«Вокзал вдруг покажется даже уютнее дома,
и в водке обычной найду я оттенков не менее ста.
Пейзажи вокруг будут благостны и незнакомы,
а совесть не будет першить, ибо станет прозрачно-чиста.»

От ведущего.

Из века в век идут  споры так называемых «литературоведов» о  «верности классицизму» и «новаторских кривляниях». Споры эти ни к чему не ведут – в литературе  существуют и те, и другие.  Причем некоторые новаторы становятся со временем классиками (скажем, Пушкин и Маяковский…)

Спор бессмысленный, зряшный. Были и будут и те, и другие.

Подтверждение тому вы найдете в творчестве  поэта Андрея Цухлова. В нем вы найдете и первое, и второе. Говоря проще – в его стихах кажущаяся простота  как-то соединена с глубиной мысли и чувств..

Вникайте!

Андрей Цухлов.

(Стихи из книги).

ВЕРЧОК И ПОЕЗД
…И не сказать, чтоб был мой сон
пуглив, крамолист.
Он отступился. За окном –
сверчок и поезд.
Они звучали – всяк свое,
перемежаясь.
И ночь, как инобытие,
к уснувшим жалась.
Ах, эта летняя теплынь!
Все слышно, слышно.
Дома плывут, как корабли,
июлем дышат.
Вокруг спокойствие царит,
как средний возраст.
В окне стрекочет и гудит, –
сверчок и поезд.
И этих звуков благодать,
и панибратство…
Или остаться стрекотать,
иль вдаль сорваться…
Незрим тот поезд, суетлив
и децибелен.
Сверчок неспешен, как прилив,
в себе уверен.
Не озабочен он ничем,
певец уюта.
Как будто близко он совсем,
как будто тут он.
Так странно: город тишиной
сполна напоен.
И лишь беседуют со мной
сверчок и поезд.
Но что они хотят сказать,
о чем поведать?
Односторонне они за-
вели беседу.
Там – светофоровый рубин,
там – все стрекочет…
Внезапность таинства глубин
обычной ночи.
И гул, и стрекот вознеслись
к ладоням-крышам.
Что это значит, в чем тут мысль?
Но слышно, слышно…

***

Мобильник в руке задрожит, словно выловленная рыба.
Чего-то забыть – это даже традиция на дорожку.
Заткну телевизор пультом затертым – (смотрел без отрыва) –
и вновь на лице заиграет улыбка-гармошка.

Давно меня галстук душил, добивал распорядок,
и хлеба кусок заработанный в горло не лез.
Ушел я: болтаться, влюбляться, глазеть на небесные грядки,
плутать, плутовать, и с корзинкой прочесывать лес.
Вокзал вдруг покажется даже уютнее дома,
и в водке обычной найду я оттенков не менее ста.
Пейзажи вокруг будут благостны и незнакомы,
а совесть не будет першить, ибо станет прозрачно-чиста.
Ух, я недоступен, ура, я свободен, мне многое пофиг.
Я в озеро брошу, как рыбу, дрожащий мобильник,
нырну с головой, и расплаваюсь вольно и стильно…
И будет мое отчуждение крепким, как кофе,
пока мне волна не отвесит лихой подзатыльник.

***
Время – двенадцать. Время – «обед».
Скатертью мне дорожка!
Так – каждый день, уже много лет:
кружка, тарелка и ложка.
Боже, храни мою слабую душу!
Две тихих пристани – стол и кровать.
Между работой хочется кушать,
после работы хочется спать.
Ты говоришь: ничего, мол, страшного,
все мы, как рыбы в сети…
Мой паровозик в Ромашково
стоит на запасном пути.

ОСТАНОВКА

Деревья – почти не метафора – мачты и реи.
Маршрутки лисицами шмыгают остроносо.
А жить приходится все быстрее,
ощущая погодные метаморфозы.
Стряхните, деревья, обрывки былых парусов.
Видите, вас уже нафталинит снег.
Давно уж в земле якоря корневых основ,
и волны зеленой травы – в деревянном сне.
Осмыслим года итог, подведем баланс.
Лист календарный, как лотерейный билет.
Ну вот – остановка моя как раз.
Домой – и борща. Ведь все – суета сует.
МАРТОСКЛИВОЕ
Отчего же так коты печальны,
неактивны, сумрачны, неспешны?
Почему сегодня не кричали?
Был же двор их воплями увешан.

Солнце-блин не радует, а слепит.
И до солнца ли? Давно уж не до солнца!
Где весна во всем великолепье
с массой положительных эмоций?

Ничего…Я встрепенусь отныне.
Буду энергичным, страстным, резвым.
Ничего…Наступят выходные…
И включу я телек, плюхнусь в кресло.

А коты ни в чем не виноваты.
МОЛИТВА ОФИСНОЙ КРЫСЫ
Ночью чесалась спина,
дескать, крылья проклюнутся.
Впрочем, прошло. Жизнь нелепа, беззубо-беззудна.
Утром привычно на службу. Задымлена улица
всяческим транспортом. Душно и многолюдно.

Тихо деревья готовятся к свалке истории.
Что мне до этих трагических сентиментальностей?
Ждет меня место рабочее, как крематорий,
сканеры, факсы, экраны – средь них и состарюсь я.

Где вы, поля, полустанки, леса, где реальность пахучая?
Где этот яблочный вкус, этот яблочный Спас?
Вот бы сбежать с корабля при удобном случае!
Только каюты-офисы держат нас.

Стать человеком бы: плотником, столяром, дворником,
небом дышать, а не пялиться в монитор.
Или творить – пером, топором или лобзиком,
выйти куда-то на оперативный простор.

Я словно лист, оскверненный безграмотным текстом,
принтер мной поперхнулся и зажевал.
Кружится голова – то вращается кресло,
в нем я как будто бы на кол посаженный стал.

Крысу так научили: быть хитрой, но в общем – негордой.
Вышестоящий, к окладу полставки накинь!
Запах заофисный чую и тыкаюсь мордой
в стены стеклянные, снова и снова… Аминь.
***
Жалко, трепетно выглядел голубь беспомощный,
что лежал на асфальте, свое отлетав.
И крыло шевелилось, и порченым овощем
он забыто валялся… Но что это, а?

Удивленно вгляделся – и образ поближе:
то пивная бутылка из пластика лишь.
А крыло – этикетка. А голубь, знать, выжил.
Значит, где-то летает пернатая жизнь.

Пнул бутылку. Пошла громыхать по дороге.
Что за люди?.. И чешутся свалок прыщи…
Востроглазость порой не во благо, ей-богу.
Близорукому счастье – не видно морщин.
ПОРАНЬШЕ ВСТАТЬ

Пораньше встать. Сказать: «Какая чушь!»,
сон оборвав на самом интересном,
будильник дружески похлопать по плечу
и наступить на горло его песне.
Пораньше встать и больше не спешить,
и не метаться загнанной зверюхой,
чего-нибудь хорошее свершить,
не дрёмно ждать, что ценный час протухнет.
А лучше – ничего не совершать.
Пройтись, вдыхая чудо листопада,
глазами хлопая или травой шурша,
и знать, что утро – высшая награда.
Пораньше встать, отведать кофейку.
Две ложки сахара. И сливки хлипнут смачно.
Пусть Бог подаст. Хоть лыко мне в строку,
хоть сливок в кофе, хоть небес прозрачных.
Еще чуть-чуть – и разъярится день,
очередной штампованно-унылый.
Достоин он лишь рифмы «дребедень»,
он будет прожит вскользь и торопливо.
Блажен рыбак, таскающий лещей,
пастух, ведущий стадо к водопою,
доярка и шофёр, и вообще –
кто раньше встал со светлой головою.
Пораньше встать, услышать бытиё,
побыть в тиши мудрёного рассвета…
Так. Сколько времени?! Проспал! Ну ё-моё!
Пораньше встать. Как трудно сделать это…
ВОДОПАД
Для глаз, ушей и прочего услада –
громада ниспаденья водопада.
С моральной точки зрения полезно
почти с небес низвергнуться – да в бездну.

А что: течешь, течешь себе неспешно,
и солнце отражает твоя плешь, но
твое движенье плавное – конечно,
хоть временно беспечное, конечно.

Так что там? Нет! Неужто? Быть не может!
Да, край земли. И путь проплыт и прожит.
Деваться некуда. Уж тут не будешь рад.

И хочется вернуться, стать моложе…
Или еще бы пару лет подряд
сидеть и слушать мудрый водопад.
КОШКА
Ходит мягко, урчит, будто виброзвонок,
ждет, что ей чего-то обрыбится.
Голос из-за стола: «Не разевай роток!
Здесь тебе не кафе, не гостиница!
Нечего нам гостей намывать.
Кошки раньше – мышей,
им не лень было здесь…»
Не обрыбится ей сегодня, видать…
Но да счастье – есть:
о – пель – менилось!
Будет завтра на ужин – курица,
может, ей чего и обкурится.
Людям – что, им еда – безделица.
«Обсарделится», – кошке верится, –
«обколбасится-китикетится»…
– Ах ты, бестия! Брысь под лестницу!

