Будет ли голод? Каковы прогнозы на уборочную? Что грозит области от вступления России в ВТО? Почему земле нужен настоящий хозяин? Что такое «чуйка»? Можно ли спасти ульяновские села? На эти и многие другие темы мы беседуем с министром сельского хозяйства Ульяновской области Александром Викторовичем Чепухиным – одним из немногих чиновников, которые учат на своём примере, предпочитают показывать, а не рассказывать и обладают собственным видением отрасли.

– Начиная с середины прошлого десятилетия можно заметить, что хозяйства стали несколько оживать. При регулярных поездках по области это заметно – тут фермер закупил технику, там поле засеяли, здесь новый коровник построили… Людей действительно потянуло к земле, к хозяйствованию?

– Могу назвать достаточно много людей, которые действительно из города вернулись в село, кто-то даже из Москвы вернулся на землю. Слава Богу, есть эта тенденция. Помните десятитысячников? Откуда их присылали? Из Москвы – поднимать село, организовывать хозяйство, массы. Если есть на земле хозяин, то всё будет замечательно на этой земле. Желательно только, чтобы этот хозяин был не временный. Люди не должны быть на земле с единственной целью «срочно заработать денег» – это не тот бизнес. Если человек подходит к работе на земле с душой, помнит о тех, кто живет в селах, на этой территории, то всё у него должно получаться. И всё получается, таких примеров масса.

– То есть это вопрос мотивации? Ведь не секрет, что с точки зрения рентабельности сельское хозяйство – это далеко не самый лучший бизнес.

– Тут большее влияние на людей имеет не материальная сторона. Конечно, для кого-то материальная сторона может оказаться важнее, но для большинства из тех сельхозников, кого я знаю, основная мотивация к работе на земле – «лежит к этому душа». Если душа к этому не лежит, то лучше этим и не заниматься – это не завод, чтобы просто штамповать какие-то болванки.

Раньше было, да и сейчас осталось, такое понятие как «крестьянская чуйка», т.е. интуиция. Об этом было известно и 100 и 200 лет назад. Если у человека нет этой «чуйки» – что, когда, где посеять-, то трудно что-то делать на земле. Её надо чувствовать, ведь даже ни одного одинакового сезона не бывает. Если у человека есть «чуйка», тогда всё на земле у него будет спориться. Человек же случайный не может обладать этим чувством. Деньги, техника – всё это вторично. Можно всё иметь, но не иметь чутья и, следовательно, не иметь результата.

Сельское хозяйство – это одно из очень немногих занятий, проходящих под открытым небом, и полностью и всецело зависит от погоды и от природы. В этом есть своя философия.

Вот, например, Макаров Алексей, мы вместе начинали. Я многое в голове из Москвы привез, когда начинал хозяйство строить. Тогда меня буквально облепляли, копировали идеи, но не умничали, а брали лучшие. Макаров завел молочный скот, занялся свиноводством, открыл свой магазин в Крестовых Городищах. Вся семья его там, построили прекрасные дома, отлично живут, развиваются.

То же самое и Плаксин Павел. Он даже и не думал, что скотом будет заниматься. Сейчас у него единственное хозяйство по разведению герефордской породы. Людей просто нужно зажигать, показывать им положительные примеры, ведь ушами они не воспринимают информацию. Только глазами – приводишь, показываешь. Поэтому я и стараюсь группами собирать людей и возить их в те хозяйства, где можно почерпнуть что-то полезное. Люди видят, люди копируют и если у них лежит к этому душа, то всё отлично получается. Но экономика всё равно остаётся тяжелой… Всё-таки из семи лет только пять урожайных – это тяжело. Хотя некоторых удалось убедить страховаться.

– То есть урожай у нас сегодня страхуют далеко не все?

Нет, конечно не все, где-то 20 процентов.

– Маловато…

– Тяжело, очень тяжело со страховыми компаниями работать. Есть добросовестные, есть не очень. Мы (Минсельхоз) во всех судах со страховщиками участвуем третьим лицом. Выиграли много сложных процессов. Но, несмотря на все трудности, страхование – это реальный шанс получить хоть какие-то деньги, когда совсем нет урожая.

– В связи с этим возникает следующий вопрос – а почему у нас мало комплексных хозяйств, сочетающих растениеводство и животноводство? Ведь это тоже способ уменьшить риски.

