Дмитрий Минаев
Недавно рассекреченные документы политбюро ЦК КПСС и КГБ проливают свет на личность “серого кардинала” СССР, главного идеолога партии Михаила Суслова, уроженца села Шаховское Павловского района.

Из назема – в Москву
Распоряжения об изъятии личных архивов давались после смерти всех старых большевиков, работавших со Сталиным. Архивы конфисковывались в принудительном порядке, анализировались и помещались после сортировки в сверхсекретный архивный фонд ЦК КПСС. Избежали этой участи лишь два человека: бывший помощник Сталина Александр Поскребышев и секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов. После их смерти не было обнаружено никаких личных архивов. Ни Суслов, ни Поскребышев не пробовали писать мемуары. Возможно, что у них не было и дневников. Историки свидетельствуют, что эти два человека обладали уникальной памятью. Возможно, что именно эта их способность не записывать лишнего и не создавать личных архивов была главной причиной того особого доверия, которым они столь долго пользовались у Сталина. Михаил Суслов был абсолютный рекордсмен КПСС по времени пребывания в должности секретаря ЦК – 35 лет (1947-1982 гг.).

“В революцию Суслова чуть не убили. Преследовали его солдаты. Он и убежал и со страху попал на Мостяк (село в Павловском районе – Ред.). И вот попал, а солдаты гонятся. Двое их верховых. А там татарин назём (навоз – Ред.) вывозил. Суслов к нему. Спаси, мол, меня. Солдаты далеко едут, ищут по кустам. Этот татарин скинул назём и говорит: “Ложись!”. На дне телеги дырка была. Суслов лицом вниз лег, чтобы дышать, татарин назём на него положил и ждет. Солдаты подъехали. “Ты не видел человека, он тут был?”. Он показывает в другую сторону, в лес. А потом татарин Суслова с Мостяк увез и там его спрятал.

Потом, когда уже в Москве жил, Суслов к этому татарину заезжал, и все время – подарки ему. Дом ему построил”. (Записано со слов жительницы села Шаховское М.Я.Овечкиной, 1990 год).

“Ископаемый коммунист”
Михаил Андреевич Суслов родился в 1902 году в селе Шаховском Хвалынского уезда Саратовской губернии (теперь Павловского района Ульяновской области) в бедой крестьянской семье. Свою карьеру начал с работы в сельском комитете бедноты и в Хвалынском уездном комитете комсомола. Человек способный он резко выделялся на фоне неграмотных молодых селян. К тому же любил учиться и много занимался самообразованием. Есть записанные свидетельства односельчан Суслова – каждый из них вспоминает его с неизменной книгой в руках. С 1921 года Михаил в Москве, где 10 лет непрерывно учится. С 1929 года преподавал политэкономию в Московском университете и в Промышленной академии, в которой учились Никита Хрущев и жена Сталина Надежда Аллилуева.

Позже судьба сведет Суслова и с дочерью Сталина. Рассекреченные детали побега Светланы Аллилуевой в США на днях опубликовал журнал “Огонек”. 17 октября 1966 года она обращается с письмом к Леониду Брежневу с просьбой дать разрешение на совместный выезд на родину гражданского мужа Сингха в Индию. 25 октября Аллилуеву принимает второй человек в партийной иерархии, секретарь ЦК по идеологии Михаил Суслов. Записи этой беседы в архивах нет, зато разговор на Старой площади подробно осветит Светлана в своих мемуарах.

“Это было наихудшее, чего я могла ожидать,— идти прямо к лидеру партийных консерваторов. Я отправилась на Старую площадь, не предвидя ничего хорошего. Суслова я видела при жизни отца несколько раз, но никогда не говорила с ним. Он начал точно так же, как и премьер: “Как живете? Как материально? Почему не работаете?” Но я позволила себе напомнить о моем письме: “Разрешат ли мне то, о чем я прошу? Мы оба просим. Неужели нельзя удовлетворить последнее желание человека?” Суслов нервно двигался, сидя за столом. Бледные руки в толстых склеротических жилах ни минуты не были спокойны. Он был худой, высокий, с лицом желчного фанатика. Толстые стекла очков не смягчали исступленного взгляда, который он вонзил в меня.

“А ведь ваш отец был очень против браков с иностранцами. Даже закон у нас был такой!” — сказал он, смакуя каждое слово. “Ну что ж,— сказала я, по возможности вежливо,— он в этом ошибался. Теперь это разрешено всем — кроме меня”. Суслов дернулся и немного задохнулся. Руки завертели карандаш. “За границу мы вас не выпустим!” — сказал он с предельной ясностью.— А Сингх пусть едет, если хочет. Никто его не задерживает”.

“Он умрет!” — сказала я, чувствуя, что сейчас надо говорить короче.— “Он умрет здесь, и очень скоро. Эта смерть будет на совести всех нас, и на моей совести! Я не могу допустить этого. Это будет стыд и позор всем нам”.

“Почему позор? Его лечили и лечат. Никто не может упрекнуть нас, что мы не оказывали помощи. Умрет — так умрет. Он больной человек. А вам нельзя за границу. Будут провокации”. “Какие провокации? Причем тут провокации?”

“Да вы не знаете! — ответил он.— А вот когда я поехал в Англию вскоре после войны, то наш самолет уже в аэропорту встретила толпа с плакатами: “Верните нам наших жен!” — Понимаете?! < ...> Вас там сразу же окружат корреспонденты. Вы не знаете, что это такое,— словом, политические провокации будут на каждом шагу. Мы вас же хотим уберечь от всего этого. < ...> Что вас так тянет за границу? — спросил он напоследок, как будто я просила пустить меня в туристское турне.— Вот вся моя семья и мои дети не ездят за рубеж и даже не хотят! Неинтересно!” — произнес он с гордостью за патриотизм своих близких”.

Аллилуева завершает рассказ публицистично: “Я ушла, унося с собой жуткое впечатление от этого ископаемого коммуниста, живущего прошлым, который сейчас руководит партией…”.

“Михаил Андреевич Суслов влюбился в Маренку. Она была очень красива. Отец ее плотничал, гроб сделал сам себе, поставил его на чердак и через шесть недель умер. Маренка с Сусловым не гуляла, а он бегал за ней. И отец сказал ей: “Он книжки читает только, а надо за пахаря выходить, пахарь кормит, а книжки – нет…”. Когда Суслов приезжал в 60-х годах, мы Маренке, смеясь, говорили: “Ну, чай, поднарядись, жених приехал”. (Записано со слов жительницы села Шаховское А.И.Масловой, 1989 год).

Боялся сквозняков
Суслов был на голову выше других секретарей ЦК в прямом и переносном смысле, имел прозвище “серый кардинал”. При Брежневе он был человеком № 2 в партии и при этом отличался редким для номенклатуры личным аскетизмом и дисциплинированностью. Носил калоши и старого покроя костюмы. По рассказу Юрия Чурбанова, зятя Брежнева, однажды в аэропорту Леонид Ильич пошутил: «Михаил Андреевич, давай мы в Политбюро сбросимся по червонцу и купим тебе новое пальто». Суслов намек понял, купил пальто, но в калошах так и ходил до самой смерти. Странности в манере одеваться объяснялись еще и тем, что в молодости Суслов перенес туберкулез и всерьез опасался рецидива болезни и простуды. Летом он ездил в машине со скоростью не более 60 километров в час с задранными стеклами и запрещал включать вентиляцию.

Суслов никогда не принимал никаких подарков и подношений. После зарубежных поездок сдавал оставшуюся валюту в партийную кассу. Мебель в номенклатурных квартире и даче, положенных ему по статусу, носила клеймо: «Управление делами ЦК КПСС», то есть лично Суслову не принадлежала.

“Как Суслов приезжал, все село плакало. Я ведь его с детства знала: бедный был, но чистый, аккуратный, ходил в рубашечке с галстучком, смеялись мы: опять Мишка в лес с книжкой… Он четыре раза был у нас, и четыре раза плакали… ну ж, готовились к этим встречам, как бога ждали. Все вверх ногами поднимали… подметали, убирали. Наготовим всего, а он говорит: “Дайте мне каши пшенной, деревенской”. (Записано со слов жительницы села Шаховское Р.С.Капустиной, 1990 год).

О личных пристрастиях второго секретаря ЦК КПСС ходили легенды. Ладно – не пьет и не курит. Но ведь не пьет до такой степени, что рискует нарушать нормы протокола: на официальных прием вместо водки ему в рюмку наливали тщательно прокипяченную воду. Специально для Суслова всегда держали сосиски. Всем подают осетрину по-московски, а ему – сосиски с картофельным пюре.

После смерти Суслова 1982 году ему были оказаны такие же похоронные почести, какие до этого были оказаны лишь Сталину. “Брежнев, мало понимавший в марксизме, хорошо знал, кто именно был после смерти Сталина тайным генсеком ЦК КПСС, – писал Жорес Медведев. – Но оказалось, что стареют не только люди, но и идеология всемирного коммунизма и всемирной революции. В СССР в ряду Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин пятым был Суслов, и он не оставил себе наследников».