Личные и семейные фонды Государственного архива Ульяновской области — бесценный кладезь исторических раритетов. Здесь можно встретить документы на пергаменте, бересте и шелке, автографы правителей и литераторов, наградные документы и воспоминания, фотографии и акварели — всего не перечислишь. И, конечно, значительную часть личных фондов составляет различная почтовая корреспонденция. В нынешний век СМС и скайпа мы разучились писать письма. А вот для жителей XIX столетия они были неотъемлемой частью общения.
Обширную переписку с многочисленными родственниками и знакомыми вел и симбирский дворянин Александр Львович Киндяков (18051884). Поскольку нынешний год объявлен в России Годом литературы, мы остановимся на двух письмах, полученных им в 1875 году от Дмитрия Петровича Ознобишина (1804-1877).
К сожалению, большинству наших современников это имя малоизвестно. Кто-то в лучшем случае припомнит, что русская народная песня «По Дону гуляет казак молодой» родилась из ознобишинского стихотворения «Чудная бандура». Мы спешим на рынок по Комсомольскому переулку, часто не замечая отмеченный памятной доской скромный двухэтажный дом № 3, принадлежавший в 18401870-е годы Ознобишину. А в свое время Дмитрий Петрович публиковался в лучших журналах, был блистательным переводчиком и фольклористом, мудрым и ироничным мемуаристом, уважаемым общественным деятелем. Суровый критик Виссарион Григорьевич Белинский относил его к «первоклассным русским поэтам». Впрочем, кому интересно, могут найти в библиотеках произведения Дмитрия Петровича и прочитать книгу Жореса Александровича Трофимова: «Жил и умер джентльменом-поэтом». В название вынесены слова, которыми откликнулся на кончину земляка симбирский князь Василий Иванович Баюшев. Мы же обратимся к письмам Ознобишина.
Первое из них датировано 2 июля 1875 года и отправлено из имения Дмитрия Петровича в селе Троицкое (Сюксюм) Карсунского уезда (ныне Инзенского района). К сожалению, нижний угол листа оторван и часть текста утрачена. Поэт предпослал письму шутливое четверостишье: Вам, избалованным железною дорогой И телеграфами, забыть не мудрено Карсуня древнего тот уголок убогой Где ведать этих благ судьбою не дано!
Ознобишин и Киндяков немало путешествовали, бывали за границей и прекрасно знали многие блага цивилизации, о которых в симбирской глубинке приходилось тогда только мечтать. Железнодорожное сообщение появилось в Симбирской губернии лишь в предыдущем 1874 году — Моршанско-Сызранская дорога прошла через Сызранский уезд. А до того времени, когда в 1898 году поезда начали ходить до Симбирска, Дмитрий Петрович и Александр Львович не дожили.
Что же касается «Карсуня древнего», то он в 1890-е годы сам лишил себя счастья быть «избалованным железною дорогой». Карсунские купцы побоялись: а вдруг навезут к ним на ярмарку товаров из разных мест и собьют цены… На деле же это привело к тому, что Карсунская ярмарка захирела, а сам Карсун оказался в стороне от скоростей нового века. Зато Инза (где ныне есть улица Ознобишина) возникла в 1897 году как железнодорожная станция и, стремительно развиваясь, достигла статуса города.
Впрочем, мы отвлеклись. Итак, о чем же переписывались 70-летние дворяне-интеллектуалы. Пассаж про железную дорогу был не случаен. Киндяков недавно вернулся на родину из очередной поездки. Дмитрий Петрович приветствовал «душевно уважаемого» Александра Львовича и сетовал: «Очень прискорбно только то, что неприветливо встретила Вас — любознательного и неутомимого путешественника, наша Северная природа! В нынешнем году у нас весны не было. […]. Июнь также более походил на Октябрь и только при конце изменился к лучшему; за то вот уже третий день как мы вступили в жаркий период! На солнце 36е Реом. в тени 27! [соответственно 45 и 33,75 градусов Цельсия!] Дышать становится трудно. Гигантски шагнули мы из студеной атмосферы в пылающую! Но это случилось уже после бывших у нас сильных гроз, наделавших в соседстве моем много опустошений выпавшим градом, который доселе, благодарение богу, полей моих не коснулся; […] приятно потому, что хлеба мои только что посредственные и далеко не такие роскошные, как передает молва, растущие под Симбирском, где, сказывают также, некоторые, к сожалению, очень пострадали от сильного града. Да сохранит Вас Господь от этой невзгоды!». Неудивительно, что столько места отведено рассказу о погоде и видам на урожай — для двух землевладельцев от этого напрямую зависел достаток.
Далее Ознобишин переходил к прочим новостям. Малоинтересные ему перебранки на страницах журнала «Русский Вестник» он опускал, а далее так характеризовал текущие публикации: «Повесть Костомарова «Кудеяр», напечатанная в «Вестнике Европы», не лишена интереса; но могла бы быть лучше закончена. Только одни исторические журналы, и в особенности «Древняя и Новая Россия», можно просматривать с удовольствием. Любопытно будет узнать, чем кончатся препирательства о Спиритизме после письма, напечатанного профессором зоологии Вагнером, наделавшем шуму не менее пресловутого дела хлебного поставщика миллионера Овечникова, обвиняемого в поджоге арендованной им паровой мельницы и других беззакониях!». В силу возраста и социального статуса оба старика были несколько консервативны.
