В Государственном архиве Ульяновской области хранятся документы разных эпох. Зачастую они касаются не только местной, но и общероссийской истории. Столбцы и пергаментные грамоты хранят отголоски нешуточных страстей.
Нам с детства памятны чеканные пушкинские строки, стоящие гор исторической литературы: Была та смутная пора, Когда Россия молодая, В бореньях силы напрягая, Мужала с гением Петра.
Хочется рассказать об одном из раритетов великого и жестокого правления царя-реформатора. Это потемневший, частично поврежденный свиток 1697 года длиной 204 см – «Список об изменниках». В нем выписки из допросных сказок о заговоре с целью убийства Петра I. Документ опубликован в III томе «Полного собрания законов Российской империи» под заглавием «Обнародование – об учиненной казни преступникам, умышлявшим на жизнь Царя Петра Алексеевича, и следственного по сему дела».
У живописца Андрея Петровича Рябушкина есть большое полотно 1892 года «Потешные Петра I в кружале». В кружале, то есть питейном доме, коротают время солдаты потешных полков царя Петра. А на них с нескрываемой враждой смотрят угрюмые бородачи, противники петровских новшеств. Противостояние было нешуточное. Стрельцы, прежнее регулярное войско, теряли свои позиции и влияние на правителей. Азовские походы отрывали от насиженных мест и разоряли. Недовольство меж стрельцов бурлило и требовало выхода. А Петр, хорошо помнивший кровавый бунт 1682 года, когда на глазах у него, 10-летнего, убивали родственников матери, относился с огромным недоверием даже к самым лояльным стрелецким начальникам.
Взаимная неприязнь зрела и выплеснулась в бунте 1698 года, когда стрельцы двинулись на Москву, намереваясь сместить Петра, возвести на престол его сводную сестру, свою ставленницу царевну Софью Алексеевну, и добиться всяческих льгот. Отпор им в июне 1698 года дали те самые потешные полки. Четырех искусных залпов хватило петровским командирам, чтобы победить мятежников. А сам Петр, вернувшись из-за границы, устроил «великий розыск». Чем закончилось то следствие, мы прекрасно помним по великой кар-тине Василия Ивановича Сурикова «Утро стрелецкой казни». Около двух тысяч стрельцов сложили навек свои буйные головы.
Пушкин напишет:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Но не все помнят, что стрелецкому бунту предшествовал заговор Ивана Цыклера в 1697 году. Иван Елисеевич Цыклер (Циклер), честолюбивый стрелецкий подполковник из «кормовых иноземцев» – ближайшее доверенное лицо сторонников царевны Софьи и старых порядков. Царевна доверяла ему как «самому ревностному приверженцу». Цыклер был правой рукой стрелецкого вожака окольничего Федора Шакловитого и ближайшим «собеседником» идеолога антипетровской группировки боярина Ивана Михайловича Милославского.
Однако когда Шакловитый в 1689 году затеял мятеж против Петра, Цыклер, смекнув, на чьей стороне сила, явился к государю с доносом и сдал заговор на корню. Софья лишилась реальной власти, а Шакловитый – головы. Иван Цыклер же получил звание думного дворянина и воеводство в Верхотурье (ныне Свердловская область).
Современный поэт Егор Парфенов пишет:
А до чего был крут, ходил – не гнулся; Как вовремя к Петру переметнулся! Придворный спорт: успей перебежать
(Да знай, к кому), так станут уважать.
Однако Петр не мог до конца доверять перебежчику и в 1696 году отправил его подальше – к строению крепостей на Азовском море. Цыклер расценил это как личное оскорбление, к тому же царь со всей строгостью взялся за противников новшеств, единомышленников Цыклера.
И Иван удумал решить проблему кардинально – убить Петра. «Список об изменниках» перечисляет заговорщиков: «окольничий Алешка Соковнин, думный дворянин Ивашка Цыклер, стольник Федька Пушкин, стрельцы Васька Филиппов, Федька Рожин, донской казак Петрушка Лукьянов». Упомянутый Алексей Прокофьевич Соковнин был родным братом знаменитой боярыни Морозовой, а Федор Матвеевич Пушкин приходился зятем Цыклеру и дальним родственником предков Александра Сергеевича Пушкина.
В «Списке…» под литерой «Г» записано: «Да он же, Ивашка сказал, научал де он Государя убить, за то, что его […] Государь называл бунтовщиком и собеседником Ивана Милославского, [.] никогда в дому не посетил». Обида выливалась в прямое неподчинение назначению строить крепости: «Оставя ту службу, с донскими казаками хотел идти к Москве, для московского разорения и чинить хотел то же, что и Стенька Разин».
Цыклер был недоволен пассивностью стрельцов и тем, что они до сих пор не улучили момент прикончить царя. Из допросных сказок: «[.] Ивашка [.] сказал, что у них стрельцов не слышать ничего». Алексей Соковнин поддакнул: «[.] где де они [нецензурный эпитет] дети, передевались, знать де спят, ведь де они пропали ж, мочно им Государя убить, что ездит он, Государь, один, на пожаре бывает малолюдством и около посольского двора ездит одиночеством».
Затем заговорщики спорили, кого посадить на царство. Цыклер, которому надоело вечно быть у кого-то в подчинении, ворчал, что Софья «возьмет князь Василия Голицына, а князь Василий по-прежнему станет орать». На что Соковнин заявил уж совсем несуразное: «[.] Если то учиниться над Государем, мы де и тебя, Ивашка, на царство выберем». Или это палачи на пытках вырвали такое признание? Федор Пушкин, обиженный помимо прочего на ругань Петра в адрес своего отца Матфея Федоровича, тоже грозился лично убить царя, дескать, если б они где сьехались, то «он бы с ним не разьехался». Сходились на том, что царя «на пожаре или на Москве» надо «ножами изрезать». Причем в цареубийстве должны были участвовать все, дабы быть повязанными кровью.
Трудно сейчас судить, вылились бы эти угрозы в реальный бунт. «Оппозиция» не имела никакой реальной программы, а на одних обидах и недовольстве далеко не уедешь. К тому же заговорщиков подвели их длинные языки. В Преображенское к царю Петру явился стремянного полку пятисотский Ларион Елизарьев и «известил словесно: Ивашка де Цыклер умышляет его, Великого Государя, убить и призывает к себе в дом стрельцов, о том убийстве им говорил».
Этот февральский день 1697 года стал для Цыклера и его сообщников роковым. Петр был человеком действия. Он немедленно собрался и с верными людьми накрыл гнездо заговорщиков. Все были арестованы. Царь самолично присутствовал при допросах. Изменники «с пыток и с огня винились» во всем. Суд из бояр, окольничих и палатных людей был скор. Царевну Софью постригли в Новодевичий монастырь, гроб умершего почти двенадцать лет назад Милославского вытащили из усыпальницы. 4 марта 1697 года состоялась казнь. В романе «Петр Первый» Алексей Николаевич Толстой так описывает беспощадную и показательную расправу царя с заговорщиками:
«В Донском монастыре разломали родовой склеп Милославских, взяли гроб с останками Ивана Михайловича, поставили на простые сани, и двенадцать горбатых длиннорылых свиней, визжа под кнутами, поволокли гроб по навозным лужам через всю Москву в Преображенское. Толпами вслед шел народ, не зная – смеяться или кричать от страха.
На площади солдатской слободы в Преображенском увидели четырехугольник войск с мушкетами перед собой. Гудели барабаны. Посреди -помост с плахой, подле – генералы и Петр, верхом, в треухе, в черной епанче. [.] Гроб раскрыли. [.] Петр, подьехав, плюнул на останки Ивана Михайловича. Гроб подтащили под дощатый помост. Подвели изломанных пытками Цыклера, Соковнина, Пушкина и троих стрелецких урядников. Князь-папа, пьяный до изумления, прочел приговор…
Первого Цыклера втащили за волосы по крутой лесенке на помост. Сорвали одежду, голого опрокинули на плаху. Палач с резким выдохом топором отрубил ему правую руку и левую – слышно было, как они упали на доски. Цыклер забил ногами, – навалились, вытянули их, отсекли обе ноги по пах. Он закричал. Палачи подняли над помостом обрубок его тела с всклокоченной бородой, бросили на плаху, отрубили голову. Кровь через щели моста лилась в гроб Милославского…».
Другой классик так отозвался на казнь:
Упрямства дух нам всем подгадил: В родню свою неукротим, С Петром мой пращур не поладил И был за то повешен им.
Это написал Пушкин в стихотворении «Моя родословная», смягчив в поэтических строках участь своего предка. В действительности же всех шестерых заговорщиков четвертовали. А головы воткнули на «железные рожки» – и выставили на несколько дней на Красной площади. Как показали события следующего года, подобная «наглядная агитация» на тему, что будет с изменниками, лишь разозлила стрельцов.
Мало подавить измену и казнить виновных, нужно еще осветить все в нужном свете, оформив свершенное в безупречную юридическую и пропагандистскую форму. Эту аксиому прекрасно знают все правители. И уж, конечно, «самодержавный великан» Петр прекрасно понимал, как важно оправдать перед современниками и потомками пролитую кровь заговорщиков.
Для того и был в тот же день оглашен документ, ныне хранящийся в архиве. Заголовок, номера литер и инициальные буквы выведены красными чернилами, словно кровью казненных…
Антон Шабалкин, архивист