Сейчас, когда власти любят поговорить о войне с терроризмом, самбе время вспомнить, что 4 октября – ровно 100 лет со дня самого первого и самого крупного террористического акта в истории нашего города. Именно в этот день (21 сентября по старому стилю) в 1906 г. был взорван бомбой симбирский губернатор генерал-майор Константин Сократович Старынкевич. Все его губернаторство продолжалось чуть больше двух месяцев. Беспощадную борьбу с революцией он успел больше продекларировать, чем реально «закрутить гайки». И, по большому счету, стал просто удобной мишенью для террористов-одиночек в ответ на правительственный террор. Про само покушение написано немало, мне же хочется рассказать о следствии по этому делу. Тем более что за минувшее столетие так и осталось неизвестным, кто же убил губернатора.

Сам раненый успел дать показания следователю по важнейшим делам: «Когда я сегодня шел из своего казенного дома в губернское присутствие (ныне Дворец книги. – А.Ш.), то заметил, что… меня догоняет, направляясь мне наперерез, неизвестный мне довольно молодой человек, одетый в темное, со светло-русыми волосами… также светло-русой бородой и небольшими усами; лицо у него было не русского типа, не интеллигентное и очень злое; на мой взгляд, он был выше среднего роста. Когда я вступил на тротуар перед крыльцом в присутствие, неизвестный взбежал с улицы также на тротуар… и, находясь шагах в десяти от

меня, бросил мне под ноги бомбу; раздался взрыв, дым которого, так он произошел близко от меня, сфотографировался у меня в глазах. Раненный этим взрывом, я упал. Я настолько хорошо заметил лицо преступника, что, при предъявлении его мне, признаю». Допрос пришлось прекратить – генералу мешала говорить боль. Опознать преступника ему было уже не суждено – 23 сентября губернатор умер от заражения крови. Вдова увезла тело в столицу и похоронила в Александре-Невской лавре.

А что же полиция, жандармы, судебные следователи? У городового Лачихина, стоявшего на посту у губернаторской резиденции, не было даже огнестрельного оружия.

К тому же он был оглушен взрывом. Террористы практически беспрепятственно бежали через сад на Венце. Жандармскому полковнику Николаю Николаевичу Ловягину оставалось лишь докладывать в департамент полиции о запоздалых мерах: «…Были вызваны войска для осмотра сада, но обнаружить злоумышленников не удалось. …Были произведены обыски у всех лиц, находящихся под наблюдением… было задержано 15 лиц, внушавших подозрение, но никаких положительных результатов не удалось добиться…». Решили прибегнуть к дедуктивному методу, благо улик было хоть отбавляй. Сыщики собрали целый «тюк с вещественными доказательствами»: от браунинга и пальто террориста до осколков бомбы и лоскутков материи. Полковник отмечал: «На месте происшествия оказалось брошенным: кольт злоумышленника и револьвер, заряженный 7 пулями. Кольт пробит как бы дробью с нижней части, из чего можно заключить, что злоумышленник слегка ранен в ноги». Оставалось, казалось, составить словесные портреты да проверять всех раненых и увечных.

Были опрошены десятки свидетелей. По их описаниям, покушавшихся было двое: один (бомбист) – высокий усатый брюнет с еврейским или южным типом лица, другой (прикрывал отход товарища выстрелами) – среднего телосложения с маленькими беловатыми усиками. Но напасть на их след сыщикам не удавалось. Жандармы очень обрадовались, когда в ноябре 1906 г. в их руках оказался крестьянин Карсунского уезда Николай Назаров с характерными ранками от взрыва на ногах. Но он сумел доказать, что пострадал от взрыва неисправной бомбы в другое время и в другом месте. Ровно через год после покушения, 21 сентября 1907 г., был схвачен бывший студент, дворянин Пантелеймон Сазонов. У него недоставало двух фаланг на указательном пальце левой руки. Пантелеймон, тряся светлой бородкой, уверял, что в него стрелял неизвестный на Поповом острове. А уяснив, что «отмаза» не срабатывает, сознался, что поранился при чистке револьвера. Врач, штопавший палец, подтвердил алиби Сазонова по «губернаторскому делу».

Неожиданные версии подкидывали следствию и не отличавшиеся высокой нравственностью субъекты. 15-летняя проститутка Ванда Пиварская спьяну наплела, что губернатора укокошил ее отец – землемер. Ну захотелось ей насолить папаше за семейные обиды… Оговор, конечно, не подтвердился. А отделавшийся легким испугом папа, думается, хорошенько отлупил свое чадо. Возникали все новые и новые подозреваемые, но, за отсутствием улик, все следственные гипотезы лопались, как мыльные пузыри. Наконец, отчаявшись найти истинного бомбиста, 12 июля 1910 г. жандармы задним числом «повесили» вину на казненного еще в декабре 1907 г. эсера Александра Заваляева. Однако дело на этом не прекратилось. В него вмешалась женская ревность. В ноябре 1912 г. некая Наталья Крайкова настучала самарским жандармам на бросившего ее сожителя, 39-летнего крестьянина, уроженца Чердаклов Петра Емельяновича Поддубского. По версии доносчицы, якобы именно «Поддубский, вооруженный револьвером и бомбой, в городском саду стоял, поджидая выхода губернатора, и, когда последний вышел из дому, Поддубский надел на себя маску с небольшими черными усиками, или только одни усики, пролез в отверстие решетки и бросил бомбу, после чего убежал в Карамзинский сад, сбросил маску и смешался с толпой, а затем пришел на место происшествия». Хотя данная история не соответствовала показаниям свидетелей покушения, 24 ноября 1912 г. Поддубский был арестован в Самаре. Его сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, подробно расписали сведения о нем и приметы: «грамотный», «женат», «занимается покупкой и продажей домов, приказчик», рост -1 м 76 см, осанка – «военная», походка – «крупным медленным шагом» и т. д. Всю документацию отправили в Симбирск. Но местный жандармский полковник Сергей Петрович Шабельский отнесся к ней весьма скептически. При широкоскулом усатом арестанте не было обнаружено «ничего, могущего служить уликой против него в совершении названного преступления», да и никаких «неблагоприятных в политическом отношении сведений» о Петре Емельяновиче не имелось. Был он заурядный бабник и пьяница. На момент убийства губернатора жил в Симбирске с любовницей. Потом с ней расстался – решил приискать помоложе. Но простился по-честному и, уезжая из Симбирска, оставил брошенной денег. В Самаре Петр повстречал крестьянку Крайнову и жил с ней, пока не подвернулась выгодная женитьба. А брошенная полюбовница решила жестоко отомстить.

Показания Поддубского обеспечили ему алиби. В протоколе записано: «…Не признал себя виновным… В момент взрыва бомбы… работал у себя дома и вышел узнать, в чем дело, и ему один из проходивших офицеров сказал, что убили губернатора, после чего он пришел домой и рассказал о случившемся своей сожительнице… и работавшим тогда в мастерской…». Свидетели (в том числе симбирская экс-любовница) все подтвердили. 20 декабря 1912 г. судебный следователь Симбирского окружного суда постановил освободить Поддубского, чему тот был безмерно рад.

Убийцу губернатора так и не нашли. В местном краеведении принято ссылаться на воспоминания ветерана революции, рассказавшего в 1923 г., что бомбу метнул якобы карсунский уроженец, студент Казанского университета Михаил Зефиров. Подтвердить или опровергнуть это документально никому пока не удалось. Впрочем, многие ли современные теракты удается своевременно и полностью раскрыть и поименно назвать виновных…

Антон ШАБАЛКИН, архивист.