|
«Римляне выразились крепко: «Мужественному человеку — вся земля родина». А, может, благословляли они этим пышнословием всего лишь захватнические походы своих легионов? Истинное, возвышающее человека чувство — в безотчетной и вечной привязанности к тому простору, где суждено увидеть свет, уловить материнское дыхание. Где мы явились из небытия». Жан Миндубаев. «Отечества и дым нам сладок…» (Ностальгическая повесть.) «Нет других занятий для кочующего человека, кроме помышления о беспрестанном движении с места на место, о грабежах и набегах: ибо ничто не привязывает его к месту рождения, одному месту, ничто не озабочивает его оградить целость своей родины, возвысить вид, улучшить благосостояние ее — внутреннее и наружное. Земледелие поселяет в душе человека привязанность к месту труда…» Дмитрий Шелехов, земледелец, агроном, писатель, тверской помещик, русский дворянин. 1. Стоял прокаленный август, сорокапуты трещали вокруг. Я ехал к бывшему городку Спасску через поля и перелески, вдоль оврагов по луговинам. Новизна дороги уносила меня из времени, лишала возраста. Сладостный обман бежал рядом с колесами машины по проселочным августовским дорогам с подсыхающими травами… Ветряная мельница возле крепких хлебных амбаров обозначила село. Нежилые дома, заросшая травой улица… Возле трех изб виднелись следы человеческого существования: колотые дрова, бельишко на веревке, мотоцикл у забора. И — ни одного ребенка! Еще одна вымирающая деревня печально заглядывала мне в душу… Вдоль высохшей степной речки на затянутой полынком луговине пасла овец женщина.
Поля вокруг, озеро, ветлистое кладбище, вольный простор земли — отчего вы брошены? Куда, за каким счастьем убрели люди, оставив насиженные дедовские гнезда, отцовские могилы, оборвав живую связь человека и почвы? И сжалось сердце при виде зарастающих улиц, прогнивших крыш, черных оконных глазниц… Римляне выразились крепко: «Мужественному человеку — вся земля родина». А, может, благословляли они этим пышнословием всего лишь захватнические походы своих легионов? Истинное, возвышающее человека чувство — в безотчетной и вечной привязанности к тому простору, где суждено увидеть свет, уловить материнское дыхание. Где мы явились из небытия.
Отдыхающие руки женщины лежали на пастушьей палке, отстраненный взгляд скользил по просторам, среди которых, вероятно, прошла вся ее жизнь.
Речка являла собой петляющую ложбину среди пустеющих полей. Когда-то тут текла вода, а ныне бродили серые, пыльные овцы. Иссохшие русло — словно вшивая оторочка на поистертой одежонке земли… Дорога терялась в зарослях покрасневшего, подсыхающего столбунца. Култыхаясь в колдобинах, брела моя «Нива» наощупь к неведомому городку Спасску… ЭТОТ туманный Спасск мнился мне всю жизнь, стоял таинственным видением на горизонте бытия. Там мне довелось родиться. Еще мальчишкой я измучил мать расспросами: что Спасск? Где? Какой? Почему не съездим туда?
Замолкала, задумавшись — и я затихал под ее теплой ладонью. Потом вздыхала:
А может, и не было его никогда? Тоска по Спасску сидела во мне много лет. Так хотелось увидеть место, где довелось явиться в мир! Нищета многодетной семьи крепко привязала моих родителей к деревеньке, где отец учительствовал – какие уж путешествия! Ах, мама! Отчего не свозила ты меня на место моего рождения? Может, успел бы я еще увидеть городок, стоявший где-то в закамских далях в зелени своих садов? Может походил бы по его улицам? Нет, не успел. В пятидесятых годах прошлого века до меня весть – что Спасск разломали и перевезли на другое место.. А там, где он стоял разлилось порожденное плотиной на Волге громадное море… Речь шла о Куйбышевском водохранилище, которому суждено было залить своей «рукотворной волной» не только мой Спасск, но и целую страну на стыке двух величайших рек Европы. Волжско-Камская пойма — вот название этой исчезнувшей земли. Спасск стоял в тех местах… И получалось что не видать мне никогда ни городка, в котором я родился, ни самой почвы, на которой стоял он. Но я не мог смириться с этой утратой, не мог сжиться с ней — и, проплывая по Каме или пролетая над ней, все шарил глазами по бескрайнему водному простору — где он тут, под волнами, мой Спасск? Куда подевался мой град Китеж, ушедший от меня в необъяснимое «ничто»? Подай знак, помани, намекни, о себе! Пролетало с тех пор полвека… И вот передо мной — полевая дорога, ведущая к бывшему городу Спасску. Удастся ли мне хотя бы увидеть его окрестности, уловить душой существующее — пусть хоть и под водой! — место моего появления на свет — как ощущаем мы даже в темной комнате наличие теплой печки? Эта надежда вела меня сухими проселками к месту, обозначенному на карте голубой ямкой левого, низинного камского берега неподалеку от слияния могучей реки с Волгой… За Михайловкой мы заплутались окончательно… Затеялся ночлег возле небольшого озерца среди плоских полей, расчерченных лесопосадками… Вечерело, костерок успокаивал, небо было звездное, умиротворяло… На огонек прибрел мужик стандартного для наших сельских просторов вида: небрит, ватник, сапоги. Сторожа с полевого стана притянуло на костерок… Нашлась бутылка. Трещал бурьянный сущняк, наладился разговор. Гость изумлялся причине, погнавшей меня в безвестную даль…
Последнее слово он произнес с каким-то сожалением: чего, мол, с чокнутого взять? Допили остатки… Посидели блаженно щурясь в огонь… Мужичок побрел восвояси, искря в темноте сигаретой… И долго слышен был во тьме сипловатый низкий голос:
Рыбачил на Волге… В Ростове в солдатах служил… И где бы я ни был Чиво бы не делал — Пред Родина-а-ай вечна-а-а в долгу!! Разбередил душу человек, поколесивший по земле… Идет себе беспечно к очередному своему пристанищу в жизни — и не испытывает никакой ущербности от того, что ни к какой земле не привязан, ни по какой избе не плачет… Мобильный человек нашего века, беспечный гражданин планеты. И смешон я ему со своей ностальгией по месту рождения, которое непременно хочу увидеть, к которому стремлюсь… А может, он прав? Может, уже старость зашевелилась во мне, явился ее признак — сентиментальная тоска по былому; смутно-тревожное ощущение, что в мире происходит какое-то смещение ценностей, представлений, понятий?.. Возрастное брюзжание, каприз психики? …Долго я сидел у костра, который затихал, затягивался от краев серым пеплом — но все светилось в его серединке малиновое жаркое пятно… Где ты, где Спас-городок? 2. «Долг перед родиной…» С детства мы слышали эти слова и чаще всего в них были призывы: рвануться туда, где Отчизне трудно, где обязательно мы нужны — и именно сейчас! На целину! На Камаз! На Красноярскую ГЭС! В Тюмень! На Бам! Строить! Возводить! Прокладывать! Поднимать! Осваивать! С «корчагинских» времен звенело над страной залихватски-задорное: «Дае -ешь!!!!» Усидишь ли на месте, если Родина зовет и райком подгоняет?! Гудели поезда, стонали вокзалы, неслись эшелоны. Увозили парней-девчат от матерей-отцов, братьев-сестер, друзей-товарищей… И от родной земли. А целая армия подпевал благословляла это «великое переселение». «Партия велела — комсомол ответил: «Есть!». «Едем мы друзья в дальние края, станем новоселами и ты, и я!». «А я еду за туманом… и за запахом тайги». «Летчик над тайгою верный курс возьмет, прямо на поляну посадит самолет», «Снятся людям иногда голубые города, у которых названия нет…» Комсомол неистовствовал. А сладкоголосые композиторы и певцы? Уж куда только не заманивали они молодых, чего только не обещали И любовь, и счастье, и зори, и запахи… И летчик верный курс возьмет – и прямо на поляну посадит самолет!!!! И убегали безмозглые парнишки и девчонки от отцовского дома и материнского сердца на край света, мыкались по палаткам, познавали рюмку и беспутную постель, привыкли к безалаберности — а в это время ветшали дома отцов, зарастали крапивой и лебедой ухоженные огороды, затягивал бурьян осиротевшие поля России, истлевали на ее просторах деревни, лишенные молодого поколения земледельцев… КТО считал, сколько покалеченных душ оставлял за собой этот мутный вал бродяжничества, порожденный государственным безразличием к отдельной, маленькой человеческой личности на фоне грандиозных свершений? Во что обошлось стремление вождей залатать любую прореху людской «массой» — будь то поднятые целины, ловля рыбы на Курилах, сооружение автозавода на Каме или железнодорожной ветки в Сибири? Мне не раз доводилось бывать на многих «сверхударных комсомольских стройках» – и я видел, как быстро ломались, калечились, теряли нравственные ориентиры парни и девчата – уведенные от отцов и матерей комсомолом — и брошенные в палатках, бараках, общагах на усмотрение вельможных начальников, пахановатых бригадиров, жуликоватых завхозов и вчерашних зеков. Кто-то обретал славу и должности — а тысячи молодых людей, оторванных от корней своих, теряли достоинство, мельчали душой, спивались, становились жуликами, лодырями и циниками… Не оттуда ли аукнулось? Не те ли искалеченные, изогнутые, скрученные стволы дали новые побеги? Конечно, переселенцы были всегда. Люди во все века уходили от родных околиц за лучшей жизнью; в силу необходимости, спасаясь от голода… Но – во-первых: отрыв от родных земель никогда не был столь массовым. А во-вторых: никогда – за исключением войн – на его осуществление не мобилизовались могущественные силы государства — от ГУЛага до «Союза композиторов» и писателей…. Чаще всего именно какая-то личная цель вела во все времена людей «за туманные горизонты»…Это могло быть стремление получить хорошее – образование, достойные заработки, высокий профессионализм, семейные обстоятельства – и так далее… Даже затеянное великим государственником Столыпиным переселение крестьянства… с малоземелья на громадные сибирские просторы было не насильственным – а материально поощряемым…. И только молодежь страны СССР под призывные «орг-лозунги комсомола» бросалась вперед, в неизведанные пространства исключительно во имя государства. Но — дико представить! – что люди покидали родные края с бодрыми песнями-плясками! На Руси с древних времен чаще звучал иной мотив: – Последний нонешний денечек! – Гу-уляю с вами я, друзья!!! А завтра… рано…чуть светочек… Эх! Да и заплачет вся моя семья!!! В этом старинном напеве- вся боль расставания с корневым местом, с родными, с друзьями…А мы вдруг начали зачислять массовый исход молодого народа в иные далекие края в разряд героических поступков под лозунгом: «Партия решила – комсомол ответил: «Есть!!!» «Выполним свой долг перед Родиной»! В чем он, этот героический долг перед Родиной? В том, что мы бросались по ее «зову» — во все концы света — строить, прокладывать, открывать, закладывать, тянуть и осваивать? Да, строили. Да, закладывали. Но считал ли кто-нибудь, прикидывал ли: сколько потеряли — и ЧТО потеряли мы — СОЗИДАЯ? Я имею ввиду не только материальные потери — хотя и они бессчетны. Я имею ввиду нечто гораздо более существенное- нравственные последствия содеянного….. Вот статистика: ныне лишь каждый пятый гражданин страны живет в тех краях, где родился и вырос. Миллионы молодых людей кочуют ежегодно! Цыганщина одолела народ? Что обретает и что теряют нация и земля в результате кочевья, ставшего привычным образом жизни миллионов людей? Чем обернулись призывы «ехать в тайгу за туманом?» Только тем, что оскудели пашни в обжитых местах разорились деревни и обнищала некогда вполне благополучная российская провинция? А формирование психологи вечного бродяжки — переселенца; перманентного «перекати-Коли», которому «все до лампочки» и ничего не нужно, кроме «подъемных рублей», койки в общежитии, прибавочного к зарплате «коэффициента»? А появление «субъекта» – который давно равнодушен к отчим краям, к земле предков. смирился с неустроенностью, бивуачным бытом? Не только смирился — ему даже выгодна обстановка вокзальной неразберихи — вольготнее жить, легче поймать выгоду в мутной воде, не перед кем держать ответ – родители далеко, наставников нет…. Деньги шальны, мораль низкопробна, жизнь беспечна… Этот соблазн особенно губителен для молодежи. Жизнь вдали от родных — близких невольно ведет к люмпенизации души. А уж там, где люмпен — какая может быть память, какая «любовь к родимым пепелищам, любовь к отеческим гробам». Какая может быть ЛИЧНОСТЬ? Мы погрязли в безднах бездуховности не только потому что в минувшие годы позволили отнять у гражданина собственность, снести с родной земли храмы и святыни. Мы стали однодневками и потому, что охотно и даже азартно бросались куда угодно по любому поклику наших «гениальных правителей». И если бы этот призыв всегда диктовался действительными нуждами державы — а не служил бы покрытием бесхозяйственности, недалекости, некомпетентности! Сколько народной энергии ушло на бесчисленные «проекты века», чья отдача сомнительна, чего стоил один многомиллиардный БАМ- то создаваемый, то останавливаемый, то непонятно куда направляемый? Нас десятилетиями приучали к мысли, что истинно важные дела вершатся только там, куда упадет взгляд КПСС и «родного правительства»; что любой клич к действию брошенный «родным ЦК КПСС» священен и подлежит неуклонному исполнению будь-то мобилизация молодежи на целину или отправка ее в афганский ад… Стоящим делом считались только грандиозные замыслы. Повседнневное налаживание жизни и быта людей в бесчисленных деревнях, городках, поселках страны, заботы об их уюте, чистоте, ухоженности игнорировались. В стране коммуналок, бараков и ветхих дедовских изб отсутствие повседневной заботы о людях не могла не обернуться цыганщиной, равнодушием к родным местах, утратой исторической памяти. Отсутствие собственности поощряло всеобщей разрушительный зуд, бегущий впереди созидательности… Чудовищный процесс, возможный только у нас: создавать новое, наплевав на старое. Слова «…разрушим до основанья, а затем» — оказались роковыми. Потери выдающихся архитектурных и художественных памятников общеизвестным, они оплаканы и уже с большим трудом ныне восстановлямые…. Но в реестр невосстановленных национальных утрат надо причислить и эрозию душ, порожденную бессмысленной миграцией миллионов людей. «Где родился — там и пригодился» — эта вековая мудрость не про нас, она служить иным народам… Мы — временщики, нам чужды постоянство, традиции, оберегание сделанного до нас. Наличие некой всемогущей и злой силы, бестолков, постоянно и суетливо перекрещивающий наш мир стало неизбежностью нашего существования. Утрачена преемственность. Сделав пока еще так мало хорошего на этой земле, мы тем не менее лихо научились предавать все забвению. Мы — несказанные мастера ломать, переименовывать, сносить, переносить, убирать переиначивать. В Америке дом, простоявший сто лет — драгоценная реликвия; с него пылинки сдувают. За нашей победной поступью нередко остаются развалины. (Продолжение следует) Материалы комментируем в нашем телеграм-канале
 
|
|
Цитирование информационных материалов, размещенных в ИА "Улпресса" без получения предварительного разрешения допустимо при условии обязательного указания на источник цитирования: приведение ссылки — в печатных материалах, гиперссылки на cайт ulpressa.ru — в сети Интернет. Ссылка на источник или гиперссылка должны располагаться в начале текстового материала.