Я думал, что смогу вас переплыть

Мы встретились.

Такое не забыть.

И до сих пор

Стоит перед глазами

Ночь, что сияла

Звёздами над нами.

Я думал,

Что смогу вас переплыть,

Как реку,

Но застрял меж берегами.

 

Они надежно обняли меня,

И повлекли

К запретному порогу,

Где я проник

К заветному истоку

Восторга плоти,

Страстного  огня,

Что бушевал

В частичке каждой тела.

 

Сначала медленно,

Застенчиво, несмело

Мы погрузились

В бездну наслаждений,

Для коих

Даже в русском языке

Пока достойных

Нет ещё сравнений.

Я уподобил вас

Стремительной реке,

В которой мы,

Прекрасная, однажды

Слились

И страстно утолили жажду.

И никогда

Восторга не забыть,

Как сладкий морок

Опи…ного дыма.

Такое

Невозможно повторить,

Поскольку эта ночь

Неповторима.

 

 

 

Такая вот у нас престранная любовь

 

Она вчера была со мной нежна.

Сегодня затаённым хладом дышит.

Догадываюсь, в чём моя вина

Но оправдаться не могу — не слышит,

На все щеколды заперлась, молчит.

Я не могу привлечь её вниманье.

Боюсь задеть неловко — заискрит,

Как провод при коротком замыканье.

 

Такая вот у нас престранная любовь,

Пытаюсь балансировать на лезвии

Оточенных, как бритва, точных слов,

Без этого не может быть поэзии.

На них я поскользнулся прошлый раз,

И тем не угодил Прекрасной даме.

Она прогневалась, в опале я сейчас,

Но оправдаюсь новыми стихами.

 

 

 

И жизни, словно не было за мной

 

 

… И жизни, словно не было за мной.

Я всё забыл – мечтания и опыт

Исканий счастья и борьбы с собой,

И пыл страстей, и охлаждений копоть.

В беспамятстве сожженных спешкой лет

Пришёл конец надеждам и дерзаньям.

 

И над руинами минувшего сияньем

Я вижу лишь Прекрасной Дамы свет.

Во мне он память сердца оживляет.

Я вспоминаю всех, кого уж нет,

И слышу, как они, с упрёками, взывают

К живым, чтоб не погибла Красота,

От имени людей за правду павших,
И в человеке совесть и мечта

Основой жизни были, как и раньше.

 

 

Воскреснет очарованная пыль

 

Душа Прекрасной Дамы – нежный свет,

Что вдохновенно вкруг неё струится.

Она со мной готова поделиться

Очарованием, которого уж нет

В  унылой жизни и литературе,

Но есть ещё пока в живой натуре –

В березке хрупкой, в роднике лесном…

Но в мире человеческом, пустом,

Очарование стало вдруг не нужно,

Хотя таится в нём вся сила Красоты.

 

На первый взгляд, легко и простодушно,

Оно взирает с звездной высоты,

И души очаровывает смертных

Надеждой на спасительный исход.

И человек надеется и ждёт,

Что час ему придёт восстать из мертвых.

И все, кто был, опять вернутся в быль,

Воскреснет очарованная пыль,

И в ней не будет первых и последних.

 

  

 Чем ближе день рожденья

 

Чем ближе день рожденья, тем печальней

Я вглядываюсь в собственную жизнь:

Какой она была порой начальной,

Какою стала, покатившись вниз

С накатанного предками пригорка.

 

И вспоминаю, как в далёком вдалеке

Я мчался на  «снегурках» по реке.

Вдруг проломилась ледяная корка,

Я чуть было не рухнул в полынью.

Но случай сохранил мне жизнь мою.

 

Куда я рухну в свой последний час,

И оборву судьбы своей рассказ?..

 

Лишь  временами слышу я и вижу,

Сквозь сыплющийся времени песок,

Прекрасной Дамы милый голосок

И нашу с ней прогулку по Парижу.

 

 

               В музейной тишине

 

В музейной тишине, где вечность спит,

Зевак смущая исполинским ростом,

Подъятый на дыбы, оскалившись, стоит

Доледниковой твари костный остов.

 

Казалось, время прекратило бег.

И я услышал от Прекрасной Дамы:

— Поэт, здесь  может всякий человек

До вечности дотронуться руками.

 

Я вижу в них первосуществ эскиз,

В останках, чудом избежавших тленья,

Так непохожих на зверей и птиц,

Что создал Бог в последний день творенья.

 

И сей скелет, и рядом позвонки –

Не более чем творчества отходы:

Природы – пробы и черновики,

Следы её исканий и работы.

 

Природа воплотила Божью мысль

О совершенстве. Всё иное – стёрто.

Остался Красоты неизречённый смысл

И таинство беззвучного аккорда.

 

 

 

Снегирь

 

Сквозь полумглу и тишину

В окне забрезжила заря.

Ты встала, подошла к окну

И увидала снегиря.

