По звездной дорожке Второго открытого фестиваля кино- и телепрограмм для семейного просмотра имени Валентины Леонтьевой прошелся и «советский Ален Делон», заслуженный артист Лев Прыгунов.

Список актерских работ у него самый длинный среди всех именитых гостей, прибывших в наш город. Выпускник Ленинградского института театра, музыки и кино снимается с 1962 года. Он ворвался на экраны с «Сердцем Бонивура». Потом были советские, российские и даже американские, голливудские, фильмы. Три новые ленты, в которых участвовал Прыгунов, еще не вышли на экран. А сам Лев Георгиевич к тому же профессионально занимается живописью, пишет стихи и прозу.

Мы говорили во Дворце книги, где накануне открылась выставка Прыгунова под названием «Энергетический реализм». В экспозиции, которую автор составил тоже сам, висит ровно 41 картина.

– Я как чувствовал, что нужно привезти точно 41. И нигде нет пустого места, нигде нет никакой перегруженности. И воздух ощущается. Прекрасный зал. Роскошное было открытие.

– Вы упомянули, что живопись – один из Ваших профессиональных заработков. Благодаря ей Вы даже в труднейшие времена могли жить относительно безбедно.

– В провинции картин никто не покупает, но самые любимые мои выставки, как ни странно, именно там. Я иду «От окраины к центру». У Бродского есть такое стихотворение, мое любимое, я его часто цитирую. Прелестные вернисажи были у меня в Архангельске, Калуге, Костроме, в Твери, Ярославле, в Иванове. За границей – в Лондоне. В Америке мы устраивали импровизированный показ у Романа Каплана дома, где у меня купили сразу же шесть картин. Последняя выставка была в прошлом году в Москве, в Музее революции, набралось 85 работ. Я был очень доволен и рад, что ее увидели в столице, и в таком объеме.

– В этой экспозиции – в основном натюрморты. Это Ваш любимый жанр?

– Я с удовольствием бы писал портреты, очень люблю пейзажи. Но с натуры писать тяжело, из машины – противно и холодно, а на ветру простужаешься. Людей не пишу, потому что жалко их мучить. А поставил кувшин – и придумывай из него, чего хочешь. Люблю сочинять натюрморты с пустыми бутылками, у меня их целая коллекция.

Это я и называю «энергетическим реализмом».

– А у Вас есть любимые художники?

– Олег Целков, например. Знаете такого?

– Про которого Сергей Довлатов писал, что тот оценивал свои картины по одному доллару за квадратный сантиметр?

– Это у Довлатова. А я точно знаю, что Олег пошел в универмаг, узнал, сколько стоит самый дорогой материал – в то время драп. И определял стоимость холста по его цене. А он создавал огромные полотна.

– Вы довольны своим положением как художник?

– Меня совершенно не волнует положение вообще, ни в чем и нигде. Меня волнует моя свобода, мое самоощущение того, что я делаю. Я люблю сам процесс. И в кино, кстати, тоже. Поверьте, это не рисовка. Несколько своих фильмов я даже не видел. Я обожаю работать, безумно люблю работать в кино. Ну а само кино я терпеть не могу.

Недавно поймал себя на мысли, что мне скучно, мне не хочется смотреть даже лучшие американские картины. Даже блистательно сделанные, с блистательными актерами. Все равно неинтересно. Хотя только американцы в полную мощь воспользовались системой Станиславского, а мы ее, извините, профукали. Мы, все равно, ближе к скоморохам. Европа и Америка смогли перетянуть на себя одеяло. Даже то, что они получают баснословные деньги, ставит их на другой уровень. В советское время мы были крепостными актерами. Я однажды отказался играть роль, и это считалось преступлением, за которым неизбежно наказание. Так все и осталось.

– Но у Вас потрясающий список работ в кино.

– Потому что я никогда ни от чего не отказывался. Кроме «мыла», работаю в любом кино. И больше всего жалею о тех фильмах, в которых мне не дали сняться. Например, в фильме «Тристан и Изольда». Меня ждали месяц итальянцы. Я должен был сниматься в «Красной мантии». Три раза за мной приезжали датчане. Я должен был сниматься по Стендалю во Франции. В Америке на меня были уже пошиты костюмы. Но меня не выпустили во Флориду. И не разрешили иностранцам приехать в Россию для съемок на любой из наших курортов. Самым большим преступлением считалось потребовать повышение ставки.

Это не прощалось ни одному актеру.

– А как теперь?

– Запомните и запишите мои слова: у нас никогда не будет кино до тех пор, пока не появятся профессиональныепродюсеры, а не воры, которые воруют фильмы с производства.

И до тех пор, пока не восстановится по-настоящему «звездная система».

– Но Вы хорошо устроились. Если нет работы в кино, можно заняться живописью или писать книги… – Господь дает мне возможность доделать начатое: выпустить сборник стихов и дописать книгу. Когда они будут готовы, уверен, появятся и роли.

Я интуитивно чувствую, что все идет своим чередом.

– Вы пишете книгу, о чем?

– Книгу о 60-70-х годах, о людях, с которыми я тогда встречался и дружил. Там все мои близкие друзья, вся ленинградская, так называемая филологическая, школа поэтов: Еремин, Виноградов, Уфлянд, много Бродского, Женя Рейн, мой ближайший друг и грандиозный поэт… Но главный герой – уникальный человек, которого я пока не хочу называть. Он Гений, Красавец и Мерзавец… Его знал и любил Бродский.

-А Вы знали и любили Бродского… – Очень хорошо знал. Фантастический человек. Ночевал у него дома не раз, спали на одной кушетке. И в Америке дважды его навещал. Самый умный, самый веселый. Правда, самым смешливым был Володя Уфлянд, после него Бродский, а потом – я.

На фестивале демонстрируется фильм «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на Родину». Так вот в этой комнате я много раз бывал… Самое омерзительное в этой истории то, что ни отца, ни мать не выпустили потом к нему.

А Иосифа не впустили в страну, чтобы похоронить отца и мать. А сейчас с человека, которого здесь гнобили, «снимают сливки» – издают книги, ставят памятники. Помню, мы с ним сидели у него дома в Америке, и он возмущался: «Ну как можно меня после всего этого приглашать?! Да ни за что я не поеду!».

– Вы много путешествуете, подолгу живете в разных городах мира, а в Ульяновске впервые?

– Да. Но хочу Вас разочаровать. Для меня самый ненавистный человек на свете тот, чьим именем назван этот город. Я глубоко соболезную всем жителям этого города, что они живут в Ульяновске, а не в Симбирске. Если бы меня спросили, какой тост я хотел бы произнести, я бы произнес только один: «За Симбирск!».

Нина Никифораки