия.

Наверху, в городе властвовал март, исподволь, потихоньку освобождая землю от снежного плена. На речном берегу уже закраснел тальник. В брошенных по склону Горы садах доклевывали плоды боярышника перебирающиеся на Север свиристели; прилетевшие грачи хозяйски оглядывали старые гнезда на осокорях; на пригретости выползали красно-черные таракашки. «Могильники», – тоскливо, про себя, комментировал Мирошник…

Оставила зиму земля; торопилась к своему вечному круговороту радостного бытия…

И только чрево Горы не спешили покидать обжившее подземелье, привыкшие к нему люди…

Они пребывали в своей бестолково-бессмысленной жизни не догадываясь, что за ними уже пристально присматривают «органы».

Это внимание возникло после странного происшествия, взбудоражившего не только Симборск — но и Москву. Хотя широкой огласки по причине своей странности не предавалось.

Дело было так. В праздничный «День города» генерал-губернатор распорядился провести военный парад.

Загодя начались репетиции.

С двадцати трех до полуночи на главной площади Симборска звучали воинские команды, раздавался чеканный шаг марширующих колонн, грохотали гусеницы бронетехники… В губернской администрации резонировали полы; в стоявшей на откосе филармонии, громогласно переименованной в «Дом музыки» оторвалась и рухнула в пустой зрительный зал стокилограммовая люстра; в гостинице «Советская» разошлись канализационные стоки — на этажах неприятно запахло…

И лишь Монумент Вождю, установленный на самой бровке откоса, не дрогнув ни одним мускулом, державно взирал на «отработку Парада»…

Но с ним-то и произошло самое невероятное… Однажды Монумент исчез.

В ту ночь на дежурство «в очке» (так на языке оперативников называлась круглосуточная вахта в тайной комнате Главного Административного Здания (ГЛАЗ), расположенного напротив Монумента через центральную городскую площадь) лейтенант Крюков и сержант Мозгов заступили в восемь вечера. В их задачу входило непрерывное наблюдение с помощью оптических приборов и спецаппаратуры за Монументом и его окрестностями.

Лейтенант был с большого бодуна и его морило в сон. Сержант, напротив, был бодр и активен, не отрывал взгляд от стереотрубы и прибора ночного видения. Вот он напрягся, застыл на стуле.

Что там, Мозгов? – оживился лейтенант.

Во-о дает… во-о…, – сопел Мозгов. – Ишь, сукин сын…

Лейтенант вмиг сбросил дремоту, отпихнул сержанта, прильнул к трубе. Возле самого постамента взъерошенный кобель деловито охаживал невзрачную собачонку…

  • Сексопат ты, Мозгов, – снисходительно буркнул Крюков. – Уже растекся, Мозгов?

Сержант обиженно молчал. Тягостно тянулось время.

Лейтенант снова впал в сон.

Вдруг сквозь отрадное небытие до него донесся рокот моторов из динамика, соединенного с микрофонами, тайно подключенными по скверу, по площади. Обычно эти невыключаемые осведомители доносили до слуха дежурных крысиную возню, матерщину подвыпивших, страстное трепыхание влюбленных… А тут – явный звук набирающих обороты двигателей…

«Десант! На БТРе подбирается!» – мелькнуло в голове лейтенанта.

  • За мной!

Он и дернулся к двери, расстегивая на бегу кобуру. Но сержант даже не шевельнулся.

  • Заспались Вы, товарищ лейтенант, – ласково отозвался он на гневный рык начальника. – Через три дня — праздник. А сегодня репетиция парада.

Теперь лейтенант надулся обиженно. Да, забыл. Бывает, особенно с похмелья. Но обиднее всего – Мозгов позволяет себе над офицером посмеиваться! Запомню!

Крюков опять подсел к окулярам. Да, технику вояки гоняют: медленно ползут БТРы, дым заполняет площадь. Через три дня надо перед начальством проползти, из кожи лезут…

А бронзовый истукан — куда он денется, кому он нужен? Стоит себе, как стоял полвека: взгляд вдаль, к светлому будущему устремлен. И рука вскинута вверх — вроде как приветствует славных симборян. Вот сейчас бронзовую ногу оторвет от гранита, шагнет навстречу вползающим на площадь БТРам… Да нет, брат, стоять тебе вечно…

И тут лейтенант перестал дышать.

Медленно, неподъемно, через силу отлипла громадная стопа от постамента. Качнулся Монумент. Отнял от камня вторую ногу — и тихо, плавно, невесомо потянулся вверх. На мгновение зависли над пьедесталом громадные ботинки. Затем движение к небесам ускорилось — и вот уже коснулся он своей поднятой рукой края низко ползущих туч, вот нырнул в белесую вату головой, вот уже плечи исчезли… Скрылся по пояс. А нелепо растопыренные, лишенные опоры подошвы — то последнее, что увидел ошалелый лейтенант в отличных стеклах стереотрубы…

Тащились через площадь рычащие бронемашины, замерли линейные с флажками, сизый дымок висел над землей. А Монумента не было. Исчез. Нелепым обрубком торчал осиротевший пьедестал — и словно олицетворял собой некий сюрреалистический фокус, абсолютно невозможный в трехмерном мире — и тем не менее состоявшийся.

  • Поле-чудес, криминал-шоу. Пропали мы с тобой, Мозгов, – проговорил как во сне лейтенант Крюков. – Совсем пропали.

И брякнулся со стула.

***

…Начальник службы безопасности дочитывал перед сном набоковскую «Лолиту». «Вогнутость спины, рисовая кожа, медленные томные поцелуи…» Оторвавшись от книги, покосился на спящую жену… М-да… вогнутость… лежит коровья туша, изо рта по подвисшему подбородку тянется слюна…

Спецтелефон на тумбочке затренькал, замигал. Кого черт несет? Звонил дежурный по управлению:

  • Товарищ генерал! У нас полное полнолуние!

Из этой зашифрованной фразы следовало, что произошло нечто такое, о чем даже по спецсвязи докладывать не положено.

Через пять минут Акимов был в управлении. Еще через три – на месте происшествия.

Гранитный пьедестал с отпечатками двух гигантских бронзовых подошв впечатлял. Металлические крепежные штыри были разорваны чудовищной силой. Свежие изломы арматурной стали блестели в свете неоновых фонарей. Генерал ошарашенно озирался вокруг, надеясь увидеть где-то рядышком поверженного исполина. На аккуратно выстриженном газоне было пусто. Никаких следов. Подросшая травка топорщилась безмятежно.

  • Кантрип, – произнес генерал Акимов, начинающий свою чекистскую карьеру в одном из шотландских гарнизонов. – Полный кантрип.

Сопровождавшие пытались осознать звуки, издаваемые начальником. Но языка шотландцев они не знали.

  • Кто дежурит в ГЛАЗЕ? – пришел в себя генерал. – Изолировать.
  • Лейтенант Крюков и сержант Мозгов. Уже пишут показания.

Сыскная работа завелась. Отрабатывались разные версии. Привлекались осведомители и экстрасенсы. Территория осматривалась со спутников.

Пусто. Монумент исчез бесследно.

Из центра посыпались дисциплинарные наказания, понижения в должности, отставки. Первыми пострадали генерал Акимов и лейтенант Крюков. Обоих вышвырнули из органов вчистую.

Сержант Мозгов тронулся умом во время расследования. На все вопросы следователей он хитро подмигивал, молчал и чертил на листках бумаги непонятные кружки, стрелки и пунктирные линии. Пролечив, его отправили на пенсию.

Став свободным гражданином, Мозгов обрел дар речи. Он писал в разные инстанции о том, что Монумент, скорее всего, украден новоявленными предпринимателями. Версия его была такова: под шум и грохот репетиции парада перед праздником Всеобщего Торжества, при задымленном пространстве площади, хитрые бизнесмены подлетели на мощном вертолете, «сняли» Монумент тросом и утащили. «Но, – пишет Мозгов, — во время пролета над бескрайними просторами водохранилища трос подвески лопнул, бронзовая статуя нашего дорогого Ильича, продолбив толщу воды и неолита, исчезла в карстовых пустотах планеты Земля».

Эксперты-геологи над подобными умозаключениями тихого шизофреника посмеялись. На этом дело было приостановлено.

Однако наблюдение за пространством усилили. И странная возня возле Горы стала оперативников настораживать…

 

  Глава 15.

Лазание по Чреву Горы стало тайной страстью Людмилы Увановой и Гоши Кузнецова. Каждое воскресенье они тихо исчезали в Горе. Пытались понять: где зарыт клад Емельки Пугачева? В подземельях Горы действительно кто-то обитает? Или это всего лишь миражи?

Однако, ничего – абсолютно ничего обнаружить не удавалось.

Первому надоело это лазанье Гошке.

  • И чего мы тут потеряли? Ползаем как крысы в этих катакомбах…
  • Ты же говорил: клад Емелькин ищем? – А вдруг отыщется? — возражала Людмила. – И станем мы Гошка, в одночасье, богаче самого Абрамовича. Представляешь — яхта, остров Бали, южное солнце… И я – вся в шоколадном загаре. Ты баб загорелых любишь? Или как?

Как-то в светлый солнечный день один из бесчисленных подземных тоннелей вывел их на поверхность среди брошенных садовых участков.

Здесь царствовали знаменитые волжские оползни. Картина была впечатляющей: медленно сползающая к реке Гора тащила и корежила все — садовые домики, емкости для воды, сараюшки, беседки… Несчастные яблони торчали из земли вкривь и вкось; ягодные кустарники взъерошились кучками; из грядок нелепо повылезали мятые водопроводные трубы…

И – никого вокруг. Все брошено, все отступили перед страшной силой стихии.

Людмила и Гоша расположились на веранде одного из еще уцелевших домиков. Достали еду; Людмила вытащила из рюкзачка бутылочку коньяка «Двин».

Налили по маленькой.

  • За что пьем?
  • Давай, Людка за тебя. Без тебя под землей мне было бы страшновато.
  • А здесь? – лукаво глянула Уванова.

Она достала аккуратно свернутый плед; спокойно расстелила его на теплом дощатом полу веранды. Потом так же деловито стала освобождаться от одежды. На перила аккуратно улеглись штормовка, джинсы, свитерок, кофточка. Бюстгалтер был подвешен на гвоздик. Очаровательные кружевные трусики тоже нашли местечко рядом…

Людмила подняла руки вверх, потянулась на цыпочках:

  • Ну как?

Спокойно облокотилась на перила веранды и стала созерцать Волгу…

  • Позагораю. Ты не против?

Гоша на цыпочках подобрался сзади, подышал женщине в затылок… Приобнял. Теплу его ладоней отозвались женские груди. Прикосновение к ним опрокинуло обоих на пол веранды…

  • Развалим домишку… «Восемнадцать мне уже — так целуй меня везде!»

И он целовал, целовал, целовал – будто возвращаясь в уже как бы ушедшие навсегда юные годы…

  • …Давай, Гоша, не будем больше лазить по туннелям, искать клады, богатство, радости. Вот она радость, рядом с нами: солнце, небо, ты, я, умиротворение… Много ли человеку надо, милый? Да?
  • Да, да, да…

Шла по летней, уже вольно вздохнувшей реке самоходка. Людка схватила оранжевый шарфик, голышом выскочила на лужайку, замахала суматошно, радостно; заорала что-то…

И вздохнул, и улыбнулся пожилой капитан в рубке. И разнесся над волжским простором густой, басовитый привет всем, кто живет и радуется жизни на этих речных берегах:

  • У-у-у! Гу-гу! Ууу!..

    (Продолжение следует)