Если бы в мои «школьные годы чудесные» были такие школы, как в поселке Силикатный, что в Сенгилеевском районе! В этой школе мне нравится все: приветливые учителя, открытые ученики, добрые нянечки. Дух творческой свободы нравится. Здесь так выстроен учебный процесс, что дети не чувствуют внутренних трудностей каждодневной работы педколлектива – они ведь тоже работают. Практически наравне и обязательно – вместе.

Я должна знать все – и хорошее, и плохое

Мне жаль, что Марина Александровна, директор, настояла именно на этой фотографии – руководитель, мол, дело серьезное. На самом деле, директорствуя уже 11 лет, она может и любит не только улыбаться, но и заразительно хохотать. Ученики ценят это в Марине Александровне, как ценят и ее жесткость, никогда не переходящую в жестокость.

Почетный работник образования Ефремова не разделяет (к сожалению или к счастью?) жизнь на дом и работу. Как ни странно, семья – муж, дочь и сын – поддерживают Марину в том, что дом – это продолжение школы, а школа – продолжение дома. Может, такова судьба каждого настоящего руководителя?

– Марина, директор школы – это должность или профессия?

– Конечно, профессия, причем ей надо обучаться. Если ты прошел на производстве путь от рядового рабочего до директора, ты знаешь всю структуру. То же самое и в школе. Я вначале работала завучем по воспитательной работе, потом – по учебной, и только затем стала директором. Это хороший путь. Конкретно определенные функциональные обязанности завуча позволили приобрести опыт взаимодействия и с детьми, и с учителями. К сожалению, сама учителем работала очень мало.

– В селе до сих пор директор школы должен быть «святее папы Римского»?

– Безусловно – я ведь на виду не только в школе, но и за ее порогом. Где бы я здесь не была, меня воспринимают, прежде всего, как директора школы, а не как Марину, Ефремову. На селе понятие «учитель» означает «очень порядочный, праведный человек». И детьми мы, учителя, воспринимаемся только так.

– Лет 30 назад директорствовать было легче?

– В какой-то мере – наверное. Но тогда были свои сложности. У меня папа работал директором сельских школ с 1958 по 1991 год, и я видела его только в выходные. Он был, конечно же, коммунист, делал все правильно, ответственно, но иногда вставал поперек линии партии – его понижали до завуча, а года через два-три опять назначали директором, потому что любая школа без него разваливалась. Он всегда в первую очередь отстаивал интересы школы, детей.

– Влияют ли личные черты характера, возраст на то, как директора воспринимают ученики и учителя?

– Ну, конечно. Дети вообще любят молодых. Коллеги к молодости сначала относятся очень настороженно: молодо-зелено, не понятно, что будет дальше. Но если работать и ставить целью, что ты здесь будешь достаточно большой промежуток лет, коллектив постепенно это понимает. И отношение меняется. Личные черты.…Не зря говорят: какой учитель – такие ученики. Какой директор, такая и школа.

– В вас какие черты превалируют?

– Я трудолюбивый человек. Не деспот, но юношеский максимализм, к сожалению, во мне еще не умер. Могу иногда перегнуть палку, но потом – разогнуть. Если я не права, виновата – извинюсь и попрошу прощения. Выслушаю тех, на чьей стороне оказалась правда. Это очень важное качество, иначе движения вперед не будет. Говорят, что хороший директор тот, чьего ухода не замечают. У меня так не получается. Я не готова раздать все свои полномочия замам, потому что мне необходимо самой постоянно чувствовать пульс школьного организма. Я должна знать все – и хорошее, и плохое, чтобы вовремя реагировать.

Бабушка и гранты

– Одиннадцать лет назад вы понимали, какую ответственность взваливаете на себя?

– Нет. В принципе, я оказалась в 31 год на этом месте волею судьбы. Но мне хотелось уже тогда изменить в школе многое, и я чувствовала, что я это могу, потому что коллектив хороший и школа, в принципе, хорошая. Уже в 98-ом, через два года после моего назначения, мы вступили в эксперимент, чтобы хотя бы часть новаций, которые были на то время в образовании, ввести в конкретную школу. Нам очень хотелось, чтобы в школе началась новая жизнь. Попытались, и колесо завертелось. Мы тогда одними из первых в стране ввели модульную организацию образовательного процесса: учебный год делится на шесть периодов, и после каждых пяти недель учебы – недельные каникулы. Во втором полугодии учимся 6 недель, неделю отдыхаем. В учебном плане поменялось многое. Например, раньше черчение было один раз в неделю с 1 сентября по 31 мая. Это не очень хорошо, потому что детская память не может удерживать целую неделю выученное ранее. Теперь черчение – два часа в неделю. Заканчивается первое полугодие, и дети получают годовую оценку. Эту технологию ввел в свое время Петр Иванович Третьяков, профессор из Москвы. Центр санитарной гигиены подтвердил: тот каникулярный период, который и сейчас свойственен практически всем школам, ничем не оправдан. В принципе, занятия по триместрам, как у нас, рекомендованы всем школам.

– Почему же это не применяется?

– А я не знаю! По закону все эти периоды школа устанавливает самостоятельно, согласуя с учредителем. У нас сейчас ни педагог, ни ученик не сможет выдержать самой длинной третьей четверти – с 12 января по 23 марта. Ученые подтверждают: через 5 недель наступает пик перегрузок – дальше тревожность, утомляемость. Вот наши дети и уходят на недельный отдых как раз на пике перегрузок.

– Учителя это сразу приняли?

– Что вы! И родители сначала возмущались. А потом, когда снизилась острая заболеваемость у детей, внутренняя тревожность, проверяемая тестами, поселок привык к новому учебному ритму.

– Что еще нового появилось в вашей школе?

– Педагогический коллектив стал хорошей командой, которой по плечу любые дела. Вместе с другими девятью школами области в 2006 году мы выиграли президентский грант. В прошлом году заняли третье место среди лучших школ нашего региона, получили грант на 200 тысяч рублей и приобрели, наконец, мебель. Теперь в 10 из 19 кабинетов – новенькие столы и стулья.

– Трудно зарабатывать гранты?

– Трудно, когда писать не о чем – нет никакой работы. А когда есть результаты – нормально. В нашей школе очень творческие дети, поэтому достаточно искорки, чтобы полыхнуло, как следует. Вот, например, ребятишки сами нашли в газете заметку о том, что в селе Кротково, за Сенгилеем, окончательно погибает заброшенный храм. Съездили туда, познакомились с бабушкой, которая одна смотрит за храмом, и которую со своей болью не пускают ни в один кабинет. Дети поехали на прием к зам. главы района по социальным вопросам, рассказали о проблеме, устроили благотворительный концерт, сбор от которого пошел на возрождение храма. Потом власти помогли открыть бабушке счет. Этим летом дети поедут туда помогать уже физической работой. А как признание заслуг детей – вот, диплом Молодежного инициативного центра «За самое святое дело в 2007 году».

О роли ЕГЭ в воспитании гражданина

– Ваше федеративное школьное государство с выборами президента и парламента – больше игрушки или действительно дело?

– Школьное самоуправление нельзя превращать в игрушки – так гражданина не воспитаешь. У нас все на серьезном уровне, осмысленно. К примеру, у детей родилась инициатива – вернуть школьную форму. Они вышли с этим на родительское собрание, педсовет, потом – на совет школы. Приняли решение: будет форма – брюки, юбочка, пиджак. До этого обсуждение проходило и на страницах школьной газеты, где и редактор, и журналисты – ребятишки.

– Форма – это хорошо. А почему ребята не обсуждают плюсы и минусы ЕГЭ?

– Мы готовим законопослушных граждан, и сама я законопослушный человек. Зачем ввергать коллектив в смуту? В законе написано: ЕГЭ – единственная форма сдачи экзамена.

– А мы с вами, взрослые законопослушные люди, можем все же рассмотреть это новшество поближе? Мне, например, оно активно не нравится. Как по результатам школьного ЕГЭ университет поймет, его это студент, или нет? Нивелируется личность…

– ЕГЭ в самом деле, показывает только уровень подготовленности ребят по тому или иному предмету – больше ничего. В свое время мы, учителя, настаивали на том, чтобы при приеме в вуз ЕГЭ был «в том числе», чтобы у ребенка был выбор: сдавать либо ЕГЭ, либо по билетам, либо тестированием. Сейчас же мы не можем шагнуть ни вправо, ни влево – в этом вся проблема.

– Для учителей или учеников?

– Для всех. Сейчас сдают одно и то же и тот, кто «сам открою», и богом одаренный. Нельзя по одному тесту отделить зерна от плевел. Для некоторых учеников школа на два года становится «камерой хранения», потому что возможности ребенка закончились в 9 классе. Программа такова, что он не сдаст ЕГЭ и не получит аттестат. В этом году пока действует правило «плюс один» – то есть, ученик получает двойку, ему ставят тройку, зато он выходит с аттестатом. С 2009 года никаких «плюс» не будет. Куда пойдет человек без аттестата о среднем образовании?

– Зато с коррупцией в учебных заведениях боремся – ведь именно это ставили основной целью ЕГЭ.

– Идея с ЕГЭ, на самом деле, хорошая, но она не продумана до конца, что и страшно. Экзаменационные поля «В» и «С» – серьезные вещи. Но мне как раз это и непонятно. Школа дает определенный набор знаний и должна проверять именно это. Почему школа проверяет то, что стоит за пределами программы? Я считаю, что в школе все должны сдавать одинаковый обязательный минимальный уровень. А дальше «на сцену» должен выходить следующий уровень ЕГЭ. Если ученик хочет поступить в среднее профессиональное учреждение, сдает более усложненный ЕГЭ. Хочет поступить в вуз – ЕГЭ усложняется еще больше. Когда ученики и физико-математического, и социально-гуманитарного класса сдают один и тот же ЕГЭ, мы опять заставляем ребят учить все. Тогда какой смысл профильного обучения, зачем мы его ввели?

– Марина, учителей с мест кто-нибудь спрашивал о том, как на практике продвигается идея ЕГЭ?

– Только однажды, будучи в Москве в институте инновационного развития «Эврика», я пообщалась со своими коллегами из разных регионов – вот там наша боль вылилась и на начальство, и на ученых. Но ведь сейчас время лоббистов…

– Никогда не опускаются руки?

– Когда упираешься лбом в закрытую дверь, хочется все бросить и уйти. Когда доказываешь то, что само собой разумеется. Когда вводятся те изменения, которые не очень хорошо повлияют в дальнейшем на развитие школы, на образование, на детей.

– Не проще ли – сделаться обычным средним директором?

– Тогда надо уходить – не получится у меня по-другому: такой уж плохой воспитали. Наша школа не может жить спокойно – это неинтересно, в конце концов – скучно. Не хочу быть средней!