Нина Дроголюб (в девичестве Мурахтанова), ветеран медицинской службы: – Я родилась 24 января 1942 года в Ульяновске. Мое первое воспоминание относится (это удивительно) к 7 ноября 1942 года. Электричества в городе не было (сидели при керосинке), а в честь праздника на один час решили дать свет.

Ввернули голую лампочку в патрон, включили свет. Мама решила мне показать «солнышко» и поднесла меня поближе. Я, видимо, поняла, что это что-то необыкновенное, теплое, приятное. Мама меня подняла, а я неожиданно схватила эту лампочку. И, конечно, обожгла руки. Очень сильно плакала, было больно, и, наверное, поэтому я это запомнила.

Мама потом проверяла меня специально.

И выходило, что мое первое воспоминание относится к возрасту до года.

Антонина Крюченкова, ветеран финансовой службы Ульяновской области: – Во время войны девушкой в своей родной Тереньге я работала в сельском Совете. Там было картбюро. Я выдавала карточки на хлеб.

Работающим – 300 граммов, иждивенцам – 100 граммов.

И самое что ни на есть трудное было – каждый день (без преувеличения) приходили похоронки. Людей вызывали в сельсовет и там вручали извещение. Как реагировали – это было страшное зрелище. Были и те, кто просто в обморок падал. Видя все это, моя двоюродная сестра меня попросила: – Если мне придет, пожалуйста, не вызывай меня в Совет, принеси домой.

И это случилось. Со страшной бумагой в кармане я пришла к ней домой. Она посадила меня пить чай, разговариваем. И я не могу ей сказать. Так и ушла в тот день домой. А там срок – в течение десяти дней я обязана вручить под роспись – это же документ.

Деваться мне некуда, пришла к ней второй раз. Отдала. Она так разревелась… Обморочное состояние. Во дворе, в мастерской, работал ее свекор, отец мужа. Ему тоже плохо стало. А маленький сынок, Вовочка, он услышал, что о папе говорят, и радуется, пляшет.

Я сама от этих переживаний еле до дома добралась.

Борис Трутнев, ветеран ульяновского радио, в годы войны – учащийся школ №12 и №38 Ульяновска: – У нас была ма-а-ленькая комнатушечка, а нас было: я, сестра, брат и мать (отец еще до войны умер). И в начале войны к нам еще подселили семью (муж, жена и ребенок). Они эвакуировались с автомобильным заводом.

Очень хорошие были люди. Я помню, какой у них разговор был, совсем не ульяновский. Это были настоящие москвичи! Как они скромно, но хорошо жили. Кормили их прямо на заводе. А он, простой рабочий, обязательно нам что-нибудь приносил. (Конечно, не сахар, а кусочек хлеба или что-то еще.) Голодное было детство. Но вот детские сады худо-бедно, но снабжались. Помню, что привозили туда американские продукты. Масло было очень соленое, его ребята не любили (видимо, из-за того, что нужно было его далеко везти, его сильно солили). И был яичный порошок, из него делали омлет. Он был, правда, совершенно безвкусный. (Как все американские продукты – они, говорят, и сейчас безвкусные.) Что бы ни происходило, но детские сады снабжались. Детей очень берегли. Каждое утро давали по ложке рыбьего жира.

Мать работала в детском саду на Робеспьера (от приборостроительного завода). И мы я, брат и сестра – выжили только благодаря этому. Помню, что когда мать уходила в отпуск, то мы ужасно голодали. Набирали в овраге крапиву и ее варили.

Нина Куракина (в девичестве Афанасьева), в 1943-1946 гг. – директор Шумовской семилетней школы Ишеевского района: – Лета не было, отпуска не было. Все работали в колхозе: и ребятня, и учителя. Нас заставляли пропалывать овес, просо и даже пшеницу (васильки убирали).

Потом школе дали десять гектаров земли и посеяли нам просо. Мы его выхаживали, а это непростая работа. Когда просо всходит, там травки полно. И отличить просо от травки сложно. Ребятишки отличали.

Первый раз мы собрали урожай в 1944 году с десяти гектаров. Это для нас было очень много. Зерно у нас тоже забрали, но потом немножко дали. У нас стоял пустой шкаф, мы его положили как ларь и ссыпали туда зерно – семена на следующий год.

Завтраки для детей организовать не удалось.

Элеонора Денисова (в девичестве Бяльская), ветеран ульяновского телевидения, кандидат филологических наук, в прошлом – доцент пединститута, в годы войны – ученица начальной школы: – Наша школа на севере (деревянное старое здание) не отапливалась. Мы сидели одетые, руки мерзли, сидели в варежках, писать не могли. Учительница учила нас устно. Мы много занимались устным счетом. И я до сих пор хорошо устно считаю.

Моя бабушка нас пожалела, что мы учимся в таком холоде. И сказала, чтобы мы собирались в нашем доме. Мы приходили всем классом, с учительницей, у нас топилась печка. И мы за большим столом в нашей зале занимались. Я как-то очень гордилась тем, что в моем доме проходят занятия.

Помню разговоры со сверстниками (нам было тогда лет по семь). Часто произносилась фраза: «Наше дело правое, мы победим». И помню, кто-то из моих подруг объяснял: – Ну, конечно, мы победим. Они на нас напали слева, а мы воюем против них справа.