– Пришел 2006-2007 год. Тогда был всплеск цены на зерно, тогда были достаточно дешевые кредиты. Животноводство резко стало никому не интересно, все почему-то решили, что заработают только растениеводством. Тогда был достаточно большой отток скота. Но пришел 2009 год, ячмень упал в цене до 2,2 рубля за килограмм и зерновые, естественно, «присели». Кто одумался, стал возвращать обратно скот.

Пример – Поповка. Там скота не было вообще, сейчас там порядка 600 голов мясного скота. «Возрождение» тоже шло по наклонной, сейчас там 1600 голов скота. То же самое Плаксин, то же самое Макаров – у всех есть скот.

Кроме того, многие растениеводы зимой привыкли отдыхать. Собрали зерно, всех распустили, отдыхают. Кому-то попросту лень заниматься животноводством.

Но разнопрофильные хозяйства – это тоже нормально. Во всем мире это так – у кого-то есть животноводство, у кого-то севообороты рассчитаны для того, чтобы пропустить продукцию растеневодства через животноводство и получить добавленную стоимость, а есть хозяйства с огромными площадями, которые занимаются только растениеводством. У них свои цели и свои задачи. Но в нашем климате, в наших природных условиях всё равно надо как-то страховаться.

– Скотом?

– Либо скотом, либо если у тебя одно растеневодство, то только страховать урожай. Иначе не выживешь. Неурожай – это такой удар, после которого будешь 3-4 года восстанавливать экономику хозяйства. После 2010 года многие их тех, у кого не было животноводства, с этим столкнулись.

– По животноводству, если посмотреть статистику как по личным подсобным хозяйствам, так и по сельхозпредприятиям, подъём заметен только в этом году.

– Всё-таки больше это касается не личных хозяйств, а крестьянско-фермерских. Удалось южные районы растолкать, они стали обзаводиться мясным скотом – по 20, по 30 голов. Такого рода хозяйств прибавилось, в них самый большой рост. Они потихоньку завозят из Саратовской области скот, очень хорошо помогли гранты. Большинство бизнес-планов, которые мы рассматривали, были связаны с животноводством. Гранты начинающим фермерам тоже давали приоритет тем, кто начинает заниматься животноводством. Таких почти 80%. В ожидании гранта скот они уже купили. Поэтому по КФК и заметен самый большой рост. В личных хозяйствах такого роста нет.

– Всё равно получается, что распределение скота между личными хозяйствами и сельхозпроизводителями сохраняется в рамках «50 на 50».

– Если брать по головам, то да.

– Если поднять данные с 1991 года, то оказывается, что в 2012 году у нас впервые заметен рост поголовья именно в хозяйствах у сельхозпроизводителей.

– В прошлом году мы остановили спад и теперь потихоньку идем в гору. Но тяжело, очень тяжело. И убеждать тяжело, и экономика очень тяжелая – люди понимают, что только лет через 15 можно увидеть какой-то плюс если ты начинаешь с нуля. Хорошо, если тебе 40 – в 55 ты увидишь результат. А когда директору хозяйства под 60, то ему уже совершенно не интересно заниматься «рогаткой».

– Вы неоднократно отмечали интересный нюанс – возможность кредитоваться под залог скота.

– Да, это хороший инструмент – самый быстрый кредит под залог скота. Не нужно свидетельств о регистрации на землю и на здания. Скот – вот он. Но для этого надо скот иметь в собственности. Те хозяйства, которые не разбазарили скот, активно пользуются им как залоговым инструментом. При этом скот как залог растет из года в год – корова стоила 22-24 тысячи буквально 2-3 года назад, сейчас 40. Смотрите насколько увеличилась капитализация хозяйства, а коровы те же! Это говорит о том, что рынок говядины пустой и достаточно емкий на многие годы вперед.

– А как же поставки дешевого мяса из-за границы?

Просматриваю, что пишут сейчас американские аналитики. Засуха очень сильно сказывается у них на животноводстве уже сейчас, а на 2013 год прогнозы ещё хуже, поэтому вполне возможно, что никакого удара с говядиной извне на Россию не будет. У нас будет прекрасная возможность развиваться, но нужны длинные деньги.

– Это та самая краеугольная проблема с длинными кредитами, которых, по сути, нет?

– Банки у нас не готовы на 15 лет кредитовать. Единственный вариант – может быть, в Россию зайдут западные банки, которые будут готовы.

