Нина Павловна Куракина (в девичестве – Афанасьева) хорошо известна многим поколениям ульяновских школьников. 40 лет педагогического стажа, сотни и сотни выпускников. Позади жизнь, вместившая события почти целого века. Но особое место в череде воспоминаний навсегда заняли два зимних месяца 1941 года.

– В 1940 году я поступила на физмат Ульяновского пединститута. Как раз в это время ввели плату за обучение – 300 рублей в год.

Мы жили без отца, мама получала 40 рублей, а старшая сестра Тамара получала на заводе 70. Я ушла из института, устроилась пионервожатой и летом 41-го увидела объявление: открываются двухгодичные курсы иностранного языка (немецкое отделение). Кто сдаст на «пятерку», будет учиться бесплатно. Я пошла, сдала и стала учиться. Вот с этих-то курсов я и попала на окопы.

Обстановка была очень тяжелая. Немцы подходили к Москве. Еще летом ушел на фронт мой возлюбленный Семен, ушли все мальчишки из нашего и из соседних дворов на Гончаровской улице. (Почти все они пропадут без вести под Москвой.) Готовились к обороне на Волге. Были умельцы, которые сумели отвертеться от окопов. Кто по болезни, а в основном дети начальства. Но мне такое и в голову не приходило.

Нас отправили на поезде 3 ноября. Было холодно, до 20 градусов. Мы доехали до станции Выры, потом пошли пешком – на Карсун, на Тагай. Остановились сначала в селе Чуфарово Лесное, а через две недели нас перевели в село Хохловка. И там, и там в одной избе у хозяйки нас было восемь девчонок. (Сейчас из восьмерых только две живы: я и Маргарита Сергеевна Гусс, бывшая преподаватель пединститута.) Линия окопов лежала на расстоянии 10-12 километров от деревни. Нас поднимали в 5 утра. Редко, когда хозяйка делала кипяток.

Чаще – пожуем хлеба и топаем в холоде и темноте. Колхозники тоже рыли окопы, но их подвозили на лошадях.

Приходили на место уже засветло и сразу же начинали работать. С нами было двое мужчин – декан Веселов (он страшно боялся попасть на фронт) и преподаватель географии Яковлев. Они ломами откалывали вот такие глыбы, а мы, девчонки, брали эти глыбы в объятия и выносили из ямы наверх.

На мне было синее буклированное пальто (ткань с такими мохнушками). В первые же дни на груди и на животе я протерла его почти до дыр. Тогда я разрезала свою оранжевую кофточку и поставила на пальто заплаты. Ниток не было – я распустила свою вязаную шапочку. А из остатков кофты соорудила себе на голову что-то вроде капора.

В середине работы, часов в 12, объявляли 20-минутный перерыв. За это время мы должны были успеть пообедать.

Обедали тем мерзлым хлебом, который был у нас за пазухой. Ни воды, ни чаю не было.

(Колхозникам горячую пищу готовили на костре.) Но мы ничего, мы не возражали. Знали, что наши ребята погибают сейчас на фронте и нам надо терпеть.

Возвращались, когда было уже темно, опять топали 10-12 километров.

Сразу с трассы шли ужинать в бывшую церковь. Обычно нам готовили щи из мерзлой капусты. Иногда с селедкой. Это было отвратительно. Но мы ели, мы были рады хоть чего-то горячего похлебать.

Хорошо было то, что хлеба давали целый килограмм. Его мы получали вечером в столовой. После ужина хотелось хлебца еще поесть, но мы знали, что нам на нем завтра жить.

Валила усталость, хотелось спать, но надо было идти на квартиру, где предстояла мучительная ночь. Восемь девчонок спали на полу. Мы с собой привезли по маленькой подушке и по два одеяла – одно стеганое, другое легкое.

Объединялись по двое: постелим и укрываемся. Просили у хозяйки соломы, но она не дала. А пол был щелястый, ледяной, все время мерзли, все время хотелось в туалет. Многие получили болячки на всю жизнь. На день одеяла складывали к хозяйке на кровать. Кровать была вшивая, и нас стала есть вошь. А у меня голова была кудрявая…

Так прошел месяц. Мы рыли, рыли эти окопы с юга на север. Вырыли уже в полный рост.

Уже привезли бревна, чтобы крыть крышу и делать блиндажи. И вот нам говорят: ситуация изменилась, надо теперь рыть окопы с востока на запад. Мы это как услышали – даже заплакали. Как же так? Столько сил положили, и все это зря?!

Нас обещали сменить через месяц, но смены никакой не было. Колхозников меняли через две недели, их возили, да и кормили подругому. А мы продолжали рыть – теперь уже с запада на восток.

Раза два хозяйка нам устраивала баню.

Мыться надо было в печке. Печь огромная, кто смелый, тот лез. Соломку подстелешь, сядешь там, вся вспотеешь. Потом кое-как обмоешься. В эти дни покупали и жарили картошку на козьем жире. Так мы пировали.

Прошло два месяца. Перед Новым годом нам из института пришла депеша: начинаем занятия, бегите с окопов. Это была провокация, настоящая подлость. Не могли нормально оформить! И даже справки никакой не дали, что мы работали на окопах. И мы побежали.

Моя мама в это время работала на заготовке торфа. Ее освободили по болезни (порок сердца). Она взяла пропуска на себя и на мою сестру Тамару (мы с ней были похожи) и приехала за мной.

Бежать было опасно – ловили и сажали.

Бежали я, мама и мои однокурсницы Нина и Леля, они были без пропусков. За день до нас ушел наш однокурсник Алеша (фамилию не помню), так его арестовали и дали два года.

Шли пешком, страшно боялись. Ночевали в Тагае, нас пустила одна женщина, но позволила только сидеть у двери. У мамы с собой было две четвертушки водки. За них нас два раза подвозили в санях попутные возчики.

Наконец мы подошли к городу – со стороны Засвияжья. На мне это синее пальто с оранжевыми заплатами. Валенки, подвязанные веревками, этот капор на голове. В общем, не знаю, что за картина была…

Перебрались по льду через Свиягу на улицу Шевченко. Мы жили в то время на Горького (теперь это Минаева). Я была такая грязная, такая вшивая… Как вошли, мама с меня все стащила и в сарай унесла. А волосы свои такие длинные, такие кудрявые – я обрезала.

…И пошли мы учиться. Занимались по 12 часов, а спали по три часа – зубрили немецкий. 23 сентября 1942 года я отправилась учительствовать в село.

*** Я специально узнавал, нет ли среди экспонатов областного Краеведческого музея какойнибудь одежки, напоминающей о рытье окопов в 41-м году. Оказалось, что нет. Очень жаль. Думаю, что пальто Нины Афанасьевой синее с большими оранжевыми заплатами можно было положить рядом с пробитой шинелью или боевым орденом.

Геннадий ДЕМОЧКИН