Беспрецедентно большие по нынешним временам трехнедельные – ульяновские гастроли Казанского академического русского драматического театра имени Качалова подходят к концу, и каждый вечер после спектаклей – совершенно разных по духу – в зале наблюдаются стоячие овации.

Ульяновскому драмтеатру впору ревновать: такое ощущение, что, имея в городе свой, «родной», театр, ульяновцы все же соскучились по какому-то другому театру, и казанцы им этот другой театр привезли. Какой же? Разнообразный, но со своим стилем. Имеющий группу актеров-лидеров, но при этом словно живущий одним дыханием. «Живем в колхозе, мы – одна семья», – поют артисты в спектакле «Золотой слон», и поют будто про себя. Действительно, художественный руководитель театра Александр Славутский (он постановщик почти всех спектаклей) развивает концепцию «театра-дома», которая требует от руководителя больших душевных затрат по причине «добровольной диктатуры», но приносит хорошие плоды. На сцене его театр живет как единый организм, настолько четко отлажено актерское взаимодействие.

Посмотрев полтора десятка спектаклей Казанского русского театра, могу сказать, что его отличает. Во-первых, он очень музыкальный: поющий и танцующий. В театре много актеров «с голосами», что дает возможность использовать большие музыкально-драматические формы. Кстати, в России осталось не так много театров, которые используют в спектаклях «живой» оркестр, а у казанцев он есть. Два спектакля из семи, которые на этот раз увидел Ульяновск, – это мюзиклы («Роковые яйца» и «Скрипач на крыше», при этом «Скрипач», которого театр привозил на прошлые гастроли, на этот раз стал кассовым хитом). В комедии «Семейный портрет с посторонним» деревенская семья привычно переругивается по разным поводам, но всеобщее единение наступает, когда все поют под баян «Сиреневый туман», и «кондуктор», который «не спешит», становится символом любви и семейной близости. В некоторых спектаклях одна песня или одна музыкальная тема является сквозной, скрепляющей, как песня колхозников в том же «Золотом слоне» – спектакль словно нанизан на нее.

Танцы, в которых участвуют все занятые в спектакле актеры, можно отнести к фирменному стилю Славутского-режиссера. Он словно задался целью: сделать так, чтобы никто из членов его актерской «семьи» не простаивал, чтобы у каждого на сцене была работа. (По этой же причине он постоянно применяет своеобразные переклички, когда актеры хором повторяют слово или реплику одного из героев; это–придает драматизма, но несколько отнимает от достоверности, потому что в жизни люди хором, как правило, не говорят). Массовые, прекрасно поставленные танцы (хореограф Сергей Сентябов) при великолепных дорогих костюмах – вещь завораживающая. Но танец дает актеру и отличную возможность проявить индивидуальность. Трудно позабыть танец Грицацуевой в сцене свадьбы из спектакля «Великий комбинатор» в исполнении Надежды Ешкилевой танец как воплощенное предвкушение страсти, узаконенной браком. В «Семейном портрете…» упоенно, пародийно, «по-городскому» танцует под «Сиреневый туман» Таня (Ксения Храмова) и «по-деревенски», неловко, но задушевно – ее мать Катерина (Антонина Иванова).

Массовые сцены – конек этого театра. Славутский часто применяет движение массовки по кругу и по диагонали, отчего создается иллюзия водоворота событий, по сцене проносится человеческий смерч, внимание зрителей словно втягивается в эту воронку. Вместе с человеческим вихрем в спектаклях зачастую вращаются и декорации, символизируя динамику внешнего мира и предлагаемых обстоятельств.

Фирменный стиль Славутского – это начать спектакль с общего танца или, наоборот, в первую минуту не начинать вообще никакого действия, чтобы дать зрителю рассмотреть художественное оформление сцены, потому что посмотреть всегда есть на что.

Сценография – это ведущий «актер» Казанского русского театра. В театре работает, наверное, один из сильнейших театральных художников в России – Александр Патраков. Его фирменные декорации-трансформеры на колесах – продукт не только мысли художника, но и таланта изобретателя, обладающего пространственным мышлением, настолько они функциональны. Разворот декорации – и вот уже готово пространство для очередной сцены. В спектакле «Глумов» по пьесе Островского из трех типовых конструкций путем простой перестановки с разворотом создаются три-четыре интерьера. Смена таких декораций не требует рабочих сцены, это делают сами актеры, причем естественно и незаметно, словно эти перемещения – часть действия и иначе быть не может. Чтобы дать режиссеру дополнительную степень свободы, Патраков проектирует многоуровневые декорации, как в «Скрипаче на крыше» и в «Великом комбинаторе», и тогда действие приобретает еще и осмысленное вертикальное измерение.

Любопытно, что три из семи спектаклей, которые привезли казанцы, основаны на русской советской литературе первой половины прошлого века («Роковые яйца» по Булгакову, «Великий комбинатор» по Ильфу и Петрову и «Золотой слон» по пьесе Александра Копкова). В репертуаре театра есть еще Зощенко и Катаев. Славутский признается в любви к литературе того периода, оригинальной сюжетно и стилистически, и во многом провидческой. Тогда, после октябрьского переворота, в стране шел социальный эксперимент по выведению нового человека, идет он в России и сейчас, только, пожалуй, в обратном направлении, поэтому тот же «Золотой слон» смотрится как актуальная антиутопия.

На меня наиболее сильное впечатление произвел «Глумов» по пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Это довольно жесткий спектакль с металлическим оттенком: серебристые и черные со стальным отливом костюмы в первом действии (художник Наталья Пальшкова) настраивают на атмосферу лицемерия и холодного расчета, где даже декорации представляют собой лестницы, символ карьеры: можно взлететь, но легко и низвергнуться. Но человеческая природа берет свое: благодаря актерам на этом холодном фоне проступают лица обыкновенных людей с их достоинствами и недостатками. Спустя время начинаешь сочувствовать Глумову, которого играет Илья Славутский: не грех проучить эту «мажорную тусовку», самодовольных светских олухов, которые, как вампиры, питаются лестью. В холодном расчетливом Глумове местами появляется что-то теплое и привлекательное от Остапа Бендера из «Великого комбинатора»: он красив, молод, уверен в себе, изобретателен, тонкий психолог. Недаром в доме Турусиных его встречают овациями, как попзвезду. У него развита интуиция: потерю заветного дневника он чует еще до того, как обнаружил пропажу. Неминуемое крушение планов, однако, не лишило его самообладания: его финальный монолог – это не защита, а нападение. Глумов в этом спектакле – не жертва собственного честолюбия, но умный, хотя и циничный, лидер. Тем и опасен, когда такой встречается в жизни.

Для театра большие гастроли – это, конечно, испытание. В частности, народный артист Татарстана Михаил Галицкий ежедневно выходил на сцену или в главной, или в существенной роли во всех семи спектаклях! Наградой ему, всей труппе Казанского русского театра и его руководителю был неизменно теплый прием ульяновской публики.

Сергей Гогин