О нашем регионе пресса других краев и областей пишет, как правило, только тогда, когда клюнет на какой-нибудь пиар-крючок ульяновского руководства. Типа объявления акции «Роди патриота» или установки памятника букве «ё». Но вот на глаза попалась заметка в газете «Вечерний Мурманск», рассказывающая, как Ульяновск видится глазами человека, приехавшего сюда в гости. У автора Ирины Максимовой муж – из наших мест, и она вместе с ним приезжает время от времени навестить его родителей. Последний раз они были в сентябре, вернувшись в Мурманск, она поделилась с читателями «Вечерки» впечатлениями о поездке. Посчитав, что этот взгляд со стороны будет интересен ульяновцам, мы решили путевые заметки Максимовой опубликовать на своих страницах. Тем более что они достаточно компактные.

Дедушка, но не Мазай С детсадовских времен помню стишки типа «Я маленькая девочка, я в школу не хожу. Я Ленина не видела, но я его люблю». И повсеместно развешанные лозунги с пугающе-инфернальным «Ленин и теперь живее всех живых».

Странно, но тогда почему-то никого не смущало, что «дедушка» скончался в возрасте 54 лет, так что на фоне престарелых советских руководителей был совсем молодым политиком.

Все эти нелепости изрядно подзабылись и вспоминаются, лишь когда я вновь приезжаю на родину основателя российской компартии. В город, носящий его имя и до сих пор щедро заставленный всевозможными памятными знаками в честь Ульяновых – от Мемориального комплекса до бюстов.

Как-то прогуливались с мужем в скверике возле гимназии, где учился будущий вождь мирового пролетариата, и супруг вспоминал: – А нас с классом сюда водили на экскурсию. Отличникам разрешили посидеть за партой, за которой сидел Ленин. У нас два отличника были, они сели, руки на парте сложили, надулись и даже покраснели от гордости. А мы стояли у доски, смотрели на них и завидовали.

Кто-то из девчонок руку поднял: «Ой, а можно мне тоже посидеть? У меня всего одна «четверка», я исправлю в следующей четверти, честное слово…». Нет! Разрешение давалось только круглым отличникам! А у меня половина «троек», мне и мечтать нечего.

Но как только наш класс вывели, я специально отстал и уселся за «ленинскую» парту. Сижу и думаю: «Ага, я и без вашего разрешения обойдусь!».

У меня свои воспоминания. Каждый раз при взгляде на лицо вождя с хитрым «ленинским» прищуром у меня в памяти всплывает эпизод из мемуаров Надежды Крупской. В нем она описывает, как во время сибирской ссылки Ленин любил охотиться.

Однажды весной, в самое половодье, причалил на своей лодке к крошечному островку, где спасалось от наводнения множество зайцев. И «добрый дедушка»… всех их перебил. Убивал прикладом ружья – даже пуль тратить не пришлось.

Вернулся Владимир Ильич домой совершенно счастливый, в лодке, полной заячьих тушек (их было так много, что лодка даже просела и едва не черпала воду краями, вспоминает Надежда Константиновна). А деревянный приклад (она пишет «цевье») у ружья не только был весь в крови, но даже оказался изрядно сбит. Вот такой «антимазай».

В поисках чего-то ценного Еще несколько лет назад, прогуливаясь по улицам Ульяновска, я ни разу не видела, чтобы люди здесь рылись в мусорных бачках! Только бездомные собаки.

– А ты видел хоть раз? – спросила я мужа.

Тот задумался, а потом воскликнул: – И правда, нет такого!

– Ба-а-тюшки светы! – тихо ахнула свекровь. – Неужели у вас так оголодали люди, что копаются в мусорных баках! Да бросайте вы все, переезжайте к нам. Уж мы тут прокормимся все как-нибудь.

– Нет-нет, ты, наверное, путаешь, нахмурился свекор. – Это, видно, комуто надо было, скажем, досок на сарай, вот он и лезет за ними в бак. А не за едой.

И свекор добавил: – Я вот вчера тоже шел мимо помойки,гляжу: та-а-кие ладные доски выбросили! Надо бы на дачу забрать.

Или же свиней человек держит, а тут увидел, что пакет с хлебом сосед вынес, ну и решил вытащить его. Для свиней… Но не для себя же! Тут большая разница.

Увы, сегодня в этом плане родина Ильича ничуть не отличается от других городов: наклонившись над краем железной емкости, молчаливые люди в затрепанной одежде старательно переворачивают содержимое в поисках чего-нибудь ценного.

Каким образом область, имеющая не только богатейшие плодородные земли, но и несметное количество всевозможных промышленных предприятий, за столь краткий срок из процветающей превратилась в один из трех самых депрессивных районов страны – вот загадка!

Дело дошло до того, что всерьез обсуждается необходимость присоединения Ульяновской области к одной из соседних, более успешных.

Хорошо, что у местных жителей (если, конечно, здоровье позволяет) есть возможность пополнить свой стол фруктами и овощами, выращенными на дачных участках. Некоторые, выйдя на пенсию, окончательно перебираются из Ульяновска в одну из ближайших деревень. Так поступили и родители мужа.

«Хорошо иметь домик в деревне!» – эту фразу свекор, наломавшись за день «по хозяйству», ежевечерне произносит с самым горьким сарказмом.

Подъем еще затемно, тяжелейший труд. И до той поры, пока не приходится ложиться спать. Без выходных, отгулов и больничных. Это, пожалуй, сегодня единственная возможность для многих российских пенсионеров избежать полуголодного существования.

Любоваться пронзительно-щемящей красотой окружающей природы заросшими буйным разнотравьем косогорами, земляничными полянами, слюдяно поблескивающим в низине прудом и темнеющим за ним сосновым бором – им недосуг. С трудом распрямляя спину, ноющую после усердной битвы «за урожай», они вглядываются в небесную синь с одной мыслью: не собирается ли дождик?

Маленькая деревня с милым названием Дворики напоминает мне иллюстрацию к бунинским и чеховским рассказам. Время здесь, кажется, остановилось.

Деревенька настолько патриархальна, что здесь, как встарь, царит натуральный обмен. Деньги не в ходу, и мед пасечник с удовольствием обменяет на свежее молоко или мешок картошки.

Постучавший в ворота рыбак просит за крупного судака и двух тяжелых упругих лещей насыпать ему яблок.

Яблоки, кстати, в нашем саду и впрямь замечательные. А антоновка, моченая совершенно так же, как в девятнадцатом веке – в огромной деревянной бочке, переложенная ржаной соломой, – просто необыкновенно ароматна и вкусна.

«Уволенная» с огородных работ (во время прополки я повыдергивала совсем не то, что надо), набираю глубокую миску крупной, просвечивающей насквозь розовым душистой антоновки и забираюсь на сеновал с томиком Бунина.

Свежее сено пахнет так, что кружится голова. Но лежать совершенно невозможно: сено колется, щекочет. К тому же в сене кто-то шуршит – наверняка мыши. Я чувствую себя дезертиром, подло скрывающимся на сеновале во время войны не на жизнь, а на смерть. Но вместо того, чтобы ринуться «в атаку», надкусываю яблоко и открываю книгу.

Вот странное дело – в школе считала Бунина скучнейшим писателем. И после пыталась перечитывать, да так и не смогла. Но вот на сеновале, да «под антоновку» – ну до чего же хорошо!