В силу разного рода обстоятельств я стал обитателем в общем-то ничем не примечательного двора, находящегося между центром и окраиной города, лет 17 тому назад. Союз тогда уже развалился, над Россией отшумела перестройка, над страной заструился уж такой «пряный» воздух демократии, что хоть на бутерброд намазывай.

Каждый год мы отмечаем День независимости России, правда, от кого мы стали независимыми, трудно сказать. Но каждый из нас в отдельности стал крепко зависим от жизни, которая протекает в российских берегах. Дядя Пантелей, самый старый житель нашего двора, рассказывает, что после войны лет двадцать подряд весь двор спал не в квартирах, а на лужайке, кто-то выносил рскладушки, кто-то бросал матрацы прямо на землю. И никто никого не грабил, тем более – не убивал, хотя, случалось, и ссорились, и пили, и кулаками махали, но утром все дружно шли на заводы и фабрики. Что, строить социализм? Да полноте, этот социализм был нужен, может быть, только нашему землячку Михаилу Андреевичу Суслову, а мужчины и женщины, как с нашего, так и с других дворов, шли заработать на кусок хлеба. И зарабатывали, и детей растили, и родных стариков берегли. Но все это в прошлом. А что же в настоящем?

ЭТИ НЕ ПРОПАДУТ…

Наш двор – со своей, особой архитектурой. Говорят, что здесь стояли деревянные бараки дореволюционной постройки. В 70-х годах прошлого века их снесли и возвели три пятиэтажных дома типа «хрущебы». Остались два двухэтажных дома кирпичной кладки, которые хозспособом поставили после войны рабочие приборостроительного завода. Двор почти непроходной, и чтобы всякие ловкачи не сокращали через него свой путь, мужики с одного из въездов положили бетонные блоки. С лихими хозяевами иномарок долго шла война, но двор эту баталию выиграл. Последний довод убедил всех – «неотложка» до любого подъезда доходит без помех.

Олигархи здесь не живут. И слава Богу. Коренное же население, сразу скажем, живет плохо. Никак не забуду запах постной похлебки послевоенных лет. Поднимаюсь к себе на четвертый этаж, и слышу этот запах. Подташнивает. В подъезде в основном – пенсионеры. Что же, им пенсии не хватает, чтобы нормально столоваться? Не думаю. Но часто ловлю в разговоре такие факты, дети и внуки сидят без работы, а значит, – и без копейки. Вот и купила баба Настя своему внуку дорогую куртку, к лику нищеты сейчас относятся брезгливо. Ну, а сама-то она как-нибудь перебьется с хлеба на воду.

Нельзя сказать, что весь двор поражен нищетой. Вот Ванька Беляк устроился неплохо. У него свой фургон-вездеход, работает он по найму в каком-то ресторанчике, ездит по районам, скупает свиней, телят, свежует их и поставляет мясо на кухню ресторана. Естественно, не обделяет он и себя, но, к его чести, не кичится этим и не дразнит соседей. Когда и чего приносит он в свою квартиру, – никто не видел и не знает, зато запах в подъезде говорит сам за себя. Про Ваньку так и говорят: этот не пропадет.

Так же говорят и про Дусю Кухню. Когда-то она служила в заводской столовой, а на этом предприятии тогда работало полдвора. Вот ее Кухней и прозвали. Она – пенсионерка. Имеет то ли друзей, то ли родственников на дальнем лесном кордоне. С весны до осени ездит к ним постоянно. Возвращается с дарами природы. В ее рюкзаке – все полезные и лекарственные травы, в которых она знает толк. Маленький пучок – 30 рублей. Разбирают моментально. Она продает лесную клубнику, малину, ежевику, у нее и грибов целый набор, даже грузди есть. Дуся Кухня нисколько не грустит о развалившемся заводе, работу ей дает сама природа, правда, говорят, что скоро и окрестные леса окажутся в частных руках, и тогда туда не сунешься. А пока наша Кухня довольна жизнью, но… Складывает-то она рубль к рублю ради того, чтобы содержать талантливую внучку на платной учебе в университете. Да черт с ним, с вашим капитализмом, пусть будет и учеба платной, но ведь ни верхи, ни низы к этому абсолютно не готовы, а все туда же…

И ЭТИ НЕ ПРОПАДУТ, НО…

Кроме Беляка, Дуси Кухни можно назвать еще несколько человек, которые вполне сносно сводят концы с концами. Одни мозгами, другие руками служат работодателям. Ну, а дальше – настоящий Бермудский треугольник, в котором, то ли к счастью, то ли к сожалению, люди не исчезают бесследно, но барахтаются, словно в тухлой луже, отравляя жизнь себе и другим. Много лет подряд от подъезда к подъезду шастал Петька Кормилец. Наглотавшись морилки, он матерился, проклинал всех и постоянно орал: «Я вас кормлю!». Под белой горячкой он, видимо, однажды вообразил, что работает на хлебозаводе, что он – пекарь высочайшего разряда. Кончилось тем, что его обнаружили в садах над Волгой, ноги торчали из бочки, никаких следов убийства на нем не было. Сдается, он кого-то «достал» до такой степени, что его просто воткнули в бочку, в которой он и отошел в другое мирозданье.

На втором этаже «хрущебы» живет некая Потьма (так обычно называются села). Неизвестно, что она пьет, но по пьяни отличается невероятным «красноречием». К жителям подъезда, сидящим внизу на лавочке, она обращается, никогда не повторяясь. «Эй, ты, хрюкало!» – артистически громогласила она неделю назад. На следующий день выдавала новую фразу: «Эй, ты, барсучья морда!». Когда-то она жила в центре, имела трехкомнатную квартиру, сменяла на однокомнатную, к нам во двор, и вот разгоняет скуку. Вызывали милицию, мол, хамит женщина безмерно. Те, послушав рулады Потьмы, посоветовали не сидеть у нее под окном. Только и всего.

Недалеко от нашего двора – пункт приема черных и цветных металлов и аптека. Сашка Гвоздок обычно ходит с клюшечкой, говорит, ноги болят, все сосуды сивухой засалило. Но, обнаружив где-то едва ли не задний мост от КАМаза, он бросает клюку, впрягается в тележку на велосипедных колесах и везет лом на сдачу. Потом – в аптеку, набирает кошелку настойки боярышника, перца красного стручкового. Садятся они с дружком Еремой в детскую песочницу, пьют из пузырьков весьма крепкую влагу, закусывая бородинским хлебцем, и начинают играть в карты. Затем скандалят, потом – в драку. А утром… дружки, не помня вчерашнего, опохмеляются перчиком, и все неизменно повторяется.

А вот Жорка Носков – мастер на все руки, запущенные квартиры ремонтирует так, что глаз не оторвешь. Работает на стройке, но его трудовая книжка лежит у него дома. Работодатель ее не берет. В своей родной России Жорки как бы нет, не существует. Ходил он по разным чиновникам и конторам, – глухая стена, говорят только со смешком: у нас демократия.

Сейчас в квартирах «хрущеб» на втором этаже, окна которых выходят ближе к козырькам подьездов, мужики ставят металлические решетки. У Полозковых, людей не богатых, уехали они к родственникам в деревню, выкрали буквально все: телевизор, пальтишки, куртки, плащи, даже нижнее белье. Дед Пантелей не устает рассказывать, как когда-то жили нараспашку.

Что же с нами произошло? Почему человеческий лик вдруг потерял свои вековые природные черты и расплывается, как масляное пятно на ветхом полотне? Знаете, поражает не то, что тут сразу не ответишь. Жуткая суть в том, что ответа никто не ищет. Равнодушие, погоня за золотым тельцом заслонили душу жизни. И очень многие делают вид, что так в России было всегда. Лжете, господа!

Андрей РАСКАТОВ