Антон Шабалкин, ведущий архивист Государственного архива Ульяновской области

В КАНУН 9 МАЯ, ПРАЗДНИКА ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ, МЫ ПУБЛИКУЕМ РАССКАЗ О СУДЬБЕ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, УРОЖЕНЦА СЕНГИЛЕЕВСКОГО РАЙОНА АЛЕКСЕЯ ПЕТРОВИЧА ДМИТРИЕВА.
Леша родился в деревне Каранино 17 (30 по нов. стилю) марта 1913 года, а спустя полтора года его отец ушел на Первую мировую войну. «Вернулся отец из плена из Австрии в слякотный осенний вечер 1919 года, — вспоминал Дмитриев. — Было еще светло, лил, словно сквозь сито, мелкий дождь. Кто-то постучал в окно и крикнул: — Анна! Петр идет…

Мать в чем была и босиком, вскрикнув и почему-то зарыдав, выскочила на улицу…». Отец был суров и порой нещадно бил сына вожжами, но именно он добился, чтобы Алексей получил образование. В Сенгилеевской школе «деревенщину-пере-ростка» «ребята окрестили «оглоблей». Нужно было выравниваться». Уже через несколько месяцев его перевели во второй класс, где Дмитриеву довелось учиться с другим будущим Героем Советского Союза — Константином Пушкаревым — тем самым, чье имя носит улица в Засвияжье г. Ульяновска. Алексей стал пионером, затем комсомольцем. Но в 1930 году неожиданно был исключен за то, что подписал письмо в защиту арестованного парня-земляка. Приехавший из Ульяновска начальник в модном кожаном пальто заявил: «…Нашелся и среди вас горе-комсомолец, который тоже выступил в защиту сына кулака. Таким нет места в комсомоле!».

Отец забрал сына в Москву, Алексей начал работать на заводе, а в 1932 году по партийно-комсомольскому призыву поступил в военно-инженерное училище. Училище размещалось в знаменитом Михайловском замке в Ленинграде. Курсантом Дмитриеву довелось беседовать с будущим маршалом Семеном Михайловичем Буденым, а в декабре 1934 года — стоять в почетном карауле у гроба Сергея Мироновича Кирова. С 1935-го по 1939 год молодой старлей служил в Днепропетровске, а потом продолжил учебу в Военной академии имени Фрунзе. К Первомаю 1941 года курсантам пошили форму нового образца, но им довелось надеть ее единственный раз — на парад. А летом 1941 года слушателей академии направили в район западной границы. Алексей Дмитриев вспоминал: «21 июня 1941 года наш полукорпус вернулся с … полевых занятий поздно вечером, с закатом солнца. Во дворе городка мы увидели молодых лейтенантов, прибывших на службу в дивизию. Некоторые из них были с женами, еще более юными, чем они сами.

…После напряженных дней работы уснули крепко. В четыре утра 22 июня мы поднялись от разрыва снарядов, бомб и рева авиационных моторов. «Война!» — крикнул кто-то, едва поднявшись в постели. Да, война… До конца жизни не забудутся первые минуты, часы и весь первый день боя. Армада немецко-фашистской армии обрушила все, и не только на войска. Немецкие самолеты обстреливали и мирных жителей буквально с бреющего полета, с той высоты, с которой совершенно отчетливо было видно, военный это или гражданский, мужчина или женщина, взрослый или ребенок…

Вооружили и нас… Мы вели борьбу с низко летящими самолетами, сеющими смерть прежде всего среди беженцев — женщин, детей, стариков. Всегда свеж в памяти тот случай, когда женщина лет тридцати билась головой о землю, седея быстро при этом, и звала проснуться своего, может быть, единственного сына…».

В августе 1941 года направленный в Днепропетровск капитан Дмитриев отказался от должности заместителя начштаба дивизии, вызвавшись возглавить дивизионную разведку. Его новый командир, майор Петров, сказал начальнику отдела кадров: «Черт с ним,.. .зачисляйте начальником разведки. Будет тянуть две лямки».

Дмитриев вспоминал: «Бои в 1941-1942 годах отличались скоротечностью, неясностью обстановки, противоречивостью данных и “наличием танкобоязни среди части наших войск”. Под Днепропетровском Алексею впервые пришлось поднимать бойцов в атаки. А с сентября 1941 года 6-я армия, измотанная в неравных боях, отошла к городу Изюму.

В августе 1942 года, прикрывая отход основных сил, Дмитриев оказался в окружении и выходил к своим, теряя товарищей. «Особый отдел 62-й армии нас и других, вышедших из окружения, отправил первоначально в пересылочный пункт в Верхней Ахтубе, а потом в лагерь НКВД под Тамбовом. Нас, десятки тысяч офицеров, пропускали через лагеря НКВД под предлогом того, что нас на оккупированной территории переагитировали фашисты… …Получил назначение под Сталинград на Юго-Западный фронте понижением на две ступени — заместителем командира стрелкового полка». Но новый командир Дмитриева, генерал-майор Лагутин отмахнулся от рекомендаций НКВД: «Ну их… Не таким тебя воспитала партия и академия. Пойдешь командовать 1036-м стрелковым полком». В боях под Сталинградом зимой 1942-1943 годов дивизия и полк удостоились звания гвардейских. Алексей Петрович вспоминал об эпизодах великой битвы на Волге:

14 января 1943 года «мы …заняли исходное положение для наступления в открытом поле на снегу. Местность слишком простреливалась, а воины быстро мерзли. …На нашем участке выручил дивизион «Катюш» … Немцы очень боялись разрыва снарядов «Катюш»… . Дмитрий Александрович Быковский с командирами батальонов и их начальниками штабов обеспечил доведение до каждого воина приказа: «Как только немцы спрячутся при звуке выстрела «Катюш», без крика «Ура!» и стрельбы — на высоту!». Это нам удалось сделать с минимальными потерями, а вернее, почти без потерь».

