В продолжении редакционного проекта «Я из Ульяновска», ultoday73.ru расскажет о геологе Александре Решетове. Почти 40 лет он шаг за шагом открывает подземную биографию нашего региона. В интервью Александр поделился размышлениями о романтике геологии, ценности надежного тыла и местах, которые непременно стоит увидеть в Ульяновской области.

– Почему решили стать геологом? Как выбрали это направление?

— После восьмого класса я думал, куда поступать. И тут в руки попалась «Комсомольская правда», а там объявление: принимают без экзаменов в Семипалатинский геологоразведочный техникум. Камнями я и раньше увлекался, мне это нравилось. Поэтому решил: пойду. И так уехал в Восточный Казахстан.

– Помните свою первую экспедицию?

— Первая практика была там же, при техникуме — ездили по окрестностям Семипалатинска. Вторая — на гранитном массиве, тоже в той области. А вот третья — уже поехали в Якутию, на алмазы. Ну и потом уже — все, окончание. Вернулся в Ульяновскую область, нужно было в армию уходить после техникума, да и маму тоже оставлять одну не хотелось. Как вернулся, устроился в нашу ульяновскую экспедицию. Успел отработать пару месяцев, а в начале мая уже забрали в армию.

– Мне как человеку, далекому от геологии, кажется, что ваша специальность больше востребован как раз где-то в Сибири. Или я ошибаюсь?

— Да и у нас геологи востребованы — заказов много. В Якутии, например, одни минералы, у нас в Ульяновской области — другие. Мы в основном работаем на месторождениях по добыче строительных материалов: пески, глины, мел, диатомиты — все это нужно для производства стройматериалов. Иногда занимаемся оценкой запасов подземных вод — для водоснабжения. В любом регионе так или иначе есть работа. Сейчас выезжаем даже за пределы Ульяновской области — работаем в соседних регионах: Ярославская область, Мордовия, Пенза, Татарстан, Самара.

– Какая экспедиция или, возможно, конкретное место запомнилось больше всего?

— Все поездки так или иначе интересны. Мы в свое время больше половины области пешком исходили, изучали. Помню, были поиски песчаников: при Горячеве (первый губернатор Ульяновской области – прим.ред.) было задание найти месторождения для строительства автодорог, и мы искали. А так мы и в Ростовской области работали — оценивали запасы цементного сырья, почти два месяца там были. Выезжали и на Дальний Восток. В Ухте, в Коми тоже бывали — так получилось, что встречали там Новый год. Работали на бурении под сваи для прокладки газопроводов. В Мордовии два года искали месторождения тугоплавкой глины — пол-Мордовии тоже исходили. Всегда, когда выезжаешь на новое место, — все интересно.

– Как же происходит поиск месторождения?

— Сначала проходишь участок пешком или объезжаешь на машине — смотришь, где могут быть перспективные места. Если что-то выявили — перспективный участок — туда уже приходит буровая установка. Отбуриваются скважины, берется проба, оценивается качество полезных ископаемых. Пробу отправляют на испытания — определяется предварительное качество сырья. И уже по результатам смотрим: подходит или нет.

Песок, например, может пойти на кирпичное строительство, на асфальтоукладку, для пескосоляных смесей — направлений много.

Если сырье подходит, делаем геологический отчет. Там все подсчитывается: запасы, качество, даются рекомендации по применению. И этот отчет передается заказчику. А дальше уже он начинает разработку карьера.

– А что больше всего нравится в процессе: изучение новых территорий или, может, само обнаружение чего-то полезного?

— Больше всего мне нравится изучать именно новые места, и даже не столько с точки зрения геологической разведки. Новые участки, новые территории — для меня это как жизнь. Это не просто работа. Тут и хобби, и профессия — все вместе.

– Получается, есть что-то романтическое в работе геолога?

— Ну да, все время в разъездах. Конечно, хорошо, когда есть надежный тыл — когда семья понимает, какая это работа. Не всем, знаете ли, нравится, когда муж надолго уезжает. А у меня жена тоже когда-то в геологию пришла работать. Правда, она всегда была в конторе — оператор-программист. До сих пор работает — занимается программным обеспечением наших работ. И сын, наверное, поэтому тоже с интересом — еще со школы со мной начал подрабатывать.

Сейчас всю выездную работу перехватил сын. Я теперь выезжаю в основном на заключение договоров, обследование, ну и контроль за проведением работ. Больше административная работа пошла.

– Такой семейный подряд у вас сложился.

— Да. Практически все родственники со мной работают: и жена, и старший сын, и старший брат. Большая часть семьи связана с геологией.

– Вы уже не один десяток лет в этом деле. Как поменялась геология за этот отрезок времени?

— Да, много чего поменялось. Когда я только начинал работать, геология была одной из приоритетных профессий и направлений. А сейчас это уже не то. Сейчас в основном развивают нефть, газ, стратегические металлы: золото, алмазы, алюминий, титан — то, что действительно необходимо. А то, что мы сейчас ищем, раньше было по-другому. Например, у нас в Ульяновске работала экспедиция, которая входила в объединение «Волгагеология», туда входило 12 или 14 экспедиций по Поволжью. А сейчас от них ничего не осталось — прекратили финансирование, госзаказов нет.

Специалистов не хватает, и не хотят идти — работа тяжелая, с разъездным характером. Сейчас больше уходят в «белые воротнички». Раньше и обеспечение было другое. Профессия на самом деле такая, что все геологи друг другу как братья, семья по всей стране. Куда бы ты ни приехал — например, приезжаешь в другой город, первым делом звонишь кому-нибудь из геологов, даже если их не знаешь — тебя всегда встретят и помогут с любыми вопросами. Это большая геологическая семья.

– То есть нужен и крепкий тыл, и сплоченная команда. Получается, геология это командная работа?

— Конечно, один тут не протянешь — должна быть команда, своя команда, с которой ты работаешь. И связь с другими геологами тоже важна: когда возникают какие-то вопросы, звоним друг другу, обсуждаем, решаем. Все так и происходит, потому что даже у нас на местном уровне без поддержки коллег не справиться.

– По-любому за столько лет у вас накопилось множество баек. Расскажите парочку?

— Да много всего было за это время… Была практика под Семипалатинском, на гранитном массиве. Там работали, проходили практику на предприятии, которое занималось поиском изумрудов. Район был безводный — рядом с лагерем всего один колодец, и то вода там солоноватая. А до родника — километра три-четыре, и то по горкам. Вот однажды питьевая вода закончилась, решили мы после работы вечером сходить на родник. Взяли ведра и пошли. А уже темнеть начало. Пока дошли — солнце совсем село. Пока воду набирали, начали вокруг волки выть… Хорошо, хоть рядом стоял какой-то трактор брошенный. Мы туда забрались, посидели, подождали. Тени волчьи помелькали, помелькали и вроде ушли. Мы с другом вылезли, похватали ведра — и бегом обратно в лагерь. Пока бежали, молились, чтобы волки нас не догнали.

А в Якутии тоже на практике работали. Я на буровой установке был. Делал документацию по породам, которые бурились. Свободного времени было много, вот я и взял ружье, решил прогуляться по окрестностям — ягоды пособирать, посмотреть, что да как. Сначала пошел голубику собирать, в заросли залез, поел, ну и пошел дальше. Ружье наизготовку держал — тайга все-таки, тут кто угодно выскочить может. И вот захожу в кусты — и прямо из-под ног целая стая куропаток! Я так испугался, с перепугу выстрелил — трех сразу подстрелил. Взял их и пошел дальше гулять.

Шли там две просеки, параллельно. Я сначала вдоль одной шел, потом решил перейти на другую. Шел-шел, но на просеку не попал, а назад не смог вернуться. Покрутился, повертелся, залез на сопку — кругом лес, тайга, ничего не видно. Пошел дальше, вроде бы в нужном направлении. Повезло, что вышел в итоге на край той территории, где стояла моя буровая. Если бы метров на двести в сторону отклонился — все, не знаю, куда бы ушел…

А еще в болотце там чуть не утонул. Решил перейти его в сапогах — провалился, выбрался кое-как, только с помощью ружья. Уже без сапог. Пришлось потом в носках идти. Много чего было…

– В такие минуты не ощущали себя маленьким человеком перед огромным миром дикой природы?

— Нет, не было ощущения, что ты один на всем свете. Чувствовал, что рядом есть свои люди. Не ощущал себя песчинкой в этом огромном мироздании. Выстрелишь, крикнешь — все равно кто-то придет, поможет, если надо.

– Расскажите про сами условия, в которых приходилось трудиться?

— Когда морозы за тридцать, но надо все равно заканчивать. В Ухте, например. Нельзя было прерывать бурение, несмотря на морозы. А там все застывает, руки к металлу прилипают, даже через рукавицы мороз пробирает. Приходилось бурить скважины — и в такой холод, и ночью. А когда заканчиваешь бурение, нужно обязательно делать цементаж. А цемент в мороз мешать — то еще удовольствие. Его все равно мешаешь, все это потом заливаешь в скважину. Заканчивали уже ночью, мороз был градусов тридцать пять…

Хорошо, что заказчик приехал — сам с нами возился, помогал. Утром, конечно, мы все уже были никакие.

– То есть, чтобы быть геологом нужна определенная выдержка?

— Когда учился в Семипалатинске, жил далеко от дома — домой выбирался всего два раза в год, только на каникулы, летом и зимой. Такая подготовка многому научила: и самостоятельности, и выносливости. А потом сразу — в армию. Так что там мне уже было легче, потому что знал, как быстро приспосабливаться, особенно в полевых условиях.

Многие не выдерживают. Сначала вроде все нравится: покататься, поездить, романтика, природа. А как только дело доходит до настоящей работы — особенно на бурении, где все тяжело, грязно, в мороз, в грязи, — начинаются отказы. «Нет, ребята, это не для нас», — и уходят.

А работа в экспедиции — она не про комфорт. Где-то в палатке живешь, где-то на съемной квартире, а то и в машине ночуешь. Это нужно понимать заранее. Кто готов — тот остается и работает. А кто нет — тот разворачивается и уходит.

– Присуще геологам магическое мышление при поиске ископаемых? А так называемая чуйка или шестое чувство?

— Каждому свое. Тут больше — надежда. Надежда на удачу, на хорошую погоду, на нормальную дорогу.

Шестое чувство бывает. И не один раз было. Иногда оно реально помогает. Вроде бы ну нет ничего, пусто. А все равно чувствуешь: что-то где-то есть. Не потерял, но ищешь, как говорят. И ходишь-ходишь — а потом раз, и находка.

– Ну и напоследок. Как человек, который исходил половину Ульяновской области, расскажите про интересные места.

— Ну вот, например, Ташлинское месторождение стекольных песков — оно вообще уникальное для России, да и для всего бывшего Союза. Чистейшие кварцевые пески. Белые, как снег, чистые пески, несколько карьеров рядом работают. Смотришь — и глазам не веришь.

Под Ульяновском тоже очень интересные разрезы, особенно в Ундорах — но про них уже многие знают. И те же Скрипинские Кучкры — там пещеры, глыбовые накопления. Уникальные места.

У нас еще есть месторождение диатомитов в Инзенском районе Даже если пройтись вдоль берега — можно встретить и белемниты, и гипсовые кристаллы, и пириты, и симбирциты. Вот симбирцит и сенгилит — они вообще уникальные, встречаются только в Ульяновской области.

А еще у нас есть окаменевшие деревья. Вот, например, Баевская сосна — от нее, правда, практически ничего не осталось. Но были и другие находки. В Николаевском районе находили такие куски — полтора метра в длину и метр в обхвате, настоящий ствол окаменевшего дерева. Уникальные геологические образования. Это все у нас, рядом.

Фото предоставлены Александром Решетовым