Автор: Иван СИВОПЛЯС

«Народ наш не славится трезвостью», – записал в свой «Словарь» знаменитый Владимир Иванович Даль. И тем не менее, власть и общество то и дело поднимаются на войну с «зеленым змием», и, кажется, мы наблюдаем новый всплеск в этой драматичной борьбе.

«Гибнут на войне люди, разят убийственные снаряды и знатного генерала, и простого солдата… А наше пережитое русское пьянство разве не разило также всех без разбору: знатного вельможу и простого деревенского мужика, образованного профессора и малограмотного сельского обывателя, лиц, носящих духовную рясу и блестящий военный мундир?!. Пьянство лишило скромности нашу юную молодежь и толкнуло ее на путь тяжкого греха и глубокого нравственного падения. Пьянство проникло даже в среду юных детей, … из подражания взрослым, пьют уже школьные дети и даже напиваются пьяными. Миллионы людей годами сходили в преждевременную сырую могилу от этой пьяной отравы, мельчал, вырождался и вымирал русский могучий народ-богатырь».

Эти слова до сих пор звучат злободневно. Их написал 95 лет тому назад 33-летний священник Сергий Петровский. Имя этого сельского батюшки звучало далеко за пределами Симбирской губернии и всё благодаря «трудам по отрезвлению» не всегда трезвого сельского люда.

Парадокс, но именно духовенство в прежней России являлось самым, пожалуй, «нетрезвым» сословием. Маленький Сережа тяжело переживал хроническое пьянство отца-диакона. На борьбу с пьянством отец Сергий положил лучшие силы своей души. В 1906 г. он получил назначение в Покровский храм, в село Карлинское Сенгилеевского уезда. На одну церковь в селе приходились сразу три кабака: благодатное поле для боя с пороком. Однажды, после торжественной вечери в день Николы Зимнего, 6 (19) декабря 1908 г. отец Сергий торжественно объявил своим прихожанам: «Завтра, часу во втором дня, колокол возвестит вам, что здесь зарождается разумное, доброе дело борьбы с народным пьянством. Я буду ждать, что церковный благовест не замрет без ответа в нашей веси Карлинской, и на его зов соберетесь вы все!»

На следующий день 105 проникшихся горячей проповедью прихожан принесли в храме обет трезвости. Так стало положено начало Карлинскому обществу трезвости. За пять первых лет его деятельности 7 тысяч бывших алкашей произнесли слова торжественной клятвы, обещаясь не пить самим и «Магарыча при разного рода хозяйственных сделках, найме, купле, продаже – не допускать». Для этого в Карлинское ехали издалека, даже из соседних губерний.

От непропитых рублей трезвенники занимались помощью ближним. В 1910 г. общество определило на содержание 5-летнюю девочку-сироту, выплачивая приютившей её крестьянке по 3 рубля в месяц. Вычитав об этом в газете, одна благотворительница-помещица взяла девочку к себе на воспитание. В 1912 г. общество помогло многодетному крестьянину-бедняку, у которого пали лошадь и корова. На средства трезвенников мужику была куплена корова.

«Издания противоалкогольного содержания», вышедшие из-под пера отца Сергия: «Призыв к трезвости», «Пьянство – гибель», «Трезвость – счастье и свет нашей жизни», «Кто вино любит, тот сам себя губит», «Темные тучи на трезвом русском небосклоне (К вопросу об употреблении винных суррогатов)» – распространялись по России внушительными тиражами. «За труды по отрезвлению» отец Сергий Покровский был удостоен золотого наперсного креста и возведён в сан протоиерея.

Но вот нагрянула новая эпоха, объявившая религию «опиумом для народа». В 1929 г. добрый отец Сергий, страдавший малярией и преследуемый советскими властями, вынужденно сложил сан и оставил церковную службу. Однако это не спасло его от раскулачивания, лишения прав и работы. Семья бывшего священника Покровского из четырёх человек перебралась в Ульяновск, где скудно жила на заработки старшего сына, сумевшего устроиться плотником.

Незадолго до своей безвременной смерти, последовавшей в январе 1933 г., Сергей Петрович писал: «Я не имею никаких современных заслуг, но мне и не стыдно за свое прошлое, когда я, горя идейным огнём еще на школьной скамье… пошел к погибающему от пьянства простому люду, чтобы спасать его от власти «царева кабака» и звать его на путь сознательной трезвой жизни. И голос мой не был голосом «вопиющего в пустыне»: пьяницы поднимались из своего пьяного болота, в их домах воцарялся мир, на лицах жен и детей высыхали горькие слезы… Пусть все это «дела давно минувших дней», но это есть неопровержимый материал моего народничества, моей любви к простому народу и принесенной мною ему пользы». И ради этого, право, стоило жить.