Выпадающее на 2016 год 250-летие со дня рождения историка Николая Карамзина вызывает к жизни все более невероятные планы и проекты. Особенно в этом «творчестве» отличаются ульяновские чиновники, обрадованные фактом подписания президентом России указа о государственном праздновании юбилея Николая Михайловича. На предложение указа подключиться к подготовке торжеств наши власти быстро сочинили перечень юбилейных мероприятий, приложив к нему смету более чем на четыре миллиарда рублей. Среди мероприятий значится и восстановление на площади Ленина Свято-Троицкого собора. В надежде, вероятно, на то, что авось дадут.

Отдает, признаться, шулерством, но грех, наверное, не содрать с Москвы эти четыре миллиарда или хоть сколько-то, только истина, как говорится, дороже. Оставим пока в стороне такие пункты юбилейных мероприятий, как перепрофилирование Ленинского мемориала в музей Николая Карамзина, строительство историко-архивного центра, переименование аэропорта «Центральный» в Карамзинский и т.д. Посмотрим всего на один пункт – восстановление Свято-Троицкого собора.

Предлагая этот проект Москве, ульяновские власти считают, похоже, что федеральный центр так же плохо знает, кто такой Карамзин, как и они сами. Раз человек из прошлого, да еще и приближенный императоров, то собор в подарок к его юбилею, дескать, самое то. Да и в строку это нынче: в стране возрождение православия, в авангарде которого – первые лица государства. И плевать на невозможность строительства собора на этом месте без разрушения уцелевших старинных зданий. В частности, сельхозакадемии и Краеведческого музея. Плевать на тот факт, что собор здесь, рядом с памятником Ленину и бывшим обкомом КПСС, никак уже не вписывается. Если деньги федерация даст – продавим. Но нуждается ли память Карамзина в таком презенте?

Лично я в этом сильно сомневаюсь. Было бы большой ошибкой причислять Николая Михайловича к истово верующим людям вообще и к православным, в частности. Об этом свидетельствуют и современники историографа, и его личные записи. Он был скорее деист, чем православный, то есть верил, что, сотворив мир, Бог оставил его, и мировые судьбы божественным промыслом не управляются. Взгляд этот, согласитесь, бесконечно далек от канонически-христианского «На все воля Божья!». Не считал так Карамзин. И еще он был скептиком и человеком страшно разочарованным. Жившим, по определению исследователя его жизни и творчества Юрия Лотмана, буквально без надежды. То, что надеяться не на что, он писал и в своих письмах друзьям. Он не верил в счастье, полагая, что, когда есть болезни, страдания, скорби и смерть, счастье невозможно. Это надо знать и с этим жить. Он с этим и жил.

Да и вряд ли Карамзин обрадовался бы подаркам и юбилейному шуму на его родине, поскольку к Симбирску он был, судя по всему, равнодушен. В письме другу всей жизни Ивану Дмитриеву писал так: «Любезный Симбирск, Волга, Свияга, мне уже, вероятно, не видать вас: признаюсь, что и не желаю видеть!». Хоть и «любезный», но видеть «не желаю» – прямее не скажешь. Надоела ему и страна в целом. Он резко и категорично прекратил работу над продолжением «Истории государства Российского» и, несмотря на сказанные когда-то слова о том, что Россия у него на первом месте, в конце жизни страстно хотел уехать. Хлопотал о должности русского консула во Флоренции и добился ее. И в порту Санкт-Петербурга стоял уже фрегат, готовый доставить Карамзина к берегам Италии, как смерть поставила всему точку. Умер он внезапно, сидя в кресле.

Нынешние планы по канонизации историка, кстати, не первые планы такого рода. Попытки сделать из него святого начались сразу же после его кончины. Старались очистить образ от всего «неправильного» и слепить икону певца империи. Но Карамзин был тем, кем был. Очень умным, очень честным, очень независимым и очень порядочным человеком с мятущейся душой. И если бы он мог подать сейчас свой голос, он, наверное, первый сказал бы ульяновскому чиновничеству: «Успокойтесь, ребята, и не суетитесь. Ничего не надо – не для того я жил. И не крушите историю, она такая, какая сложилась – мне ли не знать. В том числе и та, что сложилась в XX веке с его мемориалами и обкомами».

На мой же взгляд, если что и стоило бы сделать к этой действительно круглой, действительно юбилейной (пять раз по пятьдесят!) дате, то это построить, наконец, здание архива. Или даже Центр, назвав его именем самого известного русского историка – Николая Михайловича Карамзина. Безо всякого шума и мишуры.

Юрий КАШИНСКИЙ