Экологическая карта всегда разыгрывается в политике в канун выборов, убежден Андрей Салтыков, председатель городского Комитета по охране окружающей среды и природопользованию.

Президент Владимир Путин и кандидат номер один уже заявили о важности экологического вопроса. Изменит ли это что-нибудь в деле сохранения окружающей среды в перспективе, и как дела обстоят сегодня?

Об этом мы говорили с человеком, за которым прочно закрепилось «звание» главного эколога Ульяновска.

– Андрей Владимирович, Вы как-то назвали последние годы самыми грязными в экологическом смысле.

– В 2000 году президент своим указом об упразднении Госкомэкологии России фактически развалил государственную машину охраны окружающей среды. Было в ней много бюрократического, инертного, но были и очень ценные звенья, которые подкреплялись неплохим природоохранным законодательством. Руководство страны приняло концепцию экономического рывка за счет природы. В России на этом закончился так называемый ельцинский период золотого века экологии.

– Что это за золотой век?

– Скорее десятилетие. В девяностых годах экология быстро поднялась в рейтинге важных социальных проблем, она была в первой десятке, а иногда даже тройке. Это подхлестнулось и чернобыльскими событиями, и осознанием проблем заболеваемости, смертности. Я в ту пору возглавлял комитет по социальной экологии Ульяновского городского совета народных депутатов. Тогда быстро и относительно легко удавалось приостанавливать и даже закрывать вредные предприятия, федеральное законодательство было на нашей стороне.

Именно в это время, наконец, был закрыт литейный цех моторного завода на улице Кирова, который более 20 лет подрывал своими ядовитыми выбросами здоровье населения. Было ликвидировано экологическое гетто частного сектора у литейного цеха завода «Автозапчасть». Трущобы снесли, а людям дали квартиры. Сегодня же все иначе. Пример для наглядности: недавно мы нашли токсичную свалку на территории цехов бывшего радиолампового завода в Засвияжье. Передали дело областному комитету госэкоконтроля. Был начислен ущерб, предъявлен иск новому владельцу корпусов завода. Были выиграны все необходимые суды. Вплоть до самарского. Но иск на 350 миллионов рублей так до сих пор и не реализован. То ли приставы ничего не могут сделать, то ли вмешались влиятельные силы. История, похоже, потихонечку затихает. В девяностые годы этого быть в принципе не могло.

– Из-за разногласий с мэром Марусиным Вы оставляли городскую экологическую службу. Какой Вы ее нашли в пору перемен?

– Ушел в 1997 году. Когда уходил, у нас была одна из самых сильных в Россиигородских экологических служб. А когда в 2002 году вернулся, комитет был разрушен, город, в природоохранном смысле, остался без руля и ветрил: строй что хочешь, руби что хочешь – никаких преград. Всюду свалки, отходы, бродячие собаки, аварийные сливы, сбросы загрязняющих веществ. Тогда из федерального Административного кодекса почемуто были изъяты такие важнейшие для органов местного самоуправления статьи, как ответственность за нарушение правил благоустройства, за уничтожение и повреждение зеленых насаждений в городах, за несоблюдение правил содержания кошек и собак. Мы попытались восполнить пробелы в своем местном «кодексе», который разработали в 2002 году. В нем, в частности, были правила содержания животных, при создании которых мы использовали европейскую конвенцию по защите комнатных животных, Россия ее до сих пор не ратифицировала. Гордума эти правила вынуждена была отменить по протесту Генпрокуратуры. А протест был обоснован тем, что мы вышли за рамки муниципальных полномочий.

– То есть инициатива наказуема? Даже полезная?

– Вот такой парадокс. Многие города, которые пытаются своими силами решать экологические вопросы, сталкиваются с тем, что не имеют права этого делать. Природа ведь по новому российскому законодательству разделена по уровням власти. Например, у нас в городе все родники государственные, а не муниципальные. В свое время мы благоустроили за счет городского бюджета родники «Маришка», «Белый ключ», «Винновский» и другие, не задумываясь о том, в чьей они собственности. Теперь если собственность государственная, тратить на нее муниципальные деньги нельзя. Нельзя даже финансировать работы по очистке Свияги. А потом все удивляются, почему наши водоемы такие грязные. Когда в 2003 году в Винновской роще был обнаружен аварийный сброс солярки, вытекающей из родников, мы не стали разбираться, чья это собственность. Просто бросили туда экофондовские деньги из бюджета города, а теперь нам говорят, что это было нецелевое использование средств, потому что Винновская роща – не местный, а государственный природный памятник областного значения. Если в стране и даже в одном населенном пункте делить природу на нашу и не нашу, она, конечно, будет погибать.

– Нашумевшая тема – планируемое строительство многоэтажного здания центра художественной гимнастики с гостиницей, автостоянкой в парке имени Матросова…

– Власть одобряет строительство в этом парке спортивного комплекса, утверждая, что он ведь для детей, но никого не волнует, что как шагреневая кожа сокращается ценный зеленый островок в одной из самых загазованных зон города. Я всегда был против этого проекта и сейчас считаю, что в заявленном виде его реализовывать нельзя. Но разве можно быть уверенным в том, что нам удастся защитить эту позицию в экологической экспертизе, если, благодаря последним метаморфозам в федеральном законодательстве, госэкспертиза теперь у областного правительства своя, то есть не вполне независимая.

– Законодательное Собрание в прошлом году отменило важнейший нормативный акт – Закон «О порядке организации особо охраняемых территорий местного значения», каковыми являются все наши городские парки. Чем это грозит?

– Как нам сообщили в областном минприроды, сделано это было по протесту прокуратуры. Но недавно выяснилось, что фактически прокуратура не настаивала на отмене закона, а лишь указала на два пункта, требующих обновления. Мы просили ответственных руководителей минприроды и ЗСО, чтобы закон оставили в силе хотя бы до тех пор, пока не будет разработан и принят новый. Ничего не вышло. Теперь в отношении парков и иных муниципальных особо охраняемых природных территорий полный правовой вакуум и паралич. А жизнь требует постоянно принятия каких-то решений, согласований, развития городской системы территориальной охраны природы. Да это просто вредительство какое-то.

– Этой зимой в одной из городских газет прошло сообщение о продаже парка семьи Ульяновых.

Сомнительная информация, но если действительно правовой вакуум…

– Парк семьи Ульяновых не продали и не могут продать. Это муниципальная собственность. Его можно только сдать в аренду, причем если юрлицо отступает от условий городской власти, то договор может быть расторгнут. Сначала у руководства ООО «Парк», которое взяло в аренду парковую территорию, действительно были весьма вольные взгляды на перспективу своего бизнеса. Сейчас оно с пониманием относится к вопросам сохранения парка и согласовывает с нами свои действия.

– Во всем мире в парки вообще не пускают бизнес.

– Почему же? Бизнес в парках дело обычное. Важно, чтобы при этом парки оставались общедоступными и не передавались в собственность бизнес-структурам. Для этого необходимо иметь сильное «зеленое» законодательство. У нас законодательство другое, грефовское: откройте все, пустите бизнес, отдайте ему все в собственность навсегда. Он даст хоть какие-то средства, в том числе и на содержание парков. Эта губительная политика способна окончательно подорвать основы экобезопасности нашего государства.

– И все-таки президент сказал, что в стране складывается тревожная экологическая ситуация.

Вслед ему Медведев сказал, что без решения экологических проблем мы не решим задач, поставленных в рамках национальных проектов…

– Да, это признано, что само по себе является большим достижением. Но нужно ведь оценивать и политические тенденции. В последние годы происходила приватизация власти. Теперь власть во многом принадлежит частному капиталу. Разве будет он в ущерб своей прибыли вкладывать деньги в охрану окружающей среды? Будет по-прежнему действовать психологический штамп: природа у нас богатая, неисчерпаемая, ресурсов много – на всех хватит. Поэтому, когда вокруг раздаются восторженные голоса и меня поздравляют с тем, что наконец-то для экологов мрачный период жизни закончился, я на это смотрю весьма скептически.

Думаю, что кое-что, безусловно, поменяется в этой машине. Но реформа, скорее всего, затянется надолго, и пока она будет идти, система не будет работать эффективно. То есть работать с удвоенной нагрузкой придется нам, муниципалам, которых эта реформа, похоже, не коснется.

– А что вы можете в нынешних обстоятельствах?

– Реформой федерального и областного законодательства нас лишили контрольных полномочий. Ликвидирован городской целевой бюджетный экологический фонд. Все это парализовало контроль мэрии над экологической ситуацией в областном центре. В итоге город зарастает отходами. Утешает то, что у нас все же есть кое-какие деньги, хоть и не такие большие. С расчетом на них мы разработали, а Городская Дума утвердила две городские целевые экологические программы – «Чистый город» и «Зеленый город». Благодаря этому, хотя и очень сложно, но все же можно выполнять какие-то природоохранные мероприятия.

– Что у нас с Черным озером? Там постоянно какие-то акции, но оно стабильно завалено мусором.

– Какое сознание, такое озеро. Все относительно. Справедливости ради нужно сказать, что тот мусор, который там есть, это капля в море по сравнению с тем, что было в 90-е годы. Там была громадная свалка промышленных отходов, даже радиоактивных.

Теперь на ее месте разбиты аллеи.

Смею утверждать, что ничего особенно страшного против природы там не происходит. Наоборот, и это подтверждают ученые, пойменная экосистема, освобожденная от огородов и свалок, хорошо восстанавливается, природа чувствует себя там неплохо.

Не считая самого Черного озера, которое надо почистить от ила. Главное, что благодаря сооружению системы инженерной защиты на КНС-1 сейчас в озеро больше нет аварийных сбросов, которые в прошлом были обычным явлением.

– Еще один нашумевший объект – это Сенгилеевские горы.

Понимаю, что вопрос не в Вашей компетенции, но тем не менее…

– Мы обоснованно сравниваем их со Швейцарией. Но в Швейцарии в 1914 году по настоянию общественности был создан первый национальный парк, а у нас в этом году построен Сенгилеевский цементный завод, который разрушает наши горы. Сейчас они превращаются в лунный ландшафт. Из гор делают антигоры: была гора, а через время это кратер глубиной в девяносто метров. Там якобы проводят рекультивацию, а на деле просто производят рядовые посадки сосны на дне карьера. В этих посадках внизу люди уже собирают грибы. Новое поколение смотрит не на горизонт, не на Волгу, а на стены песчаника или известняка. Просто так ковырять это уникальное место, добывая сырье для цемента, – варварство. Сенгилеевские горы – это вопрос политический, имиджевый. В других регионах считается престижным иметь национальный парк и заповедник – особо охраняемую природную территорию федерального статуса. Мы же – в самом хвосте заповедного дела. Это очень нехороший политический имидж для области и ее руководства.