Встречая на выставках скульптора Дмитрия Потапова, я каждый раз вспоминаю слова ульяновской художницы Яны Клинк: «Глядя на этого мужчину в кепке, я никогда бы не подумала, что он – автор удивительных, взывающих к размышлениям, мастерски выполненных работ». У него нет ничего общего с романтизированным образом художника: ни бороды, ни берета, ни отрешенного взгляда. Гладко выбритое лицо, небрежная стрижка, джинсы, неброская рубашка и самая обыкновенная кепка. Но, как известно, внешность обманчива, и в двух его мастерских я провожу несколько интереснейших часов, радуясь редкой удаче: художник рассказывает о своих работах, о том, как рождается и развивается творческая мысль.

Заблуждение со знаком «плюс»
Еще лет десять назад деревянную скульптуру Дмитрия Потапова можно было увидеть в разных музеях Ульяновска, а в последние годы она выставляется практически только в выставочном зале «На Покровской».

Зато здесь она будто «прописалась»: разные работы органично вписываются в любую сборную экспозицию и сразу притягивают взгляд. А любопытно было бы прийти на его персональную выставку. Дмитрий – мастер воплощения сложных, метафорически богатых образов, вызывающих массу ассоциаций, размышлений. Во многом они восходят к готике, и в части работ – вполне конкретно, в виде католических священников и ангелов. «Это мой детский период, период невинности», – не без иронии комментирует Дмитрий. Но последние скульптуры, с их удлиненными пропорциями, энергией движения, устремленностью, философичностью, перекликаются с теми, «детскими». Мне видится в работах Потапова обращение к Боттичелли с его текучими формами, сам скульптор несколько раз упоминает Родена. Мы переходим от работы к работе, и вот – явно образ из испанского фильма «Лабиринт Фавна». А рядом, рассказывает Дмитрий, – «Триумф воли», скульптура, названная так по одноименному фильму Лени Рифеншталь, снятому по заказу Гитлера.

– Многие видят в этой работе себя, – говорит автор. – Это человек, которому не нужен мир, он сам и есть мир.

Дмитрий Потапов – ученик ульяновского скульптора Евгения Усерднова, выпускник Пензенского художественного училища. Дружит с главным художником театра кукол Дмитрием Бобровичем, в котором видит своего единомышленника в искусстве. Гордится тем, что является современником скульптора Михаила Шемякина, в творчестве которого видит сплав высокого мастерства и интеллекта. О себе говорит, что хочет тратить себя только на доброе – будет это мысль, образ или даже заблуждение, лишь бы со знаком «плюс».

– Меня, бывает, спрашивают, откуда я знаю, что и как делать, – рассказывает скульптор. – А я к каждой работе подхожу, как в первый раз.

Но главное – начать, и тогда мысли приходят, теснятся, ты начинаешь играть понятиями и метафорами иногда невозможно решить, что же сделать. Тогда проблема не в том, что придумать, а что выбрать и воплотить. Редко сделаешь то, как задумал – либо материал продиктует свое, либо сам находишь более убедительное решение.

6_21-400x334
«Гений места», о котором чиновники от культуры «забыли».

Пристанище эскизов
В подвале Детской художественной школы на улице Ленина Потапов хранит эскизы памятников, которые так и остались в пластилине. Темы конкурсов читателям «Симбирского курьера» хорошо знакомы: «Дети войны», «Труженникам тыла», «Жертвам политических репрессий», «Триумфальная арка», Суворов, Петр и Февронья… Эскизы спрятаны от пыли и стружки – именно здесь мастер работает. Приоткрывая каждый, скульптор рассказывает о замысле.

Вот, например, проект монументального памятника труженикам тыла: вокруг рупора расположились герои картин Аркадия Пластова – кузнецы, жнецы, мать с малышом на руках… Эту работу отметили коллеги Потапова по Союзу художников России Аркадий Егуткин и Борис Склярук. А конкурсная комиссия отвергла. Одному не хватило «трудяг», другой не увидел в памятнике Ульяновска. После этого появился другой эскиз, в виде симбирской горы Венец, пронзенной железнодорожным тоннелем, с волжским мостом, бьющими о берег волнами, с узнаваемыми зданиями – собором, филармонией, памятником-символом города Клио, с семьей, ждущей возвращения мужа, отца, брата… Памятник Суворову, предложенный Потаповым, проиграл лишь одним голосом. А возможность изобразить этого выдающегося полководца Дмитрия очень увлекла, он с головой окунулся в историю, дотошно изучал военный костюм начала XIX века, чтобы точно передать дух времени. Важно было все – каков был кушак, опоясывавший офицера, какого размера шпага, какой формы шпоры… Заодно Дмитрий узнал, что до конца XIX века сапожники не делали колодки по форме ноги, и стелька не повторяла очертания ступни – сапоги на правую и левую ногу были одинаковыми. Получается, Суворов, установленный напротив драмтеатра, обут в сапоги, которые в его время не шили. А шпоры на них почему-то выполнены в виде звезды Давида… Хрупкая одинокая фигурка мальчика с каской в руках – несостоявшийся памятник «Детям войны». В каске – игрушка, кораблик. Потапов объясняет свой замысел: отличие детей от взрослых в том, что они любое время воспринимают как должное, они не знают,как могло быть.

Они всегда играют – и в мирное время, и в военное. В этой детской забаве Потапов видит будущее поколения «детей войны». Не удовлетворил конкурсную комиссию ни один из вариантов Триумфальной арки. В одном члены комиссии увидели Рейхстаг Дмитрий намеренно обратился к «холодному» немецкому стилю для того, чтобы передать ощущение времени.

Рассматривая другой, заявили, что скульптор изобразил русских солдат в виде гопников.

– Для того, чтобы победить фашизм, русским солдатам пришлось в себе едва ли не все человеческое убить или очень глубоко спрятать, рассуждает автор. – Я помню своего деда: и он, и все его знакомые, кто прошел войну, были неврастениками. Люди были искалечены внутри, они пережили настоящий кошмар, который мы представить не можем.

Они постоянно водку пили, потому что не могли ужиться в обществе.

Создавая один из эскизов памятника жертвам политических репрессий, Потапов вспоминал «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, который писал, что лагерь одинаково плохо действовал на всех – и на тех, кто в нем сидел, и на тех, кто их охранял. Не важно, с какой стороны ты был, поясняет Дмитрий, в этой стране сидели все – одни в лагерях, а другие по квартирам. В другом эскизе Дмитрий отталкивался от образа роденовских «Граждан Кале»: изможденных, истерзанных внутренней болью людей он сковал одной цепью.

Сильное впечатление производит эскиз памятника Андрею Блаженному. Потапов рассказывает, что, читая об ульяновском святом, он видел на рисунках исхудавшего человека, в легкой рубахе, с огромной головой, о котором современники сохранили воспоминание, что он стоял, раскачиваясь на месте, или куда-то бежал.

Дмитрий изобразил его согбенным, с запрокинутой головой. А на его плечах и макушке сидят голуби, не чувствующие в этом человеке ни толики опасности. Но у Свято-Вознесенского собора поставили другой памятник, изображающий крепкого, величественного человека, каким Андрей Блаженный никогда не был. А его образ пока не оставил в покое скульптора Потапова и трансформировался в еще не завершенную работу «Осанна».

«С каждой ужасной вещью я умираю»
Невоплощенных эскизов в мастерской много – стела на развязкеу аэропорта имени Карамзина, памятники школьнику, Симбирскому полку, Виктору Цою, памятный знак УАЗа. На создание каждого уходят время, силы, а каждый отказ для художника – ситуация очень болезненная.

– Бывает, скажут: «Это ужас!» делится Дмитрий. – На меня такие слова очень сильно действуют, я начинаю искать, где и что у меня ужасно, я накручиваю и убиваю себя.

Правда, с каждой ужасной вещью я умираю. Но беда в том, что сейчас в конкурсной комиссии нет скульпторов. В нее входят архитекторы, которые сами говорят, что в скульптуре ничего не понимают, но при этом они судят о ней. Поэтому в суждениях звучат некомпетентность и безвкусие. Они не понимают, что задача художника, скульптора – передавать ощущение времени, они думают только о «силуэте города». Люди боятся сверхоригинальных и непохожих работ, они не готовы видеть и понимать метафоры, и выбирают типовое, скучное, неинтересное.

Жаль, что прослойка умных людей в стране очень маленькая и они ни на что не влияют.

Что же заставляет Потапова продолжать участвовать в конкурсах? Он отвечает на этот вопрос честно: оказывается, заказчики любят спрашивать скульпторов, делали ли они памятники. И когда мастер говорит, что не делал, это производит на них удручающее впечатление. Но Дмитрием движет не только меркантильный интерес в виде потенциального заказа.

Он переживает, что в Ульяновске не заказывают и не делают красивую парковую скульптуру, и, например, когда случайно услышал об идее скульптуры «Дух Волги», то она его очень взволновала, и он создал не менее пяти разных вариантов. А пару лет назад его работа «Ветер», воплощающая энергию движения, выиграла конкурс «Гений места», да только чиновники, похоже, забыли о своем намерении, и пока скульптура существует только в своем первоначальном варианте, деревянном. К слову, она появилась на свет давно, в 1992 году, когда Дмитрий даже не думал о том, что она может стать монументальной.

Впрочем, теперь скульптор может честно говорить, что памятники делал: в этом году на улице Радищева установлен памятный знак в честь пребывания в Ульяновске в 1941-1943 годах местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия, созданный по проекту Потапова.По его проектам выполнены памятники симбирянам в заповеднике «Родина Ленина». Автор сетует, что исполнители исказили его работу, не вникая в тонкости, и, конечно, из-за материала – изначально предполагалось, что скульптуры отольют из бронзы.

Рассказывая о своих работах, Дмитрий приводит примеры из литературы, музыки, кино. Удивительно: только что речь шла о рок-группе Pink Floyd – и вот мы говорим об английском композиторе XVII века Генри Перселле, о русских писателях – Андрее Платонове, Михаиле Булгакове, Иване Тургеневе, Павле Бажове, о философе Алексее Гагарине… Свое творчество Потапов характеризует словами француза Альбера Камю.

– Он говорил, что настоящее искусство балансирует между легкомыслием и пропагандой, – рассуждает скульптор. – В последние десять лет, участвуя в конкурсах, я нахожусь перед дилеммой – тратить время на конъюнктуру или заниматься только творчеством. К жизни трудно приспособиться, потому что ты ни с кем – ни с толпой, ни с государством. Я долго думал, как, какими шестеренками зацепиться за этот мир. А потом подумал, главное – злодеем не стать.

Анна Школьная