– То есть со вступлением в ВТО есть надежда получать дешевые длинные кредиты за рубежом?

– Это было бы неплохо. Под 8% годовых на 15 лет, из них 8 из 8% – это ставка рефинансирования (субсидируемая часть). Получается кредит фактически «с нулём». В этом случае в животноводство народ пойдёт весьма активно.

– Но ведь со вступлением в ВТО Россия обязалась ограничивать объём субсидий с/х…Получается, что если посевные площади и поголовье увеличатся, а народ пойдёт за дешевыми кредитами, то объема субсидий попросту не хватит.

– Возможен такой вариант. Но тут опять встаёт вопрос бюджетирования и расчетов. Сейчас экономисты Минсельхоза должны это просчитывать, уже понимая какие банки и с какими ставками придут, какой есть ресурс для кредитования на селе.

– Без субсидирования всё равно с/х у нас невозможно, поэтому какой-то выход придётся искать в любом случае.

– Абсолютно верно. С нашим климатом мы не можем конкурировать ни с Европой, ни, тем более, с Австралией или Новой Зеландией. Недостатки наших климатических условий в любом случае государство должно компенсировать, чтобы мы шли наравне с Европой по себестоимости продукции.

– Какие угрозы от вступления в ВТО Вы видите именно в этом разрезе?

– Главное – это создание конкурентных преимуществ, заведомо неравные условия.

– То есть Вы считаете, что уровень субсидирования может оказаться недостаточным для создания равных условий?

– Всё это нужно просчитывать. Сколько Европа может сюда направить молока, мяса курицы, мяса свинины, мяса говядины и т.д. Зная объем этих потоков можно просчитывать насколько нам нужно компенсироваться в той или иной сфере. Если импорт будет 5% – то это вообще ни о чем, а если будет 50%, то нам нужно свою половину поднимать.

– Интересно, кто-либо занимается такими расчетами?

– Понятно, что это задача федерального Минсельхоза. Здесь нужно владеть цифрами с таможни, знать квоты и т.д.

– Я искал по этой теме хоть какие-то аналитические работы, публикации серьёзные – ничего нет.

– Да, даже по климату ничего особо нет.

– Особенно непонятна ситуация по рискам от вступления в ВТО.

– Расчета преимуществ нет – климатических, расстояния, передачи газа, электроэнергии. Всё нужно считать. Сколько птицефабрика в нашей зоне сжигает газа, сколько аналогичная птицефабрика сжигает в Бельгии или в Голландии. Только так можно понять разницу. Сколько Россия шла к вступлению в ВТО? 17 лет. За 17 лет можно было всё рассчитать.

– Не самая приятная ситуация. В этой связи интересны инструменты, которые введены на областном уровне.

– Первое о чем я позаботился – мы прописали в областную программу субсидию на литр молока. Если удар придётся по молочной отрасли, то восстанавливать её будем годами. Но пока финансирования на эту меру поддержки у нас есть – всё принято, подписано, но деньги ожидаем только в октябре. Отмечу, что все регионы вокруг нашей области молоко субсидируют.

– Молоко субсидируется личным подсобным хозяйствам?

– Нет, только крестьянско-фермерским и сельхозорганизациям. По личным подсобным хозяйствам отдельная программа развития малых форм хозяйствования и субсидирования через кооперативы. Каждому ЛПХ мы физически не может не то чтобы даже проплатить субсидию, но и даже проверить его объёмы производства. Поэтому мы пошли по пути кооперативов. В прошлом году мы использовали следующую схему – если кооператив обеспечивает ЛПХ минимальную закупочную цену в 10 рублей за литр молока, то мы субсидируем кооперативу 3 рубля с литра. В этом году встал вопрос наполнения этой программы финансами. Если в октябре она будет наполнена финансами, то кооперативам мы вновь будем компенсировать часть закупочной цены молока. Так работают многие регионы.

– Ещё один интересный инструмент есть в программе субсидирования на этот год – это субсидирование по категориям земель. Если земля плохая – то субсидия выше. Это ведь только наш, областной, инструмент? Больше такого я нигде не встречал.

