С чего начать мою исповедь об августовских днях далекого 1953 года?

В те дни я  окончательно расставался со школой в Свияжске….   А  месяц август был для меня  еще и очень грустным прощанием с летом….

«Ах, лето красное! Любил бы я тебя…» – вздыхал Пушкин. И добавлял: «Когда б не пыль, жара – да комары, да мухи!»

Гурманом был Александр Сергеевич. Подайте-ка ему лето без жары, без мух, без пыли…

Но я – как и все деревенские мальчишки – любил лето взахлеб. Какие там мухи-комары когда кругом столько радости – речка, щавель на луговине, пескари на крючке, ягоды в кульке и теплая земля под босыми пятками?

Короче – не лето – а рай земной.

Но вот тихо подкрался август…

Но почему этот месяц назван «Август»? Как-то не совсем привычно это имя для русского слуха…

Тут такая вышла история…

«Август»! На латыни это «Божественный, Величественный!»

И ведь он и впрямь такой: теплый умиротворенный, щедрый…

Да, щедрый! Все уже созрело: хлеба, ягоды, плоды, овощи… Все радует человека в августе!

И только одна грустинка появлялась и крепла в моей душе в августе…

Это то, что мне предстояло идти в школу.

Нет, нет – совсем не потому я печалился что надо будет сидеть на уроках, вникать в наставления учителей, зубрить таблицы… Нет, совсем нет – меня тянуло к познаниям, я любил школу.

Тут дело вот в чем… Начиная с пятого класса мне надлежало для учения уходить в иные края из родного Маматкозино… Почему уходить? Да потому что в нашей деревне была только начальная школа – то есть всего четыре класса… А в пятый-седьмой и далее я должен был отмерять многие километры…

Сначала три года подряд надо было ходить в село Уланово – там была школа-семилетка… Это каждый день отмерять двенадцать километров пешком туда и обратно…

И это еще ничего. А вот с восьмого по десятый класс включительно – моя дорога в школу уже насчитывала целых тридцать километров в один конец.

И тоже все пешком…

Для житья в зиму приходилось снимать углы у чужих людей – а домой я мог попасть только лишь в субботу. А в воскресенье опять отмеривать эти тридцать «км» в Свияжск.

Именно это тяготило и печалило мою душу пуще всего…

Ах, как долго я оглядывался прощаясь на неделю с моим Маматкозином! Вот отшагал уж два километра, оборачиваюсь… И еще видны мне моя улица, моя речушка, мои тропинки…

Но вот полевая дорога пошла вниз, за пригорок… Вот скрылась уже улица Слободка… Вот и моя Улица не видна… И только Бутырки все еще радуют крышами соломенных избенок…

Но вот отмотал я тридцать вёрст. Выбираюсь из пойменных лесов к деревянному мосту через реку Свиягу. И вижу Свияжск…

Впервые возникшим передо мной видением этого городка я был потрясен…

Представьте себе… За широкой и спокойной рекой среди низинных лугов высился идеально круглый крутобокий холм. На нём, чётко выделяясь на предзакатном небе, поднимается нечто потрясающее: колокольни, главки церквей, белокаменные строения, внушительные монастырские стены.

Волшебный остров из пушкинской сказки – вот чей облик являл собой городок на холме. Гармония природы и сотворённое руками людей архитектурное чудо непостижимым образом соединялись в Свияжске – и я ощутил это враз, мгновенно… И это восхищение, примечал я у каждого, кто видел Свияжск впервые…

 

***

…Медленно подошёл я по истёртой каменной лестнице и тихо, словно бы даже таясь собственной дерзости, пошёл по улице вдоль стен старинного монастыря искать дом Анисимовых, где снимала комнатку работавшая в местной больнице моя сестра.

Дом был большой, на кирпичном подклетье стоял в прекрасном месте – на южном склоне свияжского холма. Тетя Соня (домохозяйка) и ее муж дядя Серёжа (маляр) встретили меня приветливо. Сестра Изида была на ночном дежурстве – но кто-то сбегал в больницу, оповестил её. И она примчалась, обняла меня и всплакнула – ей, вероятно, было тоже одиноко в Свияжске…

Так начались, пожалуй, самые счастливые годы моей юности…

Почему-то с годами во мне всё больше и больше крепнет убеждение в том, что, не доведись мне учиться в свияжской школе, ничего бы из меня так и не вышло… Конечно, и после окончания её с медалью не сильно продвинулся я в духовном или профессиональном росте – но без неё было бы ещё хуже.

И дело не в том, что встретился я в Свияжске с какими-то выдающимися преподавателями или попал в некую исключительно интеллектуальную среду. Нет, и учителя были вполне заурядные; и сверстники мои ничем не выделялись. И всё же за годы учёбы именно в Свияжске обрёл я нечто возвышенное, почувствовал некую тягу к жизни интеллектуальной, как бы приподнятой над унылой сермягой бытия…

Думаю, два обстоятельства сыграли тут положительную роль.

Во-первых, биография Свияжска она совершенно непохожа на истории возникновения прочих городков и посёлков глубинной России. Городок Свияжск как бы выделен был судьбой; ему отведено было в истории Отечества место совершенно особое, исключительное, вроде бы даже легендарное…

История возникновения Свияжска вкратце такова… Несколько веков тому назад, в царствование Ивана Грозного в зиму 1550-1551 годов, в заиндевелых угличских лесах, в вотчине бояр Ушатых, на Верхней Волге за многие сотни вёрст от свияжского холма, стучали топоры. В великой тайне под руководством думного дьяка Ивана Выродкова рубили здесь военную крепость-городок. Стены, башни, жилые избы, церкви – всё было срублено и собрано впрок.

Но стоять городку предназначалось отнюдь не на Верхней Волге возле Углича…

К весне 1551 года городок разобрали по брёвнышку, разметили и погрузили на суда. Караван, везущий готовый деревянный город, отправили в апреле 1551 года вниз по Волге.

Куда? Зачем? Цель держалась в тайне.

В те времена Россия воевала с Казанским ханством. Годом раньше (в 1550 году) Иван Грозный, после неудачных попыток взять Казанский кремль, стоял с войском близ места впадения Свияги в Волгу. На широкой речной пойме, растянувшейся здесь до пятнадцати километров, возвышалась лесистая круглая гора – останец. Единственный холм на равнине, с крутыми и недоступными откосами, с отличным обзором вокруг, являл собой идеальное место для сооружения здесь в кратчайший срок военного укрепления – столь необходимого Московскому государству в качестве опорного пункта.

Однако дело предстояло далеко не простое – тайно возвести мощные фортификационные сооружения на территории другого государства. И тогда московский государь пошёл на хитрость – городок был за долгую зиму срублен (создан) на русской земле. Оставалось лишь доставить его к месту назначения и собрать.

Вот куда двигался весной 1551 года вниз по матушке-Волге таинственный караван. Хитрость удалась. Проплыв тридцать дней, 24 мая 1551 года караван начал выгрузку у подножия Круглой горы. Работа закипела. Рубили лес. Расчищали площадь под застройку весьма хитро – вырубили бор лишь в центре холма. По его склонам деревья оставались для маскировки на время строительства. Крепостные стены росли не по дням, а по часам. Ровно через четыре недели «Иван-град» был готов. Его окружали неприступные стены, рубленные «городнёй» – сруб к срубу, засыпанные внутри камнем и землёй; возвышались над стенами двух – и трёхъярусные башни; грозно смотрели бойницы. И когда Иван Грозный прибыл в Свияжск, в городке уже шла налаженная жизнь.

Так явилась миру Свияжская крепость. Она была уникальной. Дело не только в необычном способе возведения. Крепость по своим размерам была больше, нежели аналогичные сооружения Новгорода Великого, Пскова и даже Московского Кремля. За короткое время была выполнена тяжелейшая работа. В городке поселилось около 70 тысяч человек – светские и церковные иерархи, воинский контингент, работный люд.

Цитадель, сооружённая в тридцати километрах от Казани, ускорила падение Казанского ханства.

Почти сто лет со дня основания города простояли деревянные стены и башни Свияжска. Со временем некогда грозная крепость потеряла своё военно-стратегическое значение. Уходила в прошлое ратная слава города, его грозная сил. И лишь на его гербе вечным напоминанием потомкам об истории возникновения остаётся изображение деревянного города на судах, плывущих по реке…

После присоединения Казанского ханства к России, чудо-городок развивался как духовный центр Среднего Поволжья. Тут располагалась резиденция первых епископов Казанской епархии; начали строиться храмы и монастыри. Лучшие зодчие России возводили великолепную архитектуру Свияжска. Главный собор Успенского монастыря возводил знаменитый псковский зодчий Постник Яковлев – автор Спасской башни московского кремля и собора Василия Блаженного…

Шёл век за веком; один за другим строились храмы. Двенадцать церквей встали на пространстве всего в шестьдесят гектаров! Вообразите эту изящную тесноту, поднятую над водами и лугами на сотню метров! Кто не ахнет от изумления и восторга? Кого оставит равнодушным такая красота?

***

Второе обстоятельство – придающее Свияску необыкновенное очаровние – это ландшафт, окрестная природа. Невероятно благодатным было окружение Свияжска; настолько чудесно-завораживающей была открывающаяся глазу с вершины холма во все четыре стороны панорама что только совсем уж хладнокровная, амёбная душа могла оставаться тут равнодушной к окружающей Свияжск красоте…

Представьте: раскинувшая на десятки километров речная пойма. Усыпанные блёстками озёр заливные луга; куртины дубрав, цветущее разнотравье…

И всё это пространство густо заселено птичьими племенами: утки, цапли, ястребы, кукушки, дятлы, скворцы. Птичий гомон стоит все лето; запах цветов; гладь воды зовёт посидеть с удочкой… Благодать божья!

И в центре этой благодати, на идеально круглом холме вознесены к небу, как бы парящие над просторами рек и лугов белокаменные строения…

Часами можно вглядываться вдаль со свияжского холма – любая сторона открыта взору на десятки километров – и чувствует душа человеческая как ладно, соразмерно, благолепно сотворил Господь этот кусочек земли для счастья и радости человека…

История и природа… Их средоточие на древнем свияжском холме, конечно же, ощущалось мною благотворно.

Но Свияжск отличался от прочих, ранее мной виденных сёл и деревень, ещё и наличием в нём городского флера – для меня – тогда еще подростка непривычного… А еще в Свияжске существовали парикмахерская, почта, суд, рынок, средняя школа, агрономический техникум, школа слепых детей. А кроме того – больница, колония, совхоз, водокачка – и даже пивная, где всегда царило мужское оживление при привозе очередных бочек с бодрящим напитком… Короче говоря, хоть и числился Свияжск селом (с 1932 года), но своих городских примет к 1950 году всё ещё не утратил…

Далеко не все свияжцы жили одними лишь сельскохозяйственными заботами – его населяли студенты, учителя, врачи, библиотекари, музыканты, почтовики, администраторы (хотя бы в той же колонии); маляры (правда, всего трое на весь посёлок).

Если сказать попроще – среда моего обитания в Свияжске уже не была ной нежели в деревне Маматкозино.

Это открывало новые горизонты бытия впечатлительного и любознательного деревенского паренька…

И, конечно, меня сильно радовала школа в Свияжске школа-десятилетка.

Наши предки всё же понимали что к чему! Учебное заведение (прогимназию) они – как я уже сказал – не только поставили на видном месте – но и здание соорудили соответствующее: высокие стрельчатые окна второго этажа; красивый межэтажный поребрик; фигурная кирпичная кладка стен… Приятно было смотреть на нашу школу издалека, радостно было входить в просторные классы с высокими потолками и распашистыми окнами. А ещё при школе был большой, обсаженный соснами сад, спортивная площадка во дворе.

Учись!

Здание было великолепным… Оно и сейчас такое же.

И учителя… Не преподаватели – «предметники» – а люди обладавшие способностями открыть юной душе некие нравственные просторы; смогшие ненавязчиво объяснить сложность непростого человеческого бытия; готовые направить ищущий молодой ум в страну целесообразности – а душу – в оазис гармонии.

И благодарен я свияжской школе не за какие-то особые таланты её учителей – а скорее, за то, что не было в ней занудной муштры, излишнего педантизма; мертвящей дисциплины… И не надо забывать: школа-то была в глубине России. Сельская. То-то…

***

Ну, какая молодость без любви?!

Юношеское чувство вспыхивает внезапно и необъяснимо.

Кто растолкует, почему именно девятиклассница Наташка стала предметом моего вожделения? (Говоря «вожделение», я имею в виду то толкование, которое даёт этому слову В. Даль: «…сильное желание, влечение, страстная наклонность…» – а отнюдь не просто физиологическую потребность, столь горячо будоражащую юность).

Так вот: плечи у этой девятиклассницы Наташки были крутые; походка враскачку, флотская; ростом она была вровень со мной. Чем она запала в моё сердце? Не ведаю. Каждый вечер я наблюдал из окна своей комнатушки, как моя возлюбленная шла встречать… свою корову – ибо живущие «в слободе» – то есть в нижней плоской части холма свияжцы держали своих бурёнушек.

Однажды я набрался храбрости и пригласил её – конечно же! – в кино. Мы сидели в десятом ряду; я боязливо протянул руку к её ладони – и она не отняла её!

Счастье! Восторг! Радужный мир!

Я проводил её до дома. Моя принцесса с матерью снимала нижний этаж деревянного двухэтажного дома, который (как вскоре выяснилось) принадлежал председательше профсоюзного комитета совхоза «Свияжский» Нине Николаевне Харитоновой. (Именно её сын Пётр и женился через два года на моей сестре Изиде, что и станет бедой всей её жизни. Да и корова-то, окажется не Наташкиной, а принадлежащей всё той же владелице дома).

Роман с Наташей очень быстро и болезненно для меня завершился. Чем-то я девушке не подошёл – и вскоре она гуляла со студентом агротехникума.

Я, конечно, страдал.

Больше никаких увлечений вплоть до окончания десятилетки у меня не было. Вернее, так: увлечения были тайные – среди школьных красавиц ухажёром я был незавидным: из далёкой деревни, физически непригляден; беден… Последнее было святой правдой: моё бытие все три года в Свияжске было преодолением голода и стыда. Какие уж там поклонницы!

А стыдился я ужасающей своей бедности. Мои сверстники красовались в достойных одеждах – я приходил на занятия в подшитых валенках. Помню, как мы с Изидой покупали первые в моей жизни штиблеты.

Дело было в Казани, в магазине «Пассаж». У продавца кожаных ботинок и полуботинок было много – но разве можно было позволить себе кожаную обувь? И потому предпочтение было отдано кожимитовым полуботинкам на литой резиновой подошве ценой в двадцать девять рублей…

Кожаным у моей новой обуви были лишь кончики носков – остальное «кожимит»… (Для непосвящённых расшифровываю: «имитация кожи»).

Ну а последней горчинкой  уходящего лета 1953 года было то. Что меня  клерки  татарстанского Минпроса  ( вероятно для вручения своим деткам) лишили  и  медали –  заявку на которую послали в Казань  мои школьные учителя…

«Отмазка» из казани была впечатляющей..Типа:» Все   соответствует  претензии на медаль… Все правильно  по всем  предметам.Но….Мотивация слишком лаконична…»

Умеели и тогда советские чиновничк делать то,что им  лично выгодно….

Вот такая иполучилась у меня «Горькая малина».  Вступительные экзамены в Казанский университет мне пришлось сдавать. Но я  их все сдал на «Отлично!» и стал студентом КГУ…

Впрочем – о чем грустить? Вспомним-ка песенки о малине – она вполне созревает к августу в наших средневолжских краях… Нет, не ту  песенку – в которой  «сладку ягоду ели вместе мы – горьку ягоду я одна…»

Августу соответствует другой настрой  моей души:

Итак:

Может, помнишь тот сказочный сон?

Позабыт он тобой или нет?

Плыл над полем малиновый звон,

Занимался малиновый свет.

 

Ягода малина нас к себе манила.

Ягода малина летом в гости звала.

Как сверкали эти искры на рассвете.

Ах, какою сладкой малина была.

 

Тихо лес шелестел колдовской,

Лишь для нас пели в нём соловьи.

И малиною спелой такой

Пахли тёплые губы твои.

  

Ты мне слово одно подари.

Над которым не властны века.

И пускай от сиянья зари

Вновь малиновой станет река.

 

Ягода малина нас к себе манила.

Ягода малина летом в гости звала

Как сверкали эти искры на рассвете.

Ах, какою сладкой малина была!!!