Свидетельства того, как выживали окруженные советские войска в блокаду Ленинграда, хранят в ульяновской семье.

Дневник ветерана Ивана Догайдина от первого лица рассказывает о том, что довелось пережить солдатам.

Отцовскую тетрадь с дневниковыми записями принесла в редакцию дочь Ивана Сергеевича Догайдина. Отец, рассказала она, доверял бумаге тревожившие его всю жизнь воспоминания о войне. Боевые действия для него закончились госпиталем, куда солдат попал с тяжелыми ранениями и контузией. До отдыха в госпитале и демобилизации ему пришлось пережить блокаду Ленинграда.

Записи Ивана Догайдина открываются 22 июня 1941-го. До начала Великой Отечественной он служил артиллеристом на северо-западе страны – у Ижоры. После объявления командира о начале войны солдат отправили за машинами и орудиями, а уже в два часа началась первая бомбежка. «Я получил трактор, в этот день находился позади огневой позиции батареи. Спрятаться от бомбы некуда. Сунул свою башку за сосну и торчал, пока не улетели самолеты», – описывал свой первый день войны артиллерист.

После бомбежки артиллеристам была дана команда отступать. Тут уже солдату пришлось прятаться от самолетов не за сосну, а под прицеп, на котором лежали снаряды. «Считал, что я в безопасности», – удивлялся потом он сам своей наивности.

Но вскоре выяснилось, что отступать некуда – финские войска перерезали дорогу. Полк Ивана Догайдина отправился к Ладожскому озеру, чтобы попытаться выбраться по воде.

Пока ждали баржи, опять прилетели самолеты, и спасаться пришлось уже за камнями: «Начали нас превращать в винегрет. К нашему счастью, возле проселочной дороги были камни-валуны, которые стали спасением, жертв было мало».

Бомбили отступающих солдат постоянно.

После погрузки на баржи и отправки в сторону Валаама снова раздались взрывы и выстрелы: «Мы с сержантом – командир отделения боепитания Вавилов Федор Иванович – уселись в мою кабину трактора с прицепом вдоль борта, раскрыли банку мясных консервов и только взяли ложки, нас окатило водой – разорвался снаряд, нас начали обстреливать из орудий.

Командир говорит, давай снимать по одному колесу с прицепа и вынимать камеры для спасения. Иначе раков кормить…».

С Валаама артиллеристы отправились к Шлиссельбургу и к городу Пушкину. Там безуспешно попытались прорваться через окружение и отошли к Ленинграду. Отступали под огнем. В нескольких метрах перед трактором Догайдина разорвался снаряд, его осколок выдрал кусок металла из кабины трактора, бомбившие солдат самолеты летали на высоте 30-40 метров.

После отступления стоять было спокойнее, но войска оказались в полном окружении – путь к Москве и Тихвину был уже отрезан. Начались голодные 900 дней блокады.

Со стороны солдатам приходилось наблюдать за ежедневными бомбежками северной столицы. Затем в январе 1942 года через Ленинград артиллеристы двинулись к поселку Лисий Нос, откуда по льду нужно было добраться до Кронштадта. «Прежде чем попасть в Лисий Нос, ночевали в здании железнодорожного вокзала. Стояли всю ночь в помещении, было столько солдат, что спали стоя, так были стиснуты руки, а на улице мороз 40-42 градуса», – записал в воспоминаниях Иван Догайдин.

По этому холоду нужно было еще завести трактора. Один переезд техника одолела, а чтобы выехать из Лисьего Носа, уже не завелась, и артиллерист с еще одним солдатом остались одни. К счастью, на них наткнулся патруль: «Ни с места, стрелять буду, руки вверх!». Остановились, подняли руки, а из глаз слезы от радости. С патрульным солдаты попали в форт «Серая лошадь» – военно-морскую базу на острове напротив Кронштадта. Там удалось даже помыться в бане, поесть и поспать в теплой казарме. Ну а потом из базы солдат отправили пешком в Кронштадт. И опять удача – подошли к КПП как раз в то время, когда заходил в город хозяйственный взвод их полка, иначе бы часовые солдат без документов не пропустили.

Из Кронштадта артиллеристы перебрались на чухонские земли. Командиров с трудом тамошние жители пустили ночевать в квартиры, а солдатам пришлось ютиться, где придется.

Зато нашлась еда: «К нашему счастью, на кухне в снегу нашли лошадиную шкуру, отогрели ее, разделили на дольки величиной в тетрадный листок, опалили на огне и сварили. Это было «великое счастье», мы почти наелись».

Вторая половина января 1942 года, вспоминал Иван Догайдин, была самым трудным периодом блокады – хлеба солдатам выдавали по 200 граммов, мороз стоял сорокаградусный, на тракторах приходилось передвигаться по снежной целине. Правда, противник дал послабление – перестал бомбить: «Были убеждены, что наши дни сочтены».

Этот сложнейший период продолжался до марта 1943 года. К этому моменту артиллеристы оказались в районе Малых Ижор. Там солдатам стали выдавать по 300 граммов хлеба, две третьих котелка супа с сушеной картошкой и на второе в обед 200 граммов перловой каши. Кроме того, солдаты обнаружили поле, где раньше росла капуста, и выдергали оставшиеся корешки, чтобы их сварить и съесть.

Пили же заваренную сосновую хвою.

Вскоре Иван Догайдин был контужен и отправлен в госпиталь. Оттуда началась другая история – его мирной жизни. Но раны военные – не физические, а моральные, – видимо, были настолько сильны, что записанные им воспоминания о фронтовых событиях ветеран порой пытался уничтожить. Все же сохранившиеся записи уже после его смерти берегут в семье если сам Иван Сергеевич, начиная дневник, пытался поскорее забыть пережитое, то ныне живущим в спасенной им и другими солдатами стране забывать 900 дней блокады, четыре года войны и миллионы ушедших жизней никак нельзя.

Лидия Пехтерева