– Когда я первый раз объёзжал область, в каждом из районов я собирал сельхозников и просил выдвигать предложения. У нас очень контрастная область. Барышский район, например, с Мелекесским не сравнить. Там одни земли и одни проблемы, а здесь совершенно другие. Обсуждая это с сельхозниками, мы и пришли к тому, что коэффициенты надо вводить даже не целиком на районы, а по хозяйствам и по каждому полю. Мы прописали это в прошлом году в областную целевую программу и теперь, когда хозяйство сдаёт документы на субсидирование минеральных удобрений, ставится коэффициент плодородия в привязке к каждому полю. Чем ниже плодородие, тем выше субсидия на минеральные удобрения. Это логично – чем хуже у тебя земля, тем больше ты должен использовать минеральных удобрений. Так мы сглаживаем конкурентные преимущества хотя бы внутри области.

– А на эту программу есть деньги?

– По минеральным удобрениям мы выплатили субсидии в размере 30%.

– Уже с учетом плодородия земель?

– Да, с учетом коэффициента. Почвы у нас разделены на три категории с коэффициентами 1.2, 1.4 и 1.6. Заволжская зона фактически вся идёт с коэффициентом 1, потому что там с плодородием всё нормально.

– Это видно – в Заволжье почти всё поля засеяны.

– Тут другая проблема – на юге области не у всех хозяйств есть финансы, чтобы купить удобрения. Пытаемся объяснить, что вопрос «нет денег, чтобы купить удобрения» ставится неправильно. Правильно – вы не используете удобрения, поэтому у вас нет денег. Возьмите один раз кредит, внесите один раз норму так, как положено по технологии, и дальше у вас всегда будут деньги. Хотя бы один раз в оборот их нужно пустить.

– Большая получается разница в урожайности при использовании удобрений и без использования?

– Возьмём озимую пшеницу, урожай этого года. Там где работали по полной технологии – урожайность 25-30 ц/Га, там, где просто посеяли и не работали даже против вредителей, – там 7-8. Если был бы нормальный год по погодным условиям, то они получили бы 20-25, а те хозяйства, которые вкладывались, – 45-50 ц/Га. Но уровень падения урожайности гораздо выше там, где не делают ничего.

– Сейчас уборочная. Какие вообще прогнозы на урожай на этот год?

– 700 тысяч мы соберем, почти в два раза меньше, чем в прошлом.

– Почему?

– Погода… У нас озимых только погибло 100 тысяч тонн.

– Но по сравнению с провальным 2010 годом всё равно неплохо.

– Конечно. Тогда мы собрали всего 261 тысячу тонн. 700 тысяч тонн полностью закрывают все наши потребности, ещё и излишек остаётся. В 2010 году мы не набрали зерна даже на свои потребности. Никаких опасений, что зерна не хватит, например, мукомолам или для комбикорма, нет.

– В этом году заметна тенденция к увеличению площадей под подсолнухом.

– Нет, увеличение можно проследить лишь по сравнению с 2010 годом, а не с 2011. Подсолнух – это единственное спасение для южных районов области, для экономики хозяйств, расположенных там. Подсолнечник, рыжик, горчица. Те хозяйства, которые по севообороту уже не могут сеять подсолнечник, замещают его сейчас озимым рыжиком. Но всё равно большинство площадей под подсолнечником у нас на юге области. Это единственное на чем они стабильно зарабатывают.

– А какой, по Вашему мнению, для наших условий оптимальный размер хозяйств?

– Оптимальный – от 3 до 5 тысяч гектаров. Это хозяйства, которые собственник или управляющий могут объехать в течение дня. Всё на глазах, всё видно, понятно – это та площадь, которую можно обслуживать без ущерба управляемости. Всё что больше, тем более, если расположено кусками, приводит к появлению массы проблем.

– Но ведь агрохолдинги как-то работают…

– Очень тяжело работают. Сложно проследить если сев происходит, например, сразу в семи местах. Очень сложно управлять. Это и необходимость в службе безопасности и ряд других расходов, которых нет у более компактных хозяйств.

– Какую площадь обрабатываемых земель в области занимают агрохолдинги?

– Из почти миллиона гектар где-то 200 тысяч. И это максимум. Остальное всё – реально управляемые хозяйства.

– Пожалуй, на это можно смотреть как на разные способы освоения (точнее, реосвоения) пространства.

– Было бы ошибкой, если бы мы начали сравнивать себя с США, с Канадой. У нас другая страна, другой менталитет. Агрохолдингам в России архитяжело. И в основном по причине управлямости. Взять, например, механизаторов – каждого надо знать, знать где он живет, где у него жена, какой у него характер. Это же всё индивидуально, это не Америка, здесь всё не так, здесь совершