В прошлом номере «ДЗ» мы предложили читателям обсудить проблемы медицинского обслуживания в поликлиниках и больницах области. В редакцию уже поступили первые отклики.

Больные вопросы

«Травма бытовая в трезвом виде», как указано в выписке из истории болезни, надолго уложила меня на больничную койку. Процесс лёжки сопровождался уколами, манипуляциями медиков по устранению посттравматического гемоторакса и другими болевыми ощущениями. С младых лет помня наставление отечественной медицины «Терпи коза, а то мамой будешь!» – я стойко переносила все тяготы и лишения госпитализации. Лишь иногда, когда было уж совсем невмоготу, с языка срывались вопросы типа: «А нельзя ли иначе?». Я назвала эти вопросы больными и обещала товарищам по несчастью задать некоторые лично министру здравоохранения Ульяновской области господину Прокину.

Почему помощь не скорая?

Простите, господин министр, за натурализм, но я не могу умолчать подробности моего падения, раскрывая суть заданного вопроса. Оно случилось моментально и крайне болезненно. В темноте я шагнула к багажнику машины и в ту же секунду услыхала треск собственных рёбер. Гаражный мрак осветился снопом ослепительно белых искр. Дальше – небольшой провал памяти, жуткая боль, обнаружение себя на дне смотровой ямы, тщетные попытки глотнуть хоть молекулу воздуха.

«Скорая» приехала достаточно быстро. Два молодых человека поцокали языками, осмотрев мой драный бок, и любезно пригласили в авто с красным крестом. Всё ещё задыхаясь и стеная от боли, я просила сделать обезболивающий укол, но просьба была тщетной – нет лекарств. Молодые люди привезли меня к травмпункту, объяснили по какому коридору надо идти, чтобы попасть на приём к доктору и уехали, не попрощавшись.

Вот тут-то и возник мой первый больной вопрос: почему «скорая» не оказала мне помощь? Добраться до травмпункта я могла бы и без звонка по номеру 03 – быстрее и комфортнее.

Почему в травмпункте «живая очередь»?

Как ни длинён и извилист был коридор, ведущий к приёмной травматолога, я всё же сумела преодолеть его самостоятельно. Рассчитывать было не на кого: в тот вечерний час я видела только одного человека в белом халате – регистратора. Но дама работала с документами, не до увечных людей ей было.

У кабинета травматолога томилась большая очередь.

– Граждане, – взмолилась я, – мне очень плохо, я задыхаюсь, ужасно болит сердце!

Граждане угрюмо молчали, закрыв своими телами, как китайской стеной, подступы к кабинету врача. Через двадцать минут я буквально упала на эту равнодушную стену. Люди брезгливо расступились. Благодаря этому падение пришлось прямо на заветную дверь, на ручке которой я и повисла.

Доктор был занят беседой с пациенткой, которая упорно добивалась продления больничного листа. Медсестра была явно недовольна моим вторжением.

– У нас приём в порядке живой очереди!

От депортации в коридор спас меня случайный взгляд доктора. Он, видимо, сразу определил моё состояние и приказал сестре сделать обезболивающий укол. Сестра тут же заявила, что названное доктором средство кончилось ещё утром и что «вообще на всех лекарств не напасёшься». Доктор повторил своё распоряжение повышенным тоном. После этого я получила инъекцию. Судя по своим дальнейшим ощущениям – чего-то совершенно безобидного.

Меня осмотрели. Направили на рентген. Опять бесконечный коридор, отсутствие сопровождения, второе преодоление сопротивления очереди. Диагноз: перелом четырёх рёбер со смещением, подозрение на гемоторакс.

Почему «скорая» идёт по маршруту?

Наконец-то сестра избавилась от моего присутствия в кабинете травматолога. Мне велено ждать в коридоре «или где-нибудь» приезда «скорой помощи», которая должна отвезти меня в больницу. Приткнулась на ступенях запасного выхода. Подъезжают и отъезжают машины с красными крестами. Которая из них моя? Нет сил ждать. Подходить к машинам и спрашивать – нет возможности.

Прошло больше получаса. По каким-то интуитивным признакам мне удалось угадать нужную машину. Кое-как взгромоздившись на её высокий для увечных борт, терплю боль из последних сил. Но путь до больницы ещё не скор. Наша «скорая помощь», оказывается едет «по маршруту». Это значит, что мы должны принять на борт и доставить по тому же адресу больных из других лечебных учреждений.

– Много ли людей нам собирать? – спрашиваю у экипажа.

– Пока одного, – отвечает медбрат.

Машина долго виляет по закоулкам Засвияжья. Наконец – долгожданный попутчик.

С момента его появления я стала просить кислородную маску. К проблеме дыхания, связанной с полученной травмой, прибавилась угроза получить шок от присутствия попутчика. Это был бомж, одежда которого долго служила ему бессменным памперсом. Гражданин активно чесался, сморкался, лазил к себе за пазуху и что-то энергично стряхивал с покрытых грязными язвами рук.

– Приказ губернатора обслуживать бомжей наравне со всеми гражданами! – пояснил ситуацию медбрат.

И я опять задумалась об эффективности организации работы «скорой помощи».

Почему в больнице мы лишние?

Я, конечно, понимаю, что ульяновское медучилище – далеко не институт благородных девиц. Но чтобы до такой степени далеко, не поверила бы, не находясь три недели на попечении младшего и среднего медперсонала.

В больнице оправдались самые худшие мои опасения: я попала в одно отделение со своим попутчиком. В приёмном покое его лишь частично освободили от биологического оружия – сняли вечные памперсы и нательную ветошь. На немытое тело был надет женский больничный халат.

Бельё заменяла сплошная татуировка, проглядывающая кое-где сквозь грязь и струпья. В таком виде и при всех неповторимых запахах субъект возлежал в коридоре на расстоянии протянутой руки от моей больничной койки.

В больнице, наконец, я получила желанную инъекцию обезболивающего препарата и даже задремала. А проснулась от того, что молоденькая медсестра кричала над изголовьем:

– Вставай на укол!

– Извините, я не смогу встать. Шевельнуться больно!

– Можешь. Все встают, и ты двигай!

Было 6 часов утра 22 августа. А две недели спустя точно под такой окрик попал мужчина, которому ночью сделали операцию на аорту. Больной подчинился, на забинтованных ногах добрался до процедурной, потом пошёл в туалет. Там его и нашли в луже крови и увезли в реанимацию. Через три дня мужчина вернулся в коридор, опять его заставили идти своими ногами на укол и опять он попал в реанимацию.

Наблюдая за медсёстрами, которые устраивают громогласные посиделки у открытых дверей палат в «тихий час» и после 10 вечера, пытаясь поднять их ночью для оказания помощи тяжёлым больным, я пришла к выводу, что мы, больные, мешаем им жить. Мы в больнице лишние! А ещё я заметила, что обращение врачей к больным мало чем отличается, от медсестринского.

А нельзя ли иначе, господин Прокин?

Екатерина Орлова