Затем Дмитрий Петрович сообщал: «я теперь пользуюсь совершенною свободою», — он оставил, наконец, службу по ведомству МВД, получив при отставке «за отличие и почти 40 летнее беспорочное прохождение оной» чин действительного статского советника. Но состояние здоровья не позволяло штатскому генералу насладиться покоем: «Постоянно с тех пор болею и даже с трудом пишу к Вам теперь эти строки, ожидая с часу на час прихода врача, чтобы он избавил меня от невыносимой спинной боли».
Заканчивалось письмо словами: «Посылаю Вам особо от сего письма, под бандеролью, мои шуточные реляции, которые я Вам читал в бытность мою в Петербурге. Пусть оне напомнят Вам искренно Вас любящего и уважающего Д. Ознобишина». Какие именно свои произведения отправил Ознобишин другу в Киндяковку, нам остается только гадать.
Второе письмо отправлено из села Красная Сосна (ныне Базарносызганского района) 19 октября 1875 года. Оно написано на именной бумаге — в левом верхнем углу продавлен оттиск печати Ознобишина с расположенным в овальной рамке его именем и родовым гербом. Это послание короче — менее чем через полтора месяца старикам предстояло увидеться в Симбирске, там они надеялись наговориться всласть.
«Усерднейше благодарю Вас, душевно уважаемый Александр Львович, за присланное лейпцигское издание, в котором я ожидал найти более здравого смысла, нежели сколько его, при прочтении, оказалось! Вы поскупились уведомить меня о стоимости книжки; при свидании сочтемся», — первые строки свидетельствуют, что Киндяков прекрасно знал, какой книгой интересовался его друг, достал это явно недешевое издание и подарил Дмитрию Петровичу.
Ознобишин продолжал: «В первых числах декабря я надеюсь еще за-стать Вас в Симбирске, куда мы все, губернские гласные, должны собраться на зимнюю сессию; авось к тому времени и путь зимний установится. Теперь же хоть и выпал снег, и необыкновенно ранняя зима предъявила права свои, но у нас совершенная бездорожи-ца. Я должен был недавно испытать все дорожные невзгоды при поездке моей на Карсунскую уездную сессию, которая у нас, благодарение богу, прошла благополучно, без особенно крупных скандалов». Нельзя оставить без комментария последние строки. Речь идет о сессиях земских собраний, где большинство составляли крупные землевладельцы. Благородное сословие на своих заседаниях отнюдь не всегда вело себя чинно-благородно. Еще Дмитрий Дмитриевич Минаев в 1861 году писал в сатирической поэме «Губернская фотография» про одного помещика: «готов на выборах подраться». А уж карсунские господа дворяне отличались особо горячим нравом, что прекрасно знал Ознобишин. Кстати, в той же поэме Минаев «припечатал» и отца Александра Львовича — Льва Васильевича: Владелец изб и буераков, Везде храня свой важный тон, Там клялся мне в глаза Киндяков, Что он Луи Наполеон.
Дело в том, что Киндяков-старший носил усы и бородку как у французского императора Наполеона III. И даже любил похвастать, что во время поездки в Париж сами французы отмечали это сходство.
Но мы опять отвлеклись. В конце письма Дмитрий Петрович спешил поделиться и печальной вестью о смерти собрата по перу графа Алексея Константиновича Толстого (18171875): «Пишу к Вам эти строки под грустным впечатлением, вынесенным мною из последних газет, уведомляющих о кончине нашего даровитого поэта Графа А. К. Толстого, который сам уморил себя неблагоразумным своим лечением!». К сожалению, действительно граф Алексей Толстой, страдавший головными болями, переборщил с дозировкой морфия, что и стало причиной преждевременной смерти 28 сентября 1875 года.
И, словно вспомнив о собственных хворях, Ознобишин, не желая завершать письмо на трагической ноте, добавлял: «Будьте здоровы и благополучны! — это искреннее желание сердечно Вас любящего Д. Ознобишина».
Спустя менее двух лет, в августе 1877 года, Дмитрий Петрович Ознобишин, проходя лечение водами, умрет в Кисловодске. Александр Львович Киндяков переживет его на несколько лет и скончается в ноябре 1884 года, успев еще порадоваться успехам внучки Екатерины Максимилиановны Перси-Френч (1864-1938) — одной из самых ярких женщин Симбирска рубежа XIX-XX веков.
Кстати, именно в ее бумагах сохранились эти два письма Ознобишина. В начале 1920-х годов в бывшем особняке Екатерины Максимилиановны (ныне областной военкомат на улице Ленина, 59) были найдены семь сундуков и корзин с документами, которые поступили на постоянное хранение в губернский архив.
Антон Шабалкин, архивист