 

Румянец утра проступал

Над снежной шапкой сеновала.

И он всё ближе подлетал,

На ветках вспыхивая ало.

 

Ты потянулась к снегирю.

Тебе казалось, что как будто

Он на груди принёс зарю

И свежесть солнечного утра.

 

С плеч на пол соскользнул халат.

Твоё доверчивое тело

Всё-всё от шеи и до пят,

Затрепетав, порозовело.

 

 

 

 

        И как мне жить теперь

 

Не помню даже как, но потерял я вас.

Кричу, зову… В ответ нет даже эха.

И как мне жить теперь, не видя ясных глаз,

Улыбки милой, и не слышать смеха,

 

И голоса, в котором иногда

Мне чудилось дыханье нежной страсти?..

Но я не знал, не ведал, что тогда,

Каким несметным обладаю  счастьем.

 

Вы, мной наскучив, возвратились ввысь

В созвездие своё Прекрасной Дамы.

Вас утомила взбалмошная жизнь

С поэтом ветреным и мрачными стихами.

 

Обижен крепко я за ваш побег:

Ведь не Минкульт, а вы — за Красоту в ответе.

Она ему нужна, как прошлогодний снег,

Но людям Красота важней всего на свете.

 

Наверно, нелегко вам отраженьем  быть

Её всегда небесного сиянья.

Ваш вечный долг – Прекрасное хранить

Поэту и народу в назиданье.

 

 

  

 

    Мы от всех заслонились объятьями

 

За чердачным окном стонут голуби.

Громоздятся вокруг дома.

В глубине двора, словно в проруби,

Непроглядно клубится тьма.

 

И с Прекрасною Дамой над городом

Мы парим на балконе вдвоём.

Нас друг к другу прибило холодом,

Зябким уличным сквозняком.

 

Небо звёздами негасимыми,

Улыбаясь, глядит на нас.

Захотелось нам быть любимыми

В бесприютный печальный час.

 

Нам тепла и сочувствия хочется,

Мы надеждой на счастье живём.

Коротать  своё одиночество

Веселее, конечно, вдвоём.

 

Пересудами и проклятьями

Здесь никто не достанет нас.

Мы от всех заслонились объятьями,

И так счастливы, хоть на час.

 

 

              

                   Огонь     

 

Поэзии мне по сердцу огонь…

Над каждою строкой стихотворенья

Он — то взовьётся, словно красный конь,

Вкруг рассыпая искры вдохновенья,

 

То от него останется лишь жар,

Как от углей сгоревшего кострища.

И мы с Прекрасной Дамой в нём отыщем

Поэзии животворящий дар.

 

В свой час он вспыхнет над строкой огнём

И точно в сердце бьющими словами.

И станет навсегда и жаждой, и глотком

Поэзии, что властвует над нами.

 

Любым стихам — недолог срок гореть

При жизни их творца.

У них удел особый:

Огонь поэзии не гасит даже смерть,

Но превращает в бронзу высшей пробы.

 

 

О времени, что не ушло в песок

 

О времени, что не ушло в песок,

И тайно пребывает между нами,

О том, что было, молча, между строк

Я расскажу моей Прекрасной Даме.

 

И тишина неслышно прозвучит,

И дрогнет сердце от немого крика.

Когда душа с душою заговорит,

Мы не спугнём таинственного мига.

 

В молчанье, навсегда соединившем нас.

Он сохранится, как в янтарной капле,

Чтоб кто-нибудь прочёл немой рассказ

Про то, как мы пылали, как мы зябли.

 

И весело спешили за судьбой,

Не ведая своих предназначений,

Что предстоит нам замостить собой

Дорогу для грядущих поколений.

 

 

Николай Алексеевич Полотнянко родился 30 мая 1943 года в Алтайском крае. Он окончил Литературный институт имени А.М. Горького. С 1973 года писатель живёт в Ульяновске.

Николай Алексеевич является автором романов: «Государев наместник» (2011), «Жертва сладости немецкой» (2013), «Бесстыжий остров» (2013), «Загон для отверженных» (2014), «Счастлив посмертно» (2014), «Клад Емельяна Пугачева» (2014), «Атаман всея гулевой Руси» (2014), «Минувшего лепет и шелест» (2014), комедии «Симбирский греховодник» (2010),

а также поэтических сборников: «Братина» (1977), «Просёлок» (1982), «Круги земные» (1989), «Журавлиный оклик» (2008), «Русское зарево» (2011) «Бунт совести» (2015), «Судьба России» (2016), «Как хорошо, что жизнь прошла» (2017) и других.

С 2006 года он является главным редактором журнала «Литературный Ульяновск».

 В 2008 году Николай Полотнянко был награждён Всероссийской литературной премией имени И.А. Гончарова, в 2011 году — Почётной медалью имени Н.М. Карамзина, в 2014 году — орденом Достоевского 1-й степени, в 2015 году – премией Н.Н. Благова.