Чудо «номер 22»

Наконец-то руки дошли до забитых чем попало антресолей. А это что? Елки-палки — это же мой первый и единственный в жизни дневник. Вела я его уже в очень сознательном возрасте, когда готовилась стать мамой и когда ею стала. Не удержалась, открыла…

Растем

Да-а, с талией придется распрощаться. Хорошо, если не навсегда. Каждое утро начинается у зеркала: как мы смотримся в профиль? Растем… Хочу дочку — Аню, или Таню, или Лизу. Хочу сына — Олега, или Андрея, или Ваньку. Ладно, успеем подумать.

На работе мужики так и сыпят комплиментами. Ой, ты такая красивая. Ой, тебе так идет большой живот. Конечно, когда ты в таком положении мужчины могут без опаски упражняться в красноречии. Пусть развлекаются.

В автобусе стою, практически упираясь животом в нос сидящего молодого человека. Он меня, красавицу, не замечает. «Садись, дочка!» – ласково говорит сидящая рядом бабулька. Тихо ненавижу всех мужчин на свете.

Что-то я закисла. Плаксивая такая стала. А вдруг не рожу? Участковый врач «успокаивает»: соблюдай мои рекомендации, а то тут одна моя пациентка недавно померла… Потом ругается: «Раскормила ребенка-то! Завтра сидишь на диете — только яблоки и паровые котлеты».

Уничтожила 7 котлеток. Съела бы и 8 — но больше не осталось. Ребятенок развоевался: крутится и пинает по печени, как заправский дзюдоист. Кушать просит. Потерпи, малыш. Завтра взвесимся и поправим здоровье. После контрольного взвешивания — не поправилась! – бегу в магазин, затариваюсь мороженым, пироженым и шоколадом.

Роддом. Первый этаж

На первом этаже можно пролежать несколько дней — если врачи понимают, что родить легко у мамаши не получится. Слушать бесконечные беседы товарок по палате о их болячках тошно. Страшилки о неудачных родах — тем более. Так что погружаюсь в себя, стараясь не реагировать на реплики «Ну эта вот-вот родит»…

«Вот-вот» наступило на третий день. Вечером дежурный врач — молодой, толстенький и румяный, погрозил пальцем и «обрадовал»: «Разъелась мамаша! Завтра едите только творог и яблоки». Опять яблоки!!! Сам-то когда-последний раз яблоки лопал (мысли не вслух). Однако чуть забрезжил рассвет, проснулась непонятно от чего. Впрочем через несколько секунд стало понятно — процесс пошел. Стою в растерянности в темноте. Потом вежливо бужу соседку постарше: «У меня, кажется, началось». И завертелось… Самая яркая мысль из того утра — в адрес румяного врача. Фиг тебе, а не творог с яблоками!

Предродовая палата. Утро

Лежу у окна. За ним — серенькое, дождливое утро. Страх заглушает тоскливая мыслишка: «И никто-никто еще не знает». Мне бесконечно колят уколы, убыстряя процесс. Слышу, как врачи переговариваются в коридоре: «Савельева, может, сама родит? Нет, не родит». Господи, сейчас я расколюсь на две половинки…

На соседних койках – «цветник» (как ласково окрестили врачи). Одна уже еле стонет — не может разродиться сутки. Вторая вопит на все четыре этажа роддома. Третья — поет песни и требует к себе врача из женской консультации, чтобы та сделал укола, поскольку она измучилась и хочет спать. «Артистка!» – ругают ее акушеры. Выясняется, что она и есть настоящая артистка. Мне тоже очень хочется покричать. Но с неожиданной мудростью решаю: береги силы. И обращаюсь к поющей артистке от всей от души: «Заткнись, пожалуйста!». Она, сразу перестав орать, начинает дискуссия типа «а ты кто такая». Ее прерывает заливистый крик из соседней палаты — там появился на свет новый человечек. Мы все, еще не отмучившиеся, замолкаем. А когда же я?..

Предродовая палата. Вечер

К моей кровати подходят сразу трое медиков. Осторожно начинают разговор. Выясняется. Сама я не рожу – нужно кесарево сечение. Тянуть время больше нельзя. Как я перенесу наркоз — неизвестно (раньше не приходилось). Я должна дать согласие на операцию. И наконец – «Оля, ты ребенка для себя рожаешь? Одна будешь растить?»… Ничего себе вопросики… Что бы они значили?

Позже я узнаю, накануне во время такой же операции роженице стало плохо. Еле откачали.

Операция

Следующий час я уже не могу ни думать, ни чувствовать. Перед тем, как «уколоться и забыться» мелькает только одна паническая мыслишка: «Может, и не проснусь больше». Провал. Безвременье. И вдруг — далекий и настырный голос: «Оля, проснись, Оля, слышишь, у тебя сын». Интересно, где это я? Какой-такой сын? И тут меня весьма чувствительно приложили по щеке. «Как сына назовешь?». «Ванька», – выдыхаю я.

В палату еду на каталке. Водопадом полились истерические слезы. «Мне же холодно», – повторяю я под перестук зубов. Проваливаясь в сон, успеваю подумать — все.

Палата

Очухиваюсь поздно ночью от яркой вспышки света. Соседки-мамаши в количестве пяти сосредоточенно готовятся к ночной кормежке. Моего не принесли.

Утром обнаруживаю полную пропажу голоса. Наркоз — зараза! Веселая медсестра ставит мне на грудь банки и уходит по важным делам. Лежу. Наблюдаю, как вспучивается и лопается до крови кожа под банками. Сказать не могу — никто не слышит. Соседка бросает на меня случайный взгляд… Наконец прибежала-засуетилась медсестра. Послала бы я тебя, если бы не онемела! Моего не принесли.

Еще сутки сплю бессистемно. Болит все и везде. Моего не принесли.

Доктор заставляет пить бульон и минералку, вставать и делать пару шагов по палате. Изверг! Да у меня вместо живота — одна сплошная боль. Моего не принесли.

После родов прошло два дня. «Я родила или нет? Он плакал или нет?» – пристаю к каждому врачу. Наконец они «сдались».

Здравствуй!

Миг, который буду помнить всю жизнь. Господи, какое чудо… Лохматенький, с нахмуренными бровками, ямочкой на подбородке, синими глазищами. И в одну секунду жизнь разделилась на «до» и «после». И с этой секунды Я превратилось в МЫ. И я задыхаюсь от нежности к этой крохе.

Ванька ест с жадностью, захлебываясь. А под окном маются от нетерпения новоявленные дед и бабушка. Доползаю до окна — смотрите! «Ой, какой большой!» – кричит бабушка. «Еще бы! Баскетболист!», – приосаниваюсь я. 54 см и 3500 г — как написано на куске зеленой клеенки, что привязана к сыновней ручке. И еще — номер 22.

Потом у моего любимого «номера 22» так много будет «в первый раз». Будет первая улыбка, когда распахнув глазенки, он внимательно посмотрит на меня и улыбнется — привет, я тебя узнал! – и я почти заплачу от затопившей душу любви. Будет первое «агу», произносимое на разные лады — сосредоточенно, сердито, весело и просто для «болтовни». Будет первый шаг, когда надо преодолеть целую пропасть до маминых надежных рук, и он повизгивает от нетерпения и легкого страха.

Но все это потом. А пока ты просто испытываешь никогда не ведомое раньше счастье. Счастье, которое отныне и на всю оставшуюся жизнь всегда с тобой.