Александр РУСИНОВ
В ульяновской облдраме состоялась премьера спектакля «Горе от ума» в постановке мэтра отечественного театра Аркадия Каца. То, что коллектив обратился к, пожалуй, самому известному произведению классической русской драматургии с его многочисленными цитатами, известными каждому со времен школьной скамьи, без сомнения, накладывает дополнительные обязательства как на актеров, так и на зрителей. Справились ли и те, и другие, вопрос пока открытый — у спектакля, по-моему, еще все впереди…

Аркадий Кац ставит в Ульяновске не первый раз. Его постановки всегда яркое событие местной театральной жизни. Они отличаются классическим подходом к режиссуре – добротным, обстоятельным и традиционным в самом хорошем смысле этого слова. В последнее время нам его иногда даже не хватает — особенно, если рассматривать другие ульяновские премьеры последних дней. Это спектакль «Мама уходит» молодого поляка Пиотра Секлуцки по инсценировке одноименного рассказа Тадеуша Ружевича и особенно «вещичка» (именно так определил свой жанр сам автор эмоционально-пластического действа) «Чувства» по произведениям Чехова, сделанный режиссером Линасом Зайкаускасом, новым худруком нашей облдрамы. К такому театру местная публика еще явно не привыкла. Сложно сказать, как будут развиваться события дальше — поймет ли и примет публика непривычный художественный формат? В любом случае, можно считать, что кацевский подход к «Горю», с одной стороны, и прочие новинки репертуара — с другой — делают местную театральную афишу разнообразной в самом широком понимании этого слова.

Но вернемся к самому «Горю от ума», которое в нынешней России, не теряя прежних обличительных толкований в адрес дворянского общества, приобретает и совершенно новые смысловые черты. А посему выбор для постановки Грибоедова с его вечным полотном нашей жизни сегодня гораздо важнее, чем узконаправленные социальные «страшилки» про нелицеприятную современность. Самобичеваться «снизу» мы все уже немного подустали, а вот еще раз взглянуть на нынешнее общество, в том числе и его как бы элиту, примерив на них грибоедовский «аршин» – самое время. Ибо неустаревающие стихотворные фразы из комедии (которые я не стану приводить, дабы не повторять все мыслимые отзывы о «Горе») по-прежнему помогают нам оценить как причины, так и следствия того, почему все в нашей жизни столетиями происходит именно так, а не иначе…

Отчего все прогрессивное в России испокон веку получает хлесткий ругательный ярлык «либерального». Почему серость, расписываясь в несостоятельности честно превысить чей-то интеллект своим, до сих пор силится подавить его единственным оружием — смешать с «грязью» безумия. Зачем в России есть только две исключительные категории людей, добивающиеся карьерного успеха и признания: те, кто действительно ничего не понимает в силу ограниченности, и те, кто не хочет понимать. Как часто (а в последнее время все чаще) у нас можно услышать «добрый» совет от «опытных» людей: не суетись, береги себя, научись отношению «а нам все равно» к любому событию, причем ради своего же блага. Так и живем. Система, доминирующая в современной России, сама селекционирует глупость, с одной стороны, и равнодушие — с другой, а единицы «умных» (образованных, честных и тонких), как и во времена Чацкого, вынуждены спасаться бегством: «Карету мне, карету». Только куда бежать, если и кареты повсюду «деревянные» да игрушечные, и «дудки» чужие, и не люди — всё маски на балу жизни. Танцуют ли вокруг люди с собачьими именами, замыкая твой мир в экзистенциальную клетку, или декорации верстовых столбов — все едино, не вырвешься. Остается только наблюдать за происходящим, застыв в непоколебимой позе роденовского мыслителя где-нибудь совсем в стороне, на авансцене. «Русские идут»? Нет, нынче умные бегут…

В этом и заключается драма (именно драма, а не «комедия»), в центре которой оказывается Чацкий. Которого не спасает даже любовь, по изначальной задумке Создателя способная «выносить» нас в самых трудных ситуациях почище всяких «карет», однако изрядно нынче девальвированная… В этом смысле «Горе от ума» может даже претендовать на роль камерного, салонного размышления о русском национальном характере гораздо более, чем те же «Чувства», в которых угадываются ну разве что отдаленные мотивы “нашего” Чехова, с лесным Медведем и монологами-откровениями под самогон. Ведь Чацкий — тоже русский человек, хотя и немного штучный, не вписывающийся ни в кланы фальшивых биороботов-служак Молчалиных, ни в преувеличенно-безудержные «кружки» чем-то смутно недовольных, хмельных Репетиловых (последний-то, наверное, ближе к героям «Чувств», но никак не к Чацкому). Степенный вальс неожиданно переходит в сумасшедшую кадриль, но одинокая флейта молчит…