29 января — 2 февраля 1943 года, окраина Сталинграда. «Все было готово к наступлению. И погода выдалась на редкость хорошая — ясная, без ветра и снега. Старший лейтенант Морев …высказал предложение послать парламентеров. — Все равно им капут! — заключил он. Мы ухватились за это. …В качестве парламентера послали …Бечмерзу Мзокова. Дали ему переводчика и вместе с ним послали немецкого капитана, только что взятого в плен. Расчет был такой: уйдет к своим немецкий капитан — потеря невелика, а если он, как и обещал, будет призывать своих товарищей к сдаче в плен — эффект будет большой. Парламентеры сработали хорошо и привели группу пленных.,То, что по сдавшимся не стреляли оставшиеся, нас успокаивало: можно было ожидать ослабление сопротивления.

Однако мы ошиблись. Начав атаку, мы встретили со стороны противника яростное сопротивление. Нашему полку удалось прорвать две траншеи в обороне противника и подойти к третьей…

И в это время, когда мы оговаривали, что и как лучше сделать для развития успеха, из одного дома за передним краем обороны противника взахлеб застрочил немецкий пулемет и… по немцам. Фрицы стали отходить…

…В доме, откуда стрелял немецкий пулемет, мы нашли убитого паренька-сталинградца, который воспользовался, очевидно, уходом пулеметчика и решил нам помочь. Жаль, что не запомнил его фамилии.

В последующие два дня мы успешно наступали и очищали от противника Байкальскую, Эльтенскую, Буденновскую, Железнодорожную, Коммунистическую и прилегающие к ним улицы. …В течение 30 января взято дивизией около 200 пленных, а 31 января — около 1500 человек, из них один генерал, один полковник и 45 офицеров. В этот же день было взято: автомашин — 7, шестиствольных минометов — 6, пушек разного калибра — 10, пулеметов — 25, винтовок — 430, радиостанций — б».

За Сталинградскую операцию Алексей Петрович был награжден орденом Боевого Красного Знамени. Потом дивизию перебросили на Курскую дугу. А вскоре Дмитриеву предложили стать начальником курсов по подготовке младших лейтенантов. Он наотрез отказался: «Я понимал, что мне (окруженцу!) лучше быть на передовой, и я стал упрашивать командарма оставить меня в поле».

23 сентября 1943 года гвардии майор Дмитриев вместе с передовым отрядом переправился через Днепр в районе села Гребени, захватил и расширил плацдарм, успешно отразил контратаки противника. А ровно через месяц, 23 октября 1943 года, Указом Президиума Верховного Совета СССР за «геройский подвиг, проявленный при форсировании реки Днепр, южнее Киева, прочное закрепление плацдарма на западном берегу реки Днепр» Алексей Петрович был удостоен звания Героя Советского Союза. В тот же день его произвели в подполковники.

Вспоминая бои на Украине, он рассказывал о рытье окопов и траншей: «Где бы то ни было — на переднем крае, в тылу, на каждой остановке — зарывайся в землю. Неважно, сад тут или огород, посев или луг, зима или лето — копай. Рой по приказу и без приказа. Зарывайся сам и прячь в землю доверенное оружие и технику: так вернее предупредить излишние потери. …Оберегала, ох как оберегала матушка земля всех, от солдата до генерала, но и силушки повытягивала у нас, воинов, много».

Потом были бои за освобождение Молдавии, Румынии, Венгрии… Войну 240-я дивизия, где Дмитриев возглавлял штаб, закончила уже после Дня Победы: «Немецкая группировка в Чехословакии не подчинилась общей капитуляции, и поэтому пришлось войскам 2-го Украинского воевать до 14 мая 1945 года». Вплоть до 1946 года Алексей Петрович продолжал служить в составе группы войск на территории Чехословакии и Австрии, а потом «получил назначение начальником штаба в Омск», где и проживал с супругой-врачом Зинаидой Иосифовной и тремя дочерьми. В 1959 году полковник Дмитриев вышел в отставку. Его грудь украшали Золотая Звезда, орден Ленина, три ордена Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и многочисленные медали.

Ветеран поддерживал связь с земляками. Бывал в родных местах в 1966,1970 и 1974 годах. 14 сентября 1966 года Алексей Петрович удостоился звания «Почетный гражданин города Сенгилея». А в 1974 году, будучи в Сенгилее, возложил цветы к памятнику однокашнику — Герою Советского Союза Константину Ивановичу Пушкареву. В 1973 и 1977 годах Дмитриев передал свой личный фонд на хранение в Государственный архив Ульяновской области. В письме руководству архива 8 июня 1970 года Герой писал: «Меня все больше и больше тянет на Родину, и может случиться, что я обращусь к Ульяновскому областному и городскому руководству с просьбой переехать в Ульяновск…». К сожалению, эта мечта не осуществилась. Алексей Петрович Дмитриев скончался в Омске в день годовщины своего подвига — 23 сентября 1982 года.

В одном из выступлений по Омскому телевидению, озаглавленном «Для тех, кто родился после сорок пятого», Алексей Петрович говорил:

«Тот, кто пережил и перечувствовал эту войну, как на фронте, так и в тылу, с негодованием на фашизм и содроганием от ужаса испытаний и потерь не забудет до конца своей жизни… .Только одно перечисление приводит в ужас, а у тех, кто перенес испытания, — словно на живую рвутся фронтовые раны и к горлу подкатывает жгучий комок.

…Когда кончилась война, пусть не все мы, но многие считали, что с войнами покончено…».