Олег Самарцев

Собаку моей коллеги – старую добрую псину, которую все любили за ласковый характер и непосредственность, насмерть забили ногами пьяные подонки вечером на улице. Псину спустили с поводка и она случайно подошла к ним, виляя хвостом. Подонки пили пиво и веселились, а собаку забили просто так, им было нечего делать, а собака вторглась в их павианский ареал без спросу. Если бы успели – наверное, забили бы и хозяина – по сути дела им было все равно кого и за что избивать ногами. Этот процесс стал очень обыденным и привычным для особой, но весьма многочисленной части нашего народа, любовно охраняемой законами о правах человека и лицемерным гуманизмом государства, настолько, что остальным пора по-настоящему испугаться.

Страшно то, что обстоятельства убийства совершенно идентичны для всех без исключения жертв оберегаемых законом нелюдей. Подонков было много, а псина была одна, они были молодые, а она старая, они были звери и равнодушные убийцы, а она нет… Едва ли это философская или даже нравственная проблема, когда поступки, совершаемые многими, а не в приступе умопомешательства единичными маргинальными отморозками все чаще переходят грань человечности, то есть выводят этих особей за границу понятия «человек». Судя по официальным данным, это становится угрожающе массовым.

Неподсудные по закону недочеловеческие подростки из любопытства, злости, от безделья или просто под кайфом забивают ногами и арматурой бомжей, которые тихонько спят в пределах их территории. Иногда не бомжей, а других подростков, которые случайно попадаются им одни, трезвые, без арматуры или толпы приятелей. Убивают и просто любого, кого встретят, по настроению. Так убили на улице возле дома в конце 90-х оператора Марса Хайрулина и журналиста Юрия Никитина – моих друзей и коллег. Проломили голову арматурой и обобрали. Но тогда это казалось дикой случайностью. Сегодня – уже норма.

Потом они плачут, говорят что не знали, что так получится – но это не слезы людей, обладающих разумом, которому свойственно кантовское синтетическое априори – то есть понимание последствий до опыта, а слезы изворачивающегося безумца. Нельзя же не знать, что удар железной арматурой по голове эту голову проломит – а от этого потом умирают. Если этому существу предложить для проверки его незнания ударить той же арматурой по голове его самого – жаль, что такие следственные эксперименты с ними гуманно запрещены – существо конечно же откажется, поскольку своей никчемной жизнью сильно дорожит. Значит у него нет непонимания последствий, он начисто лишен чего-то иного, что свойственно только человеку, как представителю вида разумного. Милосердия. Нет и в помине. Могу поклястся, если на том же следственном эксперименте существо спросить о значении этого слова, то оно ничего не сможет ответить внятно, так же как и на большенство других вопросов не связанных с размножением, самоутверждением, насилием и средствами одурманивания… Это проблема – поскольку число подобных сограждан катострофически увеличивается год от года. Смысл слова в обществе утрачивается вместе с обозначаемым им явлением, как мудро заметил академик Лихачев…

Это в голливудских фильмах злобные маньяки-одиночки с горящими глазами кромсают людей, поскольку, как поясняет нам фабула по ходу просмотра, в детстве они любили мучать животных, вешать кошек, сжигать собак и потрошить воробьев. Но их мало – они изгои, преследуемые обществом, поскольку общество боится их пуще огня. Они не часть общества – они его уродливо мутировавший рудимент. Общество с ними борется и осуждает и наказывает. Мы с этим смирились, проявляя далеко не европейскую толерантность и гуманизм.

В реальности той же Европы попытка ударить собаку легко приведет вас или вашего отпрыска в тюрьму или к очень внушительному штрафу по закону о жестоком обращении. При этом любой ваш сосед с удовольствием и чувством исполненного гражданского долга сообщит в 911 о вашей несдержанности, а вежливые полицейские из соответствующих служб при малейшей попытке сопротивления наденут на вас наручники и положат мордой на капот. Честная система, при которой и люди, и животные жувут – или стремятся жить, в социальной гормонии, если уж им пришлось жить вместе.

Кстати, работает она в обе стороны. Собаку моего приятеля в Израиле – старого шкодника-лабрадора арестовали по решению суда на 7 суток за некорректное поведение с соседским псом и его хозяйкой. После отбывания срока в собачей кутузке лабрадор не то что задумался, но как-то присмирел. Правда, это собака, иное по мышлению существо…

Безнаказанная жестокость по отношеню ко всем подряд – это не признак агрессивности нации – это признак ее безволия. Подонков, с которых я начал, можно найти всех до единого, можно посмотреть им в глаза. Но больше с ними ничего нельзя сделать, если быть реалистом и следовать букве закона. Ничего! Так же как ничего нельзя сделать с несовершеннолетними массовыми убийцами бездомных людей – младшему из которых 12, а старшему – 14. Неподсудны. Ни за что. Нет такого преступления, которое привело бы к адекватной за него каре. И, самое страшное, что их недоразвитый для нормальной жизни в обществе разум знает эту свою неприкасаемость лучше нас с вами. Мы создали многочисленную касту неприкасаемых убийц – а теперь лицемерно говорим о недостатке нравственности и милосердия. Кстати, этим обстоятельством иногда пользуются опытные криминальные лидеры, чтобы решить весьма недетские проблемы. Это социальный и юридический парадокс с которым что-то придется делать, чтобы вскоре не попасть в страшноватую голливудскую антиутопию в нашем родном российском интерьере.

И знаменитый вопрос – кто виноват – сам собою просится в финале. Но вот одно воспоминание, которое лишено назидательности, но к теме подходит. Знакомый маленький мальчик из хорошей семьи ожесточенно топчет в лесу муравьев, которые его вчера покусали. Не тех самых, а муравьев вообще, как представителей враждебного класса. На вопрос как же так можно, наивно рассказывает, что вчера еще сжег десяток в костре… Он не злой, он просто ничего не знает. Ему никто не объяснил, что этого нельзя – ни родители, ни школа, ни государство.

Садимся на корточки около муравейнака. Рассказываю об удивительном мире внутри этого феерического города. О королеве, рабочих муравьях и солдатах, которые бесстрашно бросаются на огромного бронированного как танк жука, чтобы защитить свой дом. Рассматриваем тшательно протоптанные муравьиные тропы, по которым нескончаемой вереницей маленькие трудяги волокут и волокут огромные еловые хвоинки. Рассказываю о ферромонах и атрактантах – удивительном языке запахов, на котором они говорят между собой. Расказываю о ферромоне смерти – самом скорбном запахе муравейника. Мальчик слушает. Он открывает что-то необъяснимое для себя.

Вечером вижу такую сцену. Он стоит возле муравейника, склонившись и что-то шепчет. Едва различаю – «Простите меня, маленькие мравьишки, за то что я вас убивал, простите, пожалуйста, я никогда не буду делать так больше. Я просто представил, что я тоже муравей, а какой-то злой мальчик бросил меня в костер. Простите, я больше не буду вас убивать…»