ПИКСЕЛИ
Их миллионы. И картину мира
они нам составляют в совокупности.
Но так случается: один из мира вырван
по недоразуменью, браку, глупости
и – раздражает, этот битый пиксель,
картину портит, хоть она столь радужна.
Приобретая монитор –  следите,
чтоб не было таких,  ведь это важно.
А родинки судьбою битых пикселей
терпимыми при беглом взгляде кажутся.
Но им-то каково? Ведь вроде мыслится,
что равные возможности у каждого.
…Ей не везет ни с личным, ни с наличностью,
хотя хорошая по всем канонам девушка.
А у кого-то – перелом. Лежит набычившись.
Его нога срастается неспешно.
Пожар, болезни, нищета, утраты…
Какие силы и зачем решают звать их?
Глаза несчастные, измученные видели?
Они как будто выцветшие пиксели.
СМОТРЯ НА ФОТО, ПОЛУЧЕННЫЕ С ТЕЛЕСКОПА ХАББЛ
Галактики, созвездия, плеяды
и звезд неисчислимых мириады.
О сколько их, невидимых, нездешних,
мерцающих в холодной тьме кромешной.
Вне доступа и разуму, и глазу,
лишь телескопу, да и то – не сразу.
Их непонятный, их извечный свет
уже разбрызган миллиарды лет.
А ты на всё взираешь с той песчинки –
Земли, где обувь сдал в починку.
А вот ты в ожидании аванса,
вот – на работе с кем-то поругался.
А вот опять, опять беда с желудком…
Но правда в том, и это, знаешь, жутко,
что некогда вглядеться в круговерть
светил небесных.
– Видишь?
– Охренеть…
В ОТВЕТЕ ЗА БАЗАР
Бывает, что бытует слово,
гордясь своим значеньем хрупким.
Но смыслом вдруг его наполнят новым,
как нечистот плеснули в кубки.

А помнишь слово «деликатный»
когда-то значило «тактичный»?
И как случилось – непонятно:
с бельем и стиркой связь привычна.

Быть «откровенной» – не «правдивой»,
то фотосессия иль блузка.
Слова пусты, декоративны,
хоть внешне и звучат по-русски.

Так вскоре речь иссохнет наша.
Слова, что брошены на ветер,
заставят нас и в целом «Рашу»
конкретно за базар ответить.

«Убийца» – он злодей, мерзавец,
а «киллер» – вроде как приглядней.
Иные вещи называю –
но не своими именами.

СНЕГОВИК

По весне все расцветает,
жить желает бешено.
У меня же – сердце тает,
нос морковкой вешаю.

Весело меня лепили,
прямо с детским лепетом.
Было снега в изобилье,
а сегодня – нет его.

Время капает беспечно,
так и ходит маятник.
Я отнюдь не долговечен,
как и всякий памятник.

Жизнь – она как снежный ком:
то летит, то хлюпает.
С тайной таянья знакомлюсь,
с каплями-минутами.

В горле тоже ком: обидно.
Всем привет от прежнего
исчезающего вида –
«человека снежного»!

Дети обо мне забыли.
Горячее щеки крыш.
Было снега в изобилье,
а теперь – не выпросишь.

Не стоять мне средь двора,
на синиц не пялиться.
Ребятишки, мне пора,
утеку сквозь пальцы я.

Может, стану я дождем,
буду плавать облаком.
Может, чем-нибудь еще.
И – вокруг да около…
ВЕТКИ
Какие охрусталенные ветки!
Они – волшебны, как под Новый год.
Они – сверкают и звенят нередко.
А все вокруг ругают гололед.

Водители газуют, матюкаясь,
усердно просигналивают тьму.
Но ветки! Ветки люстрами свисают.
Пока их не включают. Почему?!

Метельно, нервно, холодно и скользко.
Что делать? На дорогах – дураки.
Да, завтра распогодится. Но только
ветвей таких не будет.
Вот таких…
***
Снег на елках – как на полках.
Снег – что книги белые.
Снег на полках – на иголках,
пять недель, наверное.

Здесь – история лежит,
там – лежит фантастика.
Здесь  – про космос, там – про жизнь,
вот модерн, вот классика.

Холодно в библиотеке.
Белой нитью вышито,
что занес январский ветер
в переплеты книжные.

Посетители не ходят,
не увидишь авторов.
Но во всей лесной природе
на ветвях – метафоры.

Словоформы словноснежны.
Познавай, читающий.
Книжку в руки взял небрежно –
смотришь: смысл тающий…

ЗОЛОТОЙ ГОЛ

Осеннее поле. Деревья играют в футбол.
Команда зеленых – команда желтых.
Обводят друг друга, трибуны требуют гол.
И птицы-болельщики от тишины оглохли.

Солнце летает неспешным мячиком,
судит, – да с присвистом! –  ветер-арбитр.
Тучи лениво любуются матчем.
Деревья – играют. Неважно, кто выиграет.

Октябрьское дерби! Такие вот дебри.
Желтые, красные карточки-листья.
Сосны, березы, осины и вербы.
Зачем по траве угорело носиться?

Желтые, впрочем, расстроят болельщиков:
хвойные их победят, однозначно.
Солнце в воротах ветвей затрепещет.
Но – лишь в концовке этого матча.
БРИТВЕННЫМУ СТАНКУ
Станок, ты отошел от дел сегодня,
побрив меня прощально на заре.
Судьбе в моем лице уж так угодно:
ты очутился в мусорном ведре.
Да, скреб ты добросовестно щетину,
и был надежен и незаменим.
И свежегладковыбритым мужчиной
с тобой я был. И реже был иным.
Начальство ощетинистость не любит,
и женщины – враги усов, бород.
Но притупился ты и бреешь грубо,
за что и брошен в мусоропровод.
А ты все ныл: «За что, за что, хозяин?
Ведь преданней меня ты не найдешь!»
Станок-станок! Ты, право, это зря. И
придет тебе на смену молодежь.
А помнишь, по щеке меня ты гладил?
Я был похмелен, иногда был бодр.
Порой мы брились, в зеркало не глядя.
Но вот ты стал топорным. Как топор.
…Я ж, некогда остряк, – теперь зануда.
Потерся, истрепался, просто жуть.
Прилипчивей усталость и простуда,
и людям меньше пользы приношу.
И мне не скрыться от параллелизма:
ум притупился, хуже слух и взор.
Универсален распорядок жизни:
я в чем-то тоже – бритвенный прибор.
Быть лучше денежным станком… Приятель,
не обижайся: не к лицу тебе.
Не доведется нам, как прежде, встать и
улучшить мину при плохой игре.
КЛЮЧ ПОД КОВРИКОМ
Мы когда-то жили проще.
В гости – без предупрежденья.
И мобильников не знали.
Если помощь – бескорыстно.
А еще мы ключ под коврик
клали для своих домашних:
дескать, если кто его забудет –
вот лежит он у порога.
Иль оставят у соседа…
«Москвичи» и «жигуленки»
голосующих на борт
брали так легко, охотно.
Перспективы не боялись.
В целом верили газетам.
Были океан и космос,
«Мир», «Буран», хоккей мощнейший,
и земля не продавалась.
А на праздничном застолье –
на десерт звучала песня.
У костра и под гитару.
Сок березовый в продаже.
И пломбир – копеек двадцать.
А теперь?..
В ответ несется:
«Хватит ныть, восьмидесятник!
Все прошло и не воротишь.
Нет «совка» да и не надо,
не нужны нам украинцы,
белорусы, азиаты,
пионеры, комсомольцы,
дефицит, хожденье строем,
стройотряды и линейки.
А теперь – в избытке шмотки,
много водки и еды…».
Да, вы правы, бизнес-люди:
ностальгировать – бесплодно.
Но вот коврик у порога,
а под ним квартирный ключик
с буратиновым упорством
не могу никак забыть…

АВИАНОСЕЦ «УЛЬЯНОВСК»
«Судьбы их тоже чем-то похожи,
чем-то похожи на судьбы людей…
(Из песни «Что тебе снится, крейсер Аврора?»)
Неприлично махать кулаками,
после драки: давай потише.
Что же ты, публицист лукавый,
соль морскую на раны сыплешь?

Мощный авианосец «Ульяновск»…
Для тех лет разве это событие?
Не дождется он капитана,
не облепят его истребители.

Не расколют о борт шампанское,
не уйдет он моря патрулировать
к удовольствию вящему Штатов,
что такие мы бесперспективные.

Распилили его на стапелях,
на металлолом растащили.
И рассыпались мощь и сталь его.
Говорят, флот – союзник России…

Николаев на Украине
стал его бесславной могилой.
С Украиной нас разделили,
и уже никуда не поплыл он.

И не надо, «чтоб нас боялись»…

Но в безбрежном живем сожаленье,
что наш авианосец «Ульяновск»
был убит еще до рождения.

Брат его с легендарным именем
был бы тоже защитником нации.
Тот «Вяряг» погибал при Цусиме,
этот – сдался: продан китайцам….