В 1930-е годы советской партноменклатуре смертельно опасно было сомневаться в правильности методов сталинского курса. А этот человек смел иметь собственное мнение. Более того, вел переговоры с Кировым, предлагая выдвинуть его на пост генсека. В сентябре 1937 года, беседуя по телефону со Сталиным, открыто усомнился в вине Тухачевского и других «врагов народа». Сам, насколько мог, старался противостоять шельмованию товарищей. Вскоре его арестовали, а 29 июля 1938 года расстреляли. В Ульяновске улицу, носившую его имя, переименовали в улицу Островского, а бывший соратник по губкому в своей диссертации и печатных изданиях клеймил «ярого врага народа Варейкиса». Для сталинского окружения Иосиф Михайлович Варейкис, умевший самостоятельно мыслить и принимать решения, был крайне неудобен. Еще в 1918 году в Симбирске он писал: «Пролетарская демократия не имеет и не должна иметь идолов». Спустя полвека с лишним Молотов в частной беседе наговаривал на Варейкиса, что тот якобы «был агентом царской охранки», «выступал против ленинской линии». И это при том, что «врага» реабилитировали еще весной 1956 года Нынешней осенью исполняется 115 лет со дня рождения Иосифа Михайловича.

Изначально он звался Юозасом, а фамилию получил от литовской деревни Варейкяй, где появился на свет 6 (18 по нов. ст.) октября 1894г. в крестьянской семье. Начинал подпаском, потом семья перебралась в Подольск. В Подмосковье имя трансформировалось в «Иосифа». Литовский парень работал токарем, а под влиянием дяди-революционера участвовал в забастовках и вел антивоенную агитацию.

Причем он не был зашоренным радикалом-экстремистом, а старался развиваться всесторонне. Любил музыку, гонял футбольный мяч, брал уроки рисования у знаменитого художника Василия Поленова. Весной 1917 года молодого рабочего избрали заместителем председателя Подольского городского Совета, в августе – делегировали на Украину.

А в мае 1918 года Иосиф Варейкис был направлен в Симбирск для усиления местного руководства. Он возглавил губком партии и занял пост товарища председателя губисполкома. «Было ему тогда, приблизительно, около 25 лет, однако он выглядел намного старше.

Невысокий, довольно плотный, темного лица, внешности неброской, богатый шевелюрой…

Походка быстрая, легкая. Взгляд глубокий, острый, но не колкий, располагающий к себе. В общении был прост и доступен. Манера говорить с людьми – без позы, не начальственная, не допускающая чрезмерного поклонения к себе. В нем все располагало к нему. Чувствовалось с его стороны уважение к другому. Одет был скромно. Я не видел его иначе как в одной и той же чистой, несколько поношенной, рабочей блузе, которую заменил на такую же новую сатиновую только в 1919 году При очередном посещении им губисполкома, заметив это, про себя подумал: наконец разжился человек», – таков словесный портрет Варейкиса, «нарисованный» в письме ульяновскому краеведу Александру Блохинцеву бывшим работником губисполкома Юлием Ивановым.

Поволжье в ту пору было одной из самых «горячих точек». На штыках мятежного чехословацкого корпуса в Самаре воцарился режим Комитета членов Учредительного собрания (Комуч). Оборона Симбирска встала во главу угла. По инициативе командарма 1-й армии Восточного фронта Михаила Тухачевского в июле 1918 года впервые была проведена мобилизация царских офицеров в советские войска.

Лишь к концу года симбирский опыт распространился на всю Красную Армию. В этом начинании 25-летнего командарма полностью поддержал 24-летний председатель губкома. Но офицер офицеру рознь. Главком Восточного фронта, бывший подполковник Михаил Артемьевич Муравьев возомнил себя Наполеоном и Гарибальди «в одном флаконе». Главнокомандующий-авантюрист, прибыв в Симбирск 10 июля 1918 года, объявил о разрыве Брестского договора и замирении с белочехами, призвав развернуть фронт и с берегов Волги объявить войну Германии. Это был воистину удар в спину власти, которой присягал изменник. Отказавшегося идти с мятежниками Тухачевского арестовали, здание губисполкома окружили броневиками. Ленин слал телеграммы с приказом расстрелять Муравьева, но симбирские большевики были лишены связи с Москвой.

Иосифу Варейкису пришлось действовать на свой страх и риск. Очевидец событий Юлий Иванов рассказывал: «Избежавший ареста председатель губкома Варейкис, однако, не растерялся и с другими коммунистами сделал все, чтоб ликвидировать мятеж. Ночью должно было состояться в здании кадетского корпуса совместное заседание губисполкома. Тут-то и было принято смелое решение ликвидировать Муравьева во время этого заседания. Для этого в помещение губисполкома ввели несколько десятков латышей из московского отряда. Втащили пулемет, который тщательно замаскировали. Красноармейцев тоже расставили не на виду. Когда Муравьев вошел с сопровождающими в зал, у дверей была поставлена его охрана – два матроса, которых легко, без шума обезоружили и увели латыши. Заседание открыл Варейкис и дал слово Муравьеву. Муравьеву дали высказаться и тут же дали ему отпор. Наступила гробовая тишина. Был объявлен перерыв. Муравьев встал, собираясь уже выходить. Между тем через стекло двери все время наблюдал за происходящим в комнате командир отряда Медведь и ждал сигнала. Такой сигнал – взмах рукой – был подан Варейкисом. Тут же распахнулась дверь, за которой были латыши».

Боец того отряда Сергей Авакумов вспоминал: «Время было далеко уже за полночь, и находились все время в возбужденном состоянии, но вдруг последовал возглас: «Вот он!», и мы увидели: в дверях стоитМуравьев, а рядом с ним стрелок-коммунист нашего полка, который взял за грудь Муравьева. Действие стрелка Муравьеву показалось слишком оскорбительным – осмелившийся поднять руку на главнокомандующего, – последний выхватывает маузер с целью пристрелить смельчака, но тут же получает удар по руке, и заряд следует вверх. Тут же получает разрядку и наше напряженное состояние. Сделав шаг назад, вскинув винтовки на изготовку к стрельбе, производим залп.

Изменник, сраженный, упал навзничь в дверях». А Юлий Иванов подчеркивал: «Мое мнение, если б дело ограничилось только арестом Муравьева, а не его смертью, трудно сказать, чем все это кончилось. Хотя положение было критическим-безнадежным, однако сгруппировавшиеся вокруг Варейкиса не растерялись, не пали духом и готовы были встретить всякую случайность. Об этом можно судить уже по приказу Варейкиса, а именно: «…если Муравьев окажет сопротивление при его аресте и перевес окажется на его с сообщниками стороне – стрелять прямо в комнату, невзирая, кто там находится – свои или чужие».

И это не легенда, а суровая действительность».

Тогда, в июле 1918 года, Иосифу не суждено было погибнуть от «своих» пуль. Они настигли его двадцать лет спустя… Он руководил обороной города, оспаривал в столице действия распоясавшегося военного трибунала, публиковал статьи и выступал на митингах, боролся с разрухой и тифом – показывая пример, даже сбрил роскошную шевелюру. «Тогда я был действительно кипяток», признавался он позже другу – Серго Орджоникидзе. Пытаясь расшевелить «сонный Симбирск», в 1919 году Иосиф открыл Пролетарский университет, где сам читал лекции. По инициативе Иосифа в городе появился первый советский памятник – Карлу Марксу. Правда, открыт он был уже после отъезда Варейкиса из Симбирска. Кстати, его, едва ли не единственного из партийных «вождей» и самого молодого руководителя нашего края, симбиряне в августе 1920 года не желали отпускать и просили остаться.

А потом партия бросала Варейкиса на работу в Белоруссию и Азербайджан, Украину и Среднюю Азию, различные регионы России (Москву, Саратов, Воронеж, Сталинград, Владивосток). Именно Варейкис в 1920-е годы «был инициатором постройки бакинского трамвая, впервые созданного в Советской России собственными советскими средствами».

Кто знает, останься Иосиф Михайлович в Симбирске, может, и у нас трамвай появился бы не в 1954 году, а на десятилетия раньше.

Антон ШАБАЛКИН, архивист.