В следующем году исполняется 30 лет, как Юрий Фролович Горячев был назначен Главой администрации Ульяновской области. Началась, как сегодня принято говорить, эпоха Горячева. Фонд наследия Юрия Горячева «Горячев – фонд» совместно с  СМИ приурочил к этой памятной дате проект, цель которого – попробовать раскрыть суть той эпохи, рассказать о соратниках Юрия Фроловича – творцах «Ульяновского чуда».

“Большое видится на расстоянии. Юрий Фролович был толковым, настоящим комсомольским вожаком, одним из лучших секретарей райкомов КПСС, почти полтора десятилетия являлся народным губернатором. Люди не случайно называли его просто Фролыч, будучи благодарными ему за низкие цены, социальную защиту во время гайдаровско-чубайсовского беспредела”.

Александр Леонидович Кругликов, доктор исторических наук, профессор, более 20 лет возглавлявший ульяновскую областную организацию КПРФ

“Я СЫН ТРУДОВОГО НАРОДА!”
Из воспоминаний Юрия Фроловича Горячева.

СЕМЬЯ
– Отец мой Фрол Карпеевич родился в 1901 году в деревне Новое Осоргино, которая при Советской власти вошла в Степно-Выселский сельский совет Камышлинского района в ту пору Куйбышевского края. Вместе со своим младшим братом и двумя сестрами-близнецами он воспитывался в большой трудовой крестьянской семье старшего брата Петра. Мама моя Агриппина Гавриловна, в девичестве Дмитриева, родом из Оренбуржья. Она была старше отца на 3 года (с 1899 года) и до него уже успела побывать замужем. Муж ее погиб на гражданской войне, и она так и осталась не успевшей родить молодой вдовой. Поженились они с Фролом в 1923 году и стали обустраивать жизнь на родине отца в Новом Осоргине.
Семья их пользовалась большим уважением в деревне. Без устали трудились. Мама к тому же была рукодельницей – умела шить, прекрасно стряпала, была грамотной, что среди крестьян тогда было редкостью. Односельчане ее любили и называли Грушенькой, а нас позже – “Грушенькины дети”.

В 1924 году в семье появился первый ребенок – Тоня, а в 1926 году – сын Петя, следом в 1930 году – еще две девочки Аксинья и Мария. Жила семья до коллективизации небогато, но и не бедствовала. А потом пришло в нее горе. В 1932 году от разрыва аппендикса и заражения умерла Тоня – ее не успели довезти до ближайшей больницы, которая была в Бугуруслане. А через неделю от скарлатины скончался семилетний Петя. Мама слегла от переживаний, никак не могла прийти в себя после их смерти. Долго лечилась, а затем врачи посоветовали ей попробовать выносить еще одного ребенка. Так в 1938 году я и появился на свет.

Поначалу меня даже в семье все звали Петей в память об умершем старшем брате. Но перед тем, как понесли в сельсовет регистрировать, старушки маму отговорили. Сказали, что называть ребенка именем недавно умершего – плохая примета. Так на скорую руку меня и записали в метрике Юрием.

К сожалению, подорванное здоровье маме так и не удалось восстановить. Несмотря на это, она продолжала работать в колхозе: стряпала на полевом стане, прямо там пекла хлеб. Отец тоже трудился в колхозе, а потом его в составе строительной бригады направили на прокладку дорог. Там его и застала война.

ПОСЛЕВОЕННОЕ СИРОТСКОЕ ДЕТСТВО
Попал он на фронт в самое пекло – под Брянск и там осенью 1941 года пропал без вести. Мама осталась одна с тремя детьми на руках. Жили мы впроголодь, недоставало самого необходимого. Маме становилось все хуже, но она последние силы отдавала нам – детям. Сестры мои учились в школе, а я постоянно был с мамой – и на работе, и дома. В марте 1946 года маму увезли в райцентр на операцию. Но за день до нее она умерла. Остались мы одни: Аксинье – 17 лет, Марии – 15 и мне – 7. Сестры были вынуждены бросить учебу (образование тогда в старших классах сделали платным, чтобы больше молодежи шло в фабрично-заводские училища – рабочих рук после войны не хватало) и пошли работать в колхоз. А дома – хозяйство, без которого не прожить – корова, овцы, куры, огород.

В сентябре с горем пополам собрали меня сестры в первый класс. Месяц я проучился и простудился, тяжело заболел. Несколько дней лежал без сознания в горячке. Некоторые односельчане моим сестрам тогда говорили: “Ну и ладно. Бог его приберет, вам руки развяжет”. Но я выжил.
В 1947 году Мария поступила в Камышлу учеником бухгалтера на маслозавод и перевезла меня к себе. Там я пошел во второй класс. Жили мы с сестрой на квартире у татарской семьи. Изба в одну комнату. Спали вдвоем на нарах. Семья, приютившая нас, была бедной и очень доброй. Мария помогала им по хозяйству, всю работу по дому делала. Когда сестра потом уехала учиться, я два года жил у них один как родной сын. Я до сих пор с искренней благодарностью вспоминаю этих людей. У них же я научился татарскому языку.

Всю зиму 1947 года мы с сестрой продержались на картошке со своего огорода и молоке (корову тоже перевезли в Камышлу). Кормить ее было нечем. Я шел с салазками в колхоз и там тряс в решете вывезенный на поля навоз – выбирал из него непереваренный фураж. Его привозил на санках домой, и им мы кормили корову. Чтобы помочь нашей семье материально, учителя даже договорились с военкоматом отправить меня в суворовское училище, на полное гособеспечение. Но Мария, которая была оформлена моим опекуном, меня не отдала.

Учился я хорошо, от книжек трудно было оторвать. Хотя примерным учеником никогда не был. И драки случались, и шалости. Помню, был в нашем классе сын райкомовского работника. Пишем мы контрольную по химии. Он у меня все списал. Учительница ему пятерку поставила, а мне – тройку! Я возмутился и от обиды целую неделю не ходил в школу. Восьмой класс закончил, и встал вопрос: что делать дальше? При поддержке сестер я продолжил учебу. Сегодня мало кто сможет представить себе трагизм сороковых и пятидесятых годов. Помню, как в бессилии и жалости сжималось мое мальчишеское сердце при виде покалеченных войной солдат, которых в ту пору на улицах было немало. Но не забуду и веру людей в лучшее будущее, в светлый завтрашний день. Верили – потому и выживали. А главное – меня, оставшегося без родителей мальчишку, спасли мои близкие, добрые люди, школа, комсомол. Страшно даже подумать, как могла бы сложиться моя судьба, если бы не их забота обо мне. Наверное, именно поэтому я всю последующую жизнь не мог спокойно наблюдать за судьбами обездоленных детей, не мог спокойно проходить мимо нуждающихся в помощи стариков, несправедливо обиженных людей. Старался в пределах своих сил помогать и поддерживать обездоленных.
(Продолжение следует)