ОСТРОУМНЫЙ АРХИВИСТ

Семьдесят лет назад, зимою 1936 года, он пришёл устраиваться на работу в Улья-новский архив: маленький лысеющий мужчина на пятом десятке, с большим носом и от-топыренными ушами.

Судьба кружила и кидала по свету Николая Николаевича Смирнова, уроженца глу-хого городка Кологрива. Он учился в костромской гимназии и Московском университете. Знаток математики, языков и классической литературы, в молодости он водил знакомство с самим Мейерхольдом, который даже пророчил Николаю Смирнову актёрское будущее. Не вышло.

Недоучившийся студент оказался на фронте 1-ой мировой, а после, в Красной ар-мии, командовал взводом особого назначения, охранявшим Московский Кремль. Потом он бурлачил в верховьях Волги, служил секретарем в прокуратуре, заведовал газетой «Ко-логривский лесоруб», руководил драматическим кружком, работал в Московском инсти-туте машиностроения.

Но в суровую эпоху 1930-х годов все труды для бывшего купеческого сына закан-чивались одинаково. Несостоявшегося актёра «вычищали», «сокращали», лишали жил-полщади. Без перспектив, без денег… Николая Николаевича несло по жизни, покуда в 1935 году не вынесло на ульяновские берега. «Здесь он обрёл, наконец-то, заслуженный покой», просится на язык, но нет… В 1941 году «неблагонадёжного» Смирнова выставили с работы, а скоро на фронте пропал без вести единственный сын, 19-летний Евгений.

«Всю войну он бедствовал страшно, – вспоминала одна из коллег, – Однажды зи-мой, на рынке, вижу знакомую фигуру, в осеннем пальтишке, в галошах, подвязанных ве-ревочкой – Николай Николаевич. Окликнула его, разговорила. Он третий день ничего не ел – деньги закончились, даже карточки нечем отоварить. Купила ему какой-то снеди, уговорила взять денег в долг. Он долго отнекивался, но наконец взял и расплакался как ребенок».

В архив Николай Николаевич вернулся только в 1945-м. Он отдал этой работе без малого четверть века своей жизни. Можно долго перечислять заслуги Н.Н. Смирнова пе-ред наукой, говорить о вкладе в изучение симбирского-ульяновского края. Но важнее, ка-жется, другое. Все удары судьбы не смогли сломать этого маленького человека. К жизни Николай Николаевич относился с юмором и никогда не терял оптимизма.

«Не раз и вы, и я говаривали «тю-тю». Представьте, только недавно я познал, что сие изречение обозначает, В одном из французских словарей прочел, что «tutu» значит – пышная юбка, а другое значение – ж..ка; при чем курьез – в скобках пояснено, «ребенка». Удивительно, Константин Андреевич, господа пояснители деликатные люди (правда, сло-варь дореволюционный). Как будто у существа вполне взрослого или перезревшего тоже может быть ж..ка.

Я более склонен к тому, что у существ второго порядка сия деталь именуется – ж..а, или даже ж..ща. Извините за такое сообщение, но ведь в наших беседах бывало и не такое» – такой вот «филологический экскурс» произвёл 65-летний архивист в письме к другу, геологу Константину Кабанову.

«Письмо архиепископа Антония из Петербурга, – читаем мы составленный Н.Н. Смирновым заголовок дела, – О заседаниях Государственного Совета, отчего нужно жить в Петербурге более месяца и зря «толкаться»: автор здесь употребляет красноречивое, но не удобопроизносимое сравнение». Отмеченное сравнение, которым воспользовался высоко-поставленный церковник звучало: «как г..но в проруби», и без всяких там точек посереди-не!

Но не только об давно минувшем смел иметь Николай Николаевич собственные суждения. Он застал грандиозную реконструкцию города 1960-х годов, к грядущему 100-летию В.И. Ленина. На улице Гончарова, как раз, собирались возводить Дом Быта:

«Говорят, на Гончаровке будет построено высотное здание эффектной красоты и с башней, на которой будут звучать знаменитые Симбирские часы, что были на одном из соборов.

Может так, а скорее, на башне водрузят какой-нибудь пустословесный лозунг вро-де: «Мороженое лучший десерт», или даже: «Прохожий, ты не спрашивай, не выпытывай о том, будет ли зимой молоко в магазинах, ибо нельзя объять необъятное!!!»».

«Так уже человек издавна создан и издавна так живет, – записывал Николай Нико-лаевич в апреле 1968 года, за три недели до своей кончины. – Вначале прыгает, по кры-шам, по горам и деревьям, и прочим высотам лазит, а потом и по асфальту тротуарному передвигается с палочкой и затыкается за каждый камешек…».

И даже над собственной смертью успел пошутить этот молодой душою человек, сочинив себе самому такую вот эпитафию:

«Пребывающий под сим валуном

сник безвозвратно,

но веры в человечество не растерял.

Равняйтесь по усопшему!»…

И пусть над скромной могилой Николая Николаевича Смирнова стоит деревянная пирамидка – равняться, право, стоит!..