Руководитель ульяновской общественной организации «Правовой фонд» Игорь Корнилов звонит мне, пока я нахожусь в отпуске, и рассказывает историю о найденной на улице избитой девочке. Соль рассказа в том, что, пока работники фонда не занялись ребенком, ответственные органы отказывались вмешиваться в проблему. Я объясняю, что смогу заняться поднятой им темой только после выхода на работу, а девочке, очевидно, помощь нужна безотлагательно.

Ничего страшного, успокаивает правозащитник – как помочь ребенку, сотрудники фонда знают, а вот как в целом изменить подход госорганов и чиновников к проблемам детей – увы. Через пару недель мы встречаемся, чтобы Корнилов рассказал о подвижках в судьбе избитой девочки и высказал накопившееся за несколько лет работы в фонде.

Правовой фонд существует у нас с 2001 года. Работают в нем около 30 человек. Сотрудники приходят и уходят, за восемь лет работы у организации сменилось несколько руководителей. «Люди быстро разочаровываются в такой работе, она слишком неблагодарная, тем более зарплаты нет, и каждый служит где-то еще, совмещая общественную деятельность с основным местом», – объясняет Корнилов.

Среди его сотрудников есть адвокаты, юристы, бывшие работники правоохранительных органов, бывшие осужденные, родители осужденных – обычно помогать другим приходит тот, кто сам в свое время столкнулся с несправедливостью. «Но у нас нет политиков – и хорошо, – добавляет Корнилов. – Мы не держим людей, которые стараются на этом неблагодарном деле заработать политический или материальный капитал». Он также просит заострить внимание на том, что фонд подключается к решению проблем, когда очевидно нарушены права граждан. В попытках отстоять какой-то интерес сотрудники помогать не будут. Обижающихся на такую позицию немало, но фонду хватает работы по проблемам, понастоящему требующим вмешательства правозащитников.

По закону должны были бросить на улице Та же история с девочкой. О найденном поздно вечером на улице избитом шестилетнем ребенке в фонд сообщили прохожие.

Одна из сотрудниц забрала ребенка к себе.

Со слов девочки, ее избила сожительница отца. Когда нашлась мать, выяснилось, что при разводе суд оставил девочку с пьющим отцом – в его пользу была зачтена прописка, которой мать не имела. В дежурной части милиции выезжать на место происшествия, по словам Корнилова, отказались и предложили прийти утром писать заявление. Правозащитники вызвали «Скорую» – у девочки были травмы, требующие освидетельствования: признаки сотрясения мозга, ушибы головы, поврежденный глаз. Дежурный педиатр по области отправил ребенка в нейрохирургию.

И только после того, как проводивший обследование врач включил в сводку информацию о зафиксированных криминальных травмах девочки и сообщил об этом областному педиатру, который начал звонить в дежурную часть, появилась милиция.

На следующий день Корнилов начал созваниваться с органами соцзащиты,чтобы поместить девочку в реабилитационный центр, пока не решен вопрос, кто ее будет воспитывать.

Чтобы добиться этого, пришлось выходить на начальника отдела обеспечения деятельности комиссии по делам несовершеннолетних правительства области Людмилу Хижняк. «Я не считаю нормальным, чтобы по поводу каждого ребенка мы должны выходить на руководителей из правительства», – говорит Корнилов.

В органах соцзащиты, впрочем, добавляет он, не посчитали нормальным другое – что правозащитники забрали ребенка с улицы. «Начали обвинять в превышении полномочий, сказали, что мы не должны были забирать ребенка к себе, кормить его, мыть, переодевать. Спрашивали: а если бы ей стало плохо и она умерла бы у вас? То есть мы должны были побеспокоиться о себе и не идти на риск, лишь бы нам было хорошо и спокойно? Они ставят вопрос о том, что мы имеем право делать, но лучше бы вспомнили, что они должны делать, что должна была сделать милиция, органы опеки. Если бы все эти инстанции работали, как положено, мы просто не успели бы физически вмешаться», – высказывает он наболевшее.

Или побег, или самоубийство Фонд занимается многими частными вопросами, связанными с детьми. Почти каждый из них – иллюстрация убийственной, как говорит Корнилов, заботы о детях. К примеру, под Димитровградом живет беженка из Узбекистана с двумя детьми. У женщины нет паспорта, и она без него не может не то чтобы на работу устроиться – получить справку о том, что она малоимущая. Фонд настаивает на помещении детей в социально-реабилитационный центр на время, пока матери будут делать документы. Но органы опеки считают, что в этом случае детей нужно оставить без матери – лишить ее родительских прав. В том же Димитровграде живет бабушка, воспитывающая по опеке восьмерых внуков. Их родители, то есть ее дети, все лишены родительских прав – они пьют и употребляют наркотики, имеют судимости. По информации Корнилова, бабушка внуками практически не занимается и в ее возможностях о них позаботиться есть большие сомнения: если она не смогла воспитать своих детей, то почему с внуками будет по-другому.

Фонд добивается того, чтобы существующая норма закона о защите детей, находящихся в трудной ситуации, действовала полноценно. К примеру, несовершеннолетним жертвам насильников нужно менять место жительства – переживших этот кошмар детей окружающие могут довести до самоубийства, чему уже были примеры. В Карсуне повесился 17-летний мальчик, над которым посмеялись, когда он пришел в милицию, чтобы рассказать о совершенном над ним насилии. Смены места жительства другого ребенка фонд сейчас пытается добиться. Он был изнасилован дважды и получил острое психическое расстройство.

Лепту в поломанную судьбу ребенка внесли не только насильники, но и начавшие издеваться над ним окружающие, знавшие о произошедшем. Объектами преследований наверняка станут и жертвы пономаря Берсенева, дело которого недавно начали рассматривать в суде. «В таких ситуациях в худшем случае суицидом или побегом из дома все кончается, а лучшего не бывает, потому что второй вариант – они начинают детской проституцией заниматься», – говорит Корнилов. Но органы опеки в смене места жительства пострадавших детей не заинтересованы – это увеличение бюджетных расходов.

Накладным для бюджета зачастую оказывается и поиск родственников у детей, родители которых погибли, продолжает правозащитник: «У власти часто подход один: остался ребенок без родителей, давайте его в детский дом. А давайте не будем этого делать, у него же есть нормальный дом, есть родственники, близкие и дальние, давайте найдем их».

Дорожный знак в кустах Накапливаясь, частные проблемы переходят в общие, после изучения которых фонд нередко предлагает способы решения. Среди положительных примеров – вопрос о предупреждении туберкулеза среди детей. «У нас ежегодно выявляется 500 детей-контактников, которые проживают с больными открытой и опасной формой туберкулеза. При этом у детей заболевание выявляется в поздних стадиях, когда лечение практически не эффективно, что ведет к росту детской смертности. В 2004 году был принят федеральный закон о предоставлении отдельного жилья лицам с открытой и опасной формой туберкулеза. Федеральный закон содержал ссылку, что порядок предоставления жилья определяется регионом, и у нас из-за этого квартиры не предоставлялись. Только после нашего вмешательства все спохватились, что что-то надо делать. И то мы здесь все круги прошли, а потом написали Путину. Приехала Голикова, убедилась, что все так и есть, отдельно заострила внимание по туберкулезникам, и после этого, наконец, начали принимать областной закон. Сейчас пытаемся его заставить работать – уже пять человек к нам обратились по поводу получения жилья», – рассказывает правозащитник.

Среди пока не решенных до конца проблем – безопасность детей на дорогах, перечисляет Корнилов: «В 2007 году то, о чем мы просили, было сделано: у каждой школы появились лежачие полицейские. Но не был поставлен светофор на улице Хрустальной.

Там находится интернат для слабослышащих и глухих детей. Многие водители не знают об этом, а указатель стоит за кустами, и его не видно. Поэтому, когда они видят переходящего дорогу ребенка, начинают сигналить и думают, что он услышит. А ребенок просто не реагирует, и водители там уже все столбы посшибали, пытаясь уйти от столкновения.

Букин нам написал в ответ на обращение: нет необходимости организации перехода в связи с тем, что за последние пять лет по указанному адресу не зарегистрировано ДТП с участием пешеходов. То есть, пока никто под колеса не попал, они палец о палец не ударят вот позиция мэрии… Есть проблема с переходом перекрестка улиц Островского, Можайского и Марата. Там находится техникум и движение очень оживленное. Знаки поставили, но не все водители останавливаются, чтобы пропустить ребенка, а они через дорогу в киоск и кафе каждую перемену бегают. Они каждый день рискуют собой, чтобы успеть за перемену что-то поесть».

Неблагополучно с защитой детей и в сфере ЖКХ: «У многодетных семей либо у одиноких матерей нет в квартирах счетчиков – ставить их им материально сложно. Например, есть семья – восемь детей в трех объединенных квартирах. У них шесть стояков воды, поставить счетчики на каждую трубу нереально. А управляющие компании с тех, у кого есть счетчики, берут плату по показаниям, а на тех, у кого их нет, списывают общедомовые расходы, и суммы становятся астрономическими.

Компенсации, которые выделяет соцзащита, не покрывают этих трат. И родители встают перед выбором – или заплатить за жилье, или прокормить детей. А у нас на всех уровнях кричат, что они помогают многодетным – лучше поставили бы им счетчики… Мы перед Госдумой уже ставили вопрос об освобождении детей от уплаты за коммунальные услуги вообще, потому что, во-первых, с нашей точки зрения, они не являются лицами, которым можно предъявить какие-то договорные отношения. А во-вторых, это противоречит демографической политике страны. Сейчас получается, чем больше у тебя детей, тем больше проблем с коммуналкой. Получается, что невыгодно прописывать детей. И многие семьи идут на то, чтобы их не прописывать. И случаются ситуации, когда родители гибнут, а дети оказываются непрописанными и утрачивают право на жилье».

До Кремля ближе, чем до местной власти Упоминание Госдумы в предыдущей цитате не случайно. У ульяновских правозащитников сложились нормальные рабочие отношения с администрацией президента, многими депутатами Госдумы и членами Совета Федераций.

Отчего-то на федеральном уровне, сетует Корнилов, гораздо проще найти понимание и помощь, чем в регионе. Определенные надежды на изменение ситуации он связывает с появлением в структуре управления областью уполномоченных по правам человека, борьбе с коррупцией и правам ребенка: «Это верное решение о создании таких должностей по ключевым вопросам. Они выполняют роль концентраторов проблемных ситуаций, одновременно пытаясь их решать существенно более оперативно, чем это было раньше, когда бумажка могла гулять по кабинетам месяцами, пока ее не потеряют.

Сейчас стало чуть проще: понятно, к кому с какими вопросами гражданам идти».

Для тех органов, сотрудников которых высказывания Корнилова, возможно, задели, он напоминает об аполитичности фонда и призывает наладить прямой контакт для решения проблем: «Нас борьба с властью не интересует. Власть – хорошая или плохая – с ней надо работать… Но что у нас на местном уровне?

Приемные часы в министерствах раз в месяц?

Да и то графики не соблюдаются. Почему бы не наладить прямой контакт с правозащитниками – и президент находит время для общения с нами, и премьер, при этом они не столько сами говорят, сколько слушают. Это же линия обратной связи. Тем более мы приходим не с общими вопросами, а с конкретными ситуациями и предложениями по их разрешению для поиска вариантов решения совместно с властью. А не с целью ее критиковать…». Стоит добавить, что фонд – пример как раз того института гражданского общества, о развитии которых наши власти так много говорят. Пример не созданного для видимости, а реально работающего института, каких у нас в регионе совсем немного. Не занимающегося политикой и критикой, а предлагающего конкретные решения проблем. Власти грех не идти на сотрудничество с такой организацией.

Плохой конец И завершение истории, с которой начался наш разговор с правозащитником. Хотелось бы написать о хорошем, но, увы, – совсем не хеппи-энд: отца избитой девочки вызвали в милицию, и, вернувшись домой, он «отомстил» за дочь – убил свою сожительницу. У погибшей осталась дочь семи лет – они с избитой сводной сестрой дружили. Помещенному в СИЗО отцу девочки поставили диагноз – алкогольный психоз. Органам, наверное, стоило вмешаться в происходившее в этой семье раньше.

Лидия ПЕХТЕРЕВА.