Сразу после кровавой развязки истории с захватом заложников в Беслане «СК» сообщил, что в том бою погиб наш земляк, спецназовец Дмитрий Разумовский. Погиб, спасая детей. Наша информация была тогда предельно скупой – в частности, потому, что о бойцах подразделения, в котором служил Разумовский, говорить не принято. Даже когда они уходят из жизни. Традицию эту нарушил Александр Хинштейн, подробно рассказавший в «Московском комсомольце», каким человеком был уроженец Ульяновска Дмитрий Разумовский. Предлагаем этот материал читателям «СК».

Этой пожелтевшей газетной публикации десять лет. Ровно десять, но читается она, точно написана сейчас, про нас сегодняшних…

Открытое письмо начальника заставы Московского погранотряда появилось в октябре 94-го на страницах одной из центральных газет: редакция отдала под него целый «подвал».

«Пишу вам с болью в сердце, потому что 19 августа погибли мои боевые товарищи. Еще пишу потому, что устал биться головой о стены», – так начиналось письмо.

…Сегодня таджикские события тех лет как-то уже подзабылись, отошли в прошлое, заслоненные новыми катаклизмами и войнами. Но в начале 90-х редкий месяц обходился без тревожных вестей с афганской границы, где русские солдаты вели бой с афганскими наркокартелями.

На всю страну прогремел тогда подвиг 12-й заставы. Семь часов кряду, под шквальным артогнем, 45 пограничников держали круговую оборону против 250 боевиков, среди которых был, кстати, и никому не известный еще террорист Хаттаб. Кончались патроны и гранаты. Сгорел единственный БМП. Прямым попаданием была уничтожена казарма. И все равно пограничники не отступали. Они верили, что их не бросят. Но генералы тянули до последнего, и, когда подоспела помощь, было уже поздно…

Даже сейчас читать это газетное письмо без волнения невозможно. Каждая строчка, каждый абзац автором выстраданы, политы кровью и потом.

Он писал о трусости и предательстве. О том, как безмятежно наблюдали за расстрелом 12-й заставы наши танки. Как вступают в сговор с боевиками командиры, а честные, неподкупные офицеры безжалостно изгоняются прочь. Как предают – одну за другой – заставы, обрекая людей на верную гибель.

«Кремль запретил мне мстить за погибших друзей, но я не выполняю этот приказ. Мы готовы и в будущем служить вам пушечным мясом, вот только не знаем, ради каких интересов, ради чего гибнут наши друзья?».

На этот вопрос – как и на все остальные, впрочем, – капитану Разумовскому никто, конечно, не ответил. Нет ответа на него и сегодня, потому что и по прошествии десяти лет русские солдаты и офицеры, принесенные в жертву политике, продолжают гибнуть в бесславных войнах.

А сразу после публикации Дмитрий Разумовский был уволен. Через десять лет – в сентябре 2004-го – он станет Героем России…

* * *

Он мечтал быть пограничником с самого детства, с тех пор как посмотрел сериал «Государственная граница».

Семья Разумовских была самая обычная. Провинциальный Ульяновск. Отец – инженер-строитель. Мама – преподаватель музыки. Ничего героического. А он – грезил о подвигах, о романтике и погонях и искренне жалел, что войн на его век уже не досталось. В его представлении граница осталась единственным местом, где настоящий мужчина может еще проявить себя.

В Московское погранучилище Разумовский поступил со второй попытки. Было это в 86-м. На курсе его любили. Помимо недюжинной физической силы (боксер, чемпион училища), от родителей досталось Разумовскому обостренное чувство справедливости. Если видел неправду или подлость – никогда не мог остаться в стороне. Спорил даже со старшиной. (Качество это останется с ним на всю жизнь – и ой как много шишек и тумаков упадет еще на его голову.)

Их выпуск пришелся на самый, наверное, тяжелый год – 90-й. Уже трещал по швам Союз. Уже горели Карабах и Баку, бурлили Вильнюс и Рига. До развала страны оставались считанные дни.

Его распределили на таджикско-афганскую границу – в Пянджский погранотряд. Этот участок никогда не считался курортом. Но то, что начнется здесь вскоре, какая заварится каша, не мог представить тогда ни один провидец…

Начало таджикских событий он встретил заместителем командира заставы. О том, как воевал Разумовский, лучше всего говорят его награды: орден «За личное мужество», медаль «За отвагу». Будь поуживчивей, поуступчивей, было бы их наверняка еще больше, ибо от пуль Разумовский не прятался. Он лез в самое пекло, со своей десантно-штурмовой маневренной группой выдержал десятки боев. (Бывало – по нескольку столкновений на дню.) Но судьба точно хранила его для будущих испытаний. За четыре годы войны – ни царапины, одна только контузия, полученная на высоте со звучным названием «Доска почета»…

Душманы ненавидели Разумовского с особой яростью. Не в пример другим офицерам, «договориться» с ним не мог никто. (Однажды задержал курьера с чемоданом долларов – и все, до цента, сдал в штаб.) А уж после того как перехватил он 3 тонны героина – взять бы, хватило бы до конца дней, еще и детям осталось бы, – даже объявили награду за капитанскую голову…

Весть о гибели 12-й заставы нашла его в душанбинском госпитале. Начальник заставы Михаил Майборода, погибший в первые же минуты боя, был его лучшим другом, и эта смерть точно разорвала время пополам: «до» и «после». Здесь, в госпитальной палате, Разумовский осознал, что не хочет и не может больше служить.

Он и раньше видел, что творится на границе неладное. Заставы не укреплялись. Набранные по контракту таджики отказывались стрелять в своих братьев-мусульман. Вместо того чтобы давать суровый отпор боевикам, российская власть стыдливо отмалчивалась, в лучшем случае – сбрасывала над границей осветительные бомбы.

Видел, но заставлял себя не думать об этом, успокаиваясь тем, что честно делает свое дело. Но после гибели 12-й заставы Разумовский словно прозрел, очнулся от спячки…

На похоронах Майбороды – в Алма-Ате – Дмитрий познакомился со своей будущей женой. Каким именем называть первенца – даже вопросов не вызывало. Конечно, Михаилом: в честь Майбороды…

* * *

Командование долго не хотело отпускать Разумовского. Несмотря на строптивый нрав, он считался одним из лучших офицеров: смелый, инициативный, вдумчивый. Потому, когда писал в газету, подспудно надеялся: теперь уж точно на границе не оставят. Так и вышло…

Профессионалы такого класса на дороге не валяются. Он мог без труда устроиться в любую охранную фирму, возглавить безопасность в каком-нибудь банке, только без погон себя не представлял. Офицерская служба была для него не работой, а образом жизни.

Знакомые ребята – те, с кем учился, служил на границе, – предложили пойти в группу «Вымпел»: только-только она вернулась тогда в лоно Лубянки. Разумовский согласился сразу, не раздумывая, и никогда потом об этом не жалел.

Только теперь понял он, что мечтал о спецназе всю жизнь. Ему нравилось здесь все: постоянная перемена мест, отточенность действий, необходимость мгновенных решений.

Тот, кто считает спецназ простой машиной для отрубания голов, – жестоко ошибается. За каждой проведенной операцией стоит долгая, кропотливая подготовка, детальная разработка планов, изнуряющие тренировки. Спецназовцу мало быть только сильным, ловким и метким. Он должен уметь думать, предугадывать, чувствовать противника.

Этими талантами Разумовский был наделен сполна. За шесть лет службы в «Вымпеле» его группа – а вскоре он стал уже начальником отделения – не понесла ни единой потери, хотя боев выпало на его век немало.

Прошел почти через все операции «Вымпела». Освобождал заложников в «Норд-Осте». Захватывал в Новогрозненском Радуева. Громил боевиков в Дагестане. Перекрывал грузинскую границу (в том бою его группа уничтожила 25 бандитов). У станицы Слепцовская 10 часов вел беспрерывный бой с террористами.

За события в Слепцовской Разумовского представили к ордену Мужества, только получить он его так и не успел. Впрочем, к наградам Разумовский вообще относился безо всякого пиетета: железки – и есть железки. Он имел на это полное право. За службу в «Вымпеле» к двум боевым наградам, полученным на границе, прибавились и еще три: орден «За военные заслуги», медали ордена «За заслуги перед Отечеством» обеих степеней.

Жизнь не изменила, не согнула его. Он остался таким же правдорубом, каким был с юности. Собственная совесть была для него главным авторитетом. Если считал себя правым – готов был стоять до конца, доказывать, ругаться – хоть даже и с начальством. (Сколько было случаев, когда Майор – так его звали в группе – ходил и к начальнику управления, и к начальнику Центра спецназначения, стучал кулаком по столу, требовал.)

…Уже после событий в Беслане по телевизору показывали интервью со ставропольским архиепископом – по-моему, Феофаном. «Я сам видел, – рассказывал владыка, – как один офицер – его все называли Майором, – рискуя собой, спасал детей. Когда он погиб, я закрыл ему глаза».

Детали этого страшного боя известны теперь до мелочей. Группа Разумовского засела за забором, справа от школы: он должен был руководить огневой поддержкой. И когда поступила команда на старт – первым пошел вперед. Встал в полный рост, на простреливаемом со всех сторон пятачке.

Было ли ему страшно? Наверное, было. Не ведают страха только дураки. Но тем и отличается смелый от труса, что умеет владеть собой.

Свистели над головой пули, тарахтел РПК. Но Разумовский даже не пытался уклоняться. Под шквальным огнем он указывал огневые точки противника. А потом снайпер попал ему в грудь, прямо над бронежилетом.

«Меня зацепило. Забирайте», – это было все, что успел он сказать…

…Я часто думаю: что такое героизм? Мне кажется, героизм и лихость – это совсем не одно и то же. Чтобы погибнуть – не надо иметь большого ума. Героизм должен быть осмысленным, ведь недостаточно просто закрыть собой амбразуру дзота: пулемет лишь перережет тебя и застрочит с новой силой. Но если поднимутся в этот момент из окопов цепи, значит, погиб ты не напрасно…

У подполковника Разумовского осталось двое сыновей. Младший – трехлетка – еще слишком мал, чтобы осознать произошедшее. Зато старший – Миша – понял все сразу. На кладбище он стоял, не проронив ни слезинки. Лишь когда гроб опускали в землю, Миша заплакал: беззвучно, без всхлипов – по-офицерски…

Там, на похоронах, он решил для себя окончательно и твердо, что тоже будет военным. Как отец. Как старший лейтенант Майборода, в честь которого он назван. Как тысячи тех, кто погиб, так и не услышав ответа на этот страшный, тяжелый и вечный вопрос – во имя чего?..