«Раскрыл заговор против Совета». Brandergofer: Чрезвычайный Солонко. От первого лица Улпресса

Часть 1: «…Наводил ужас не только на «буржуев», но даже на товарищей по партии…».

(окончание)
П.Н.Солонко
НА РОДИНЕ ЛЕНИНА В 1918 ГОДУ. Из воспоминаний чрезвычайного комиссара Симбирской губернии
(Альманах «Прометей», М., «Молодая гвардия», т.9, 1972)
3. МЯТЕЖ.
«Чрезвычайный комиссар Солонко раскрыл заговор против Совета», – докладывал М.А.Гимов VI губернскому съезду Советов… В памяти всплывают картины ожесточенной борьбы с заговорщиками в Симбирске.
В Совет поступали сведения о скрытой деятельности белогвардейцев, о тайном их вооружении. Оружие всех образцов… свободно продавалось на городском базаре. Однажды я спросил: «Сколько стоит пулемет?». С меня запросили 300 рублей. Конфискация оружия представлялась неотложной. Совет решил провести массовые обыски… Они долгое время были безрезультатными. Партизанские налеты на буржуазные кварталы мало что давали. После одного из обысков принесли ржавый пистолет, из которого нельзя было стрелять. …Я решил последовать вместе с отрядом.
Обыск производился у какого-то помещика княжеской фамилии. Хозяин… заявил, что в доме оружия нет. Я подумал, что… в доме оружие, конечно, отсутствует, но оно может быть в другом месте. …Случайно обратили внимание на собачью будку, в которой нашли три револьвера. Князь заявил, что ничего не знал об оружии.
– Видимо, его спрятал сын – ученик кадетского корпуса, – сказал он.
Нить вела к кадетскому корпусу. …Я решил посетить корпус поздно ночью. Чтобы не привлекать внимания, не взял даже вооруженной охраны. Жена… категорически заявила, что готова умереть, но желает остаться вдовой. Трудно не уступить такому требованию, и мы отправились вместе. …Мы явились перед рассветом, т.е. до прихода офицерского состава. Обошли все классы, спустились в подвал, где находились склады… Нас поразило, что революция не внесла никаких изменений в жизнь корпуса. В классах висели портреты царей, цариц, наследников престола… Жена стала срывать эти портреты, рвать и топтать их.
– Куда мы пришли, – возмущалась она, – Здесь романовское царство в неприкосновенности!
Дежурный, сопровождавший нас, трепетал, а он вполне мог пристрелить нас, и никто бы об этом не узнал. В оружейном складе обнаружили более 500 винтовок, которые в тот же день были изъяты для военных нужд. Допросили того кадета, который прятал в собачьей будке револьверы…
– Мы решили взорвать Дом Свободы, где размещается Совет, – заявил он, – перебить большевиков.
Скоро мы имели полный список заговорщиков, около 25 человек. Заговор возглавляли офицеры. 10-12 кадетов и их воспитателей арестовали, остальные успели скрыться… Губисполком распорядился распустить учащихся кадетского корпуса… В это помещение перевели органы Советской власти и Симбирский комитет большевиков.
Но бывшие кадеты не унимались. Придя в Комиссариат вн. дел, которым заведовал М.Д.Крымов, я не застал его на месте и стал ждать. К секретарю Крымова, бывшему кадету, то и дело приходили какие-то лица, которым он выдавал различные справки, удостоверения и сам ставил печать. Печать должна была находиться у Крымова. Такая доверчивость меня удивила, тем более, что приходившие лица вызывали подозрение… Приказываю арестовать секретаря Крымова и тех, кому он выдавал справки. Удалось установить, что выдавались фиктивные документы бывшим воспитанникам кадетского корпуса, а секретарь являлся участником нового заговора.
Следствие установило связи заговорщиков с домовыми комитетами, созданными под предлогом самообороны от разного рода бандитов. Они готовились принять участие в мятеже и служили базой для заговорщиков… Затем я распорядился вызвать всех священников, раввинов и мулл… С них была взята расписка, что они не примут участия в мятеже и не позволят использовать колокольный звон для заговорщических целей. За нарушение… им грозило быть повешенными на той колокольне, с которой раздастся условный сигнал…
Утром 10 апреля мне сообщили, что в одном из госпиталей произошла кража, и краденое распродается на базаре. Я поспешил на базар. Там обнаружить ничего не удалось. При выходе с базара меня окружила группа разъяренных торговцев и пьяных забулдыг – около 30 человек. Послышались крики:
– Вот он! Наконец-то попался нам в руки!
Раздались выстрелы, две пули засели в моем левом плече. Толпа сжималась. В ней я заметил капитана, который все время прислуживал Ксандрову и был его агентом. Стало ясно, кто организовал нападение. Выхватив парабеллум, я выстрелил вверх. Толпа разбежалась, мне удалось… сесть на извозчика и приехать в Совет. Здесь мне сделали перевязку, но Совет вскоре оказался окруженным пьяной толпой… Я успел вызвать по прямому проводу Казань и попросил передать в Москву о начавшемся мятеже… Но ответа из Москвы мне не удалось получить, так как вскоре меня арестовали.
…В связи с большой потерей крови я лежал в кадетском корпусе. В комнату ворвалась толпа солдат, возглавляемая каким-то человеком, судя по манерам довольно культурным. Толпа намеревалась застрелить меня, но этот человек дал команду не стрелять. Меня отвели в комендантское управление и поставили караул. На другой день отправили в городскую больницу… Большую агитацию среди толпы провела моя жена Е.Г.Солонко. Предоставим ей слово.
«…После ранения чрезвычайного комиссара я находилась при нем… Вдруг на улице раздался шум толпы солдат. В комнату влетел комиссар по борьбе с пьянством П.Гладышев.
– Толпа требует вашего ареста, – заявил он чрезвычайному комиссару.
Меня страшно возмутил поступок растерявшегося руководителя. Спрашиваю:
– Вы член Совета?
– Да, член…
– Вы голосовали за мероприятия, предлагавшиеся чрезвычайным комиссаром?
– Да, голосовал.
– Тогда ваше место у толпы и успокоить ее – словом или другими средствами. Марш отсюда!
…Решаю сама пойти к шумной толпе. Но, открыв дверь, очутилась перед наставленным на меня штыком. На пороге стоял пьяный солдат Уткин и ругался. С ним мы были знакомы…
– Зачем ты пришел, Уткин, в нетрезвом виде? – спрашиваю его.
– Убивать комиссаров!
– Ну, начинай с меня первой!
В этот момент по лестнице поднимался человек в солдатской форме. На груди его был бело-зеленый бант, означавший принадлежность к монархической организации. Он крикнул Уткину:
– Коли ее и не разговаривай, а то она будет агитировать тебя!
Но Уткин медлил. Нас окружили другие солдаты и стали толкать меня штыками вниз по лестнице. Когда вышли на улицу, кто-то крикнул:
– Это жена того комиссара, который весь хлеб отправил в Москву!
…Чтобы отвести толпу от здания Совета, предлагаю всем направиться в местный театр и там избрать комиссию. Толпа согласилась… Все направляются в театр, а я иду надевать пальто, пообещав догнать моих новых друзей. Надев пальто, решила посмотреть, что делается в Совете… В одной из комнат заметила пулемет. Выволокла его на лестницу и попросила кого-то установить. Но только отошла, пулемет куда-то исчез.
Не успела я последовать за первой толпой, как к зданию подошла другая, состоящая из рыночных торговцев. С ними разговаривать было невозможно. Они схватили меня и повели в тюрьму… Начальник тюрьмы, выслушав требование толпы, сказал, что эта тюрьма не женская. Тогда повели в другую, которая находилась над самой Волгой. Торговцы стали кричать:
– Сунуть ее в подвал и не давать ни хлеба, ни воды!
Начальник тюрьмы ответил, что… не может меня принять без документов. Тогда кто-то предложил:
– Давайте выведем ее на двор и расстреляем! Что мы с ней возимся?
Начали снимать с меня серьги и кольцо… Я шепнула начальнику тюрьмы:
– Дайте бумагу и чернила. Я напишу… просьбу о заключении в тюрьму, чтобы избежать самосуда.
…Передаю начальнику записку с просьбой немедленно поместить меня в одиночку. Толпа повалила к камере, но начальник не разрешил входить в нее никому, кроме меня… Оставшись одна и не успев еще отдышаться, я услышала топот по железной лестнице… Это возвращалась толпа, которая привела меня в тюрьму. Мятежники узнали, что на имя чрезвычайного комиссара поступила телеграмма о высылке двух эшелонов латышских стрелков. Участники беспорядков, боясь возмездия, решили расстрелять опасного свидетеля. Не найдя ключей, просунули винтовку в смотровое отверстие и стали палить в камеру. Спрятавшись около массивной двери, я оказалась недосягаемой для убийц. Долго они стреляли в противоположный угол. Пулями пробили оконное стекло. В камере стало холодно. Наконец, все ушли. Около трех дней я просидела в холоде, без пищи и воды…
Ночью в тюрьму явился комиссар юстиции Зеленский.
– Вас надо вывезти отсюда. Есть сговор вас расстрелять, – сказал он. – Поедемте со мной.
– А куда вы меня повезете?
– К Гимову.
Услышав фамилию председателя губисполкома, я согласилась. Но он привез меня в какую-то ночлежку… Кругом спали солдаты. Зеленский сказал:
– Здесь вы останетесь!
Я вылетела из этого помещения. Толстый, неповоротливый комиссар догнал меня, когда я уже сидела в кибитке и шептала кучеру, чтобы он немедленно ехал в Совет. Зеленский сел рядом. Бесполезно было упрекать этого мерзавца во лжи… В Совете застала только помощника чрезвычайного комиссара. Кучеров пригласил к себе, рассказал об обстановке в городе, сообщил, что чрезвычайный комиссар находится в больнице. Все ясно. Неудавшийся мятеж уже в прошлом… Утром мы поехали в больницу, которая усиленно охранялась… Мы решили немедленно покинуть больницу, так как врачи были настроены враждебно. Вышли черным ходом, чтобы избежать встречи с охраной, и отправились на вокзал…».
Из этого рассказа видно, что в мятеже были замешаны не только пьяные солдаты, но и некоторые комиссары. Совершенно очевидно, что Ксандровы, Койранские, Зеленские были главными зачинщиками. Но даже после мятежа губисполком не полностью разобрался в этих людях…
Вскоре положение стало нормализоваться. Были организованы митинги, в первую очередь в воинских частях. Так, собрание красноармейцев-мусульман утвердило резолюцию о поддержке Советской власти: «Выражая сожаление по поводу событий, произошедших 10 апреля, постараемся приложить все старания к удалению и привлечению к уголовной ответственности лиц, выступавших против власти и тов. Солонко». Соответствующую резолюцию приняло и гарнизонное собрание ротных и батальонных комитетов: «Собрание… постановило: немедленно выяснить зачинщиков беспорядков и привлечь их к ответственности… Что касается тов. Солонко, то собрание просит его не давать козыря в руки наших врагов и остаться для работы в Симбирской губернии».
Создавшееся положение обсуждалось 13 апреля на общем собрании симбирской организации большевиков. «Из Красной армии все трусы, изменники, люди, идущие только за деньги, должны быть изгнаны», – было сказано в принятой резолюции. Мнения разошлись лишь в определении непосредственного толчка для мятежа. Я думаю, что толчком явился страх некоторых руководителей перед предстоящим докладом чрезвычайного комиссара Советскому правительству. Истекал срок моих полномочий в Симбирске. Надо было доложить Комиссариату вн. дел о результате проделанной работы… Для поездки в Москву мне выписали командировочное удостоверение… Оно датировано 8 апреля, т.е. двумя днями раньше начала мятежа. Этот факт весьма примечателен. Те, кто чувствовал за собой вину, приняли все меры, вплоть до возбуждения пьяной толпы, чтобы предотвратить саму возможность доклада.
…Когда мы уже ехали в Москву, недовольные комиссары уговорили Гимова послать телеграмму на ближайшую станцию и задержать нас в пути под предлогом предварительного обсуждения доклада на заседании губисполкома. Нам вдогонку послали делегацию в составе К.Шеленкевича и комиссара железнодорожного узла с группой милиционеров. Делегация… догнала нас на станции Вешкайма и предложила вернуться в Симбирск… Активность комиссара ж.д. узла в моем задержании объяснялась просто: он был замешан в попытке похитить три вагона мануфактуры и старался замять это дело. Участие Шеленкевича тоже не случайно…
Жена, не доверяя ни Шеленкевичу, ни железнодорожному комиссару, предложила запросить, что делается в городе. По телеграфу получили ответ, что большая толпа собралась на вокзале, а на крышах домов установлены пулеметы. Ясно было, что эта обстановка создана искусством контрреволюционных агитаторов… Они не жалели сил, чтобы восстановить темных людей против Советской власти, и прежде всего против меня, как главного ее представителя в Симбирске. …Желая избежать «торжественной встречи» на вокзале, жена предложила, не доезжая, сойти с поезда и пересесть на извозчика. Но ведь мы считались арестованными. Говорю Шеленкевичу и комиссару, что они также могут пострадать при встрече с пьяной толпой. Задержатели согласились сойти с нами, не доезжая до города… Когда паровоз сбавил ход, мы выпрыгнули на ходу… Подойдя к городу, наняли извозчика, затем в целях предосторожности пересели на второго. После этого возвратились домой…
Шеленкевича с ж.д. комиссаром… больше всего интересовало наше имущество. Они были удивлены, когда увидели, что мы не увозили из Симбирска никаких ценностей… А придя в квартиру, они еще более поразились спартанской обстановке… Задержатели обратили внимание на чемодан, который попросили открыть. Убедившись, что он пуст, стали прощаться. Становилось очевидно, что внезапное задержание лишь прикрывалось вызовом губисполкома. Уж очень хотелось господам эсерам и меньшевикам увидеть чрезвычайного комиссара грабителем!.. Поездку в Москву все же пришлось отложить до полного успокоения в городе и губернии.
4. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В Москву я попал только в конце мая. Мой доклад о результате работы в Симбирске был одобрен народным комиссаром внутренних дел и, как представляющий широкий интерес, опубликован в центральных «Известиях». Результатом обсуждения доклада явились два постановления: одно общегосударственное, а другое относилось к деятельности Симбирского Совета. Народный комиссариат вн. дел принял решение о переводе меня в свой центральный аппарат, предложив еще раз съездить в Симбирск с целью информации о принятых решениях, что я и выполнил. Вторая поездка была краткой. Впереди предстояли не менее сложные дела, но симбирские впечатления оставили неизгладимый след.
(Текст составлен В.В.Фарсобиным в 1963 году по устным воспоминаниям П.Н. и Е.Г.Солонко)
____________________________