Значит, конечно, победим.

Я, помню, уже тогда почувствовала, что логики в этом мало.

Александр Ведин, ветеран ульяновской журналистики: – Весной 42-го года я закончил Чириковскую начальную школу Базарносызганского района. После последнего урока нас, выпускников четырехлетки, оставили в классе. Будь это в мирное, нормальное время, нас бы выстроили в торжественную линейку. Учителя поздравляли бы отличников, благодарили родителей. Не обошлось бы и без подарков.

А в тот день все прошло без торжеств, даже печально. На шестерых отцов ребят нашего класса к этому времени уже принесли похоронки. В их числе был и я. Учительница Анастасия Михайловна поздравила выпускников с окончанием школы, пожелала всем учиться дальше.

Но многие учиться дальше не могли. Большинство моих сверстников (особенно те, кто остался без отцов) устраивались на работу. В самой деревне устраиваться некуда. Ребята пошли в Глотовку искать места на железной дороге: подбивать щебень под шпалы, очищать пути от снега, разгружать вагоны. Устраивались на спиртзавод разнорабочими.

Подались и мы с моей теткой Машей и нашей родственницей Наташей на заготовку дров для завода. Втянулся я в лесорубское дело вполне серьезно и в пятый класс не пошел.

Моих сверстников в деревне было 11 человек, и все тогда бросили учиться.

Наталья Храмцова, искусствовед, ветеран педагогического труда, в годы войны ученица средней школы: – Мы с моей подругой Галкой после уроков обыкновенно провожали друг друга до дома и при этом разговаривали. (И нам было о чем разговаривать.) Однажды осенью идем мимо перекрестка нынешней Железной дивизии и Карла Либкнехта. Там стояло здание прекрасного провинциального модерна. (Потом его снесли, идиоты.) Возле этого здания нам встретилась колонна ленинградцев-детдомовцев.

Обычно детские колонны шумные: кто-то разговаривает, кто-то кричит, кто-то кого-то окликает. А эти были совершенно молчаливы.

Идет колонна одинаково одетых детей, впалые щеки, громадные разноцветные глаза… Они смотрели на нас, и они нас не видели. Детские глаза, в которых не было любопытства.

Это мы тогда сообразили, будучи восьмиклассницами. И Галка сказала: – Это ленинградские дети. Мне мама говорила, что их к нам привезли.

Тамара Дорохова (в девичестве Андреева), ветеран педагогического труда, в годы войны – ученица начальной школы: – Одна учительница у нас была эвакуирована из Минска – Валентина Константиновна Семенова. И зимой 44-45 года мы узнали, что ее обворовали. У нее и так ничего не было (ну что у эвакуированного человека может быть?!).

Но здесь у нее забрали все. И это мы услышали в коридоре от учителей.

Собрались между собой, говорим: надо помогать. А как помогать? Это же не девочка, которой мы могли бы каждый что-то свое принести, это взрослый человек.

Я говорю: «Пошли в райком партии». Несколько девчонок нас было, все рослые, а я самая маленькая. Пришли в райком. Нас спрашивают: – Зачем пришли?

– А мы вот за чем. У нас несчастье. Наша учительница осталась в том, в чем пришла на работу.

– А кто вас послал?

– Никто. А куда нам кроме как в райком партии идти? Мы уже пионеры, мы знаем, что к чему.

Нам написали бумажку и сказали: – Идите в трикотажное ателье. (Оно находилось рядом с кинотеатром «Пионер».) Идите к директору ателье Соломону Гуревичу (к сожалению, забыла его отчество). Он вам скажет, что делать дальше.

Мы пришли к нему. Он так удивленно на нас посмотрел: – Боже, эти дети тоже воюют?

И сказал нам: – Я напишу вам бумажечку, но вы передайте своей учительнице на словах, что завтра пусть она придет, мы снимем с нее мерочки и сделаем ей верхнюю одежду и белье.

Мы это все, конечно, сделали. Но в школе никому ничего не сказали. Маме своей я тоже ничего не говорила. Но, оказывается, я написала папе на фронт. Потому что в одном из писем он меня спрашивает: «Я получил твое письмо о вашем поступке – помощи учительнице. Интересно, кто у вас был инициатором?».

Потом, уже после войны, году примерно в 47-м, мы с мамой зашли в то ателье заказать себе по платью, директором был тот же человек. Он на меня смотрит, смотрит, смотрит… Потом подошел к маме: – Это Ваша дочка?

– Да.

– Вы знаете, она была у меня во время войны. Они приходили с друзьями, они добивались одежды для своей учительницы.

Мама так вопросительно посмотрела на меня, а я говорю: – Да я потом тебе расскажу, я и сама-то об этом забыла.

Записал Геннадий ДЕМОЧКИН.

От редакции.

Литератор и краевед Геннадий Демочкин продолжает работу над многотомной историей Ульяновской области (1941-2004 годы).

Всех, у кого в семье хранятся письма, дневники, воспоминания пап и мам, бабушек и дедушек, кому есть что вспомнить, кого интересуют уже вышедшие книги, автор просит обращаться по телефону 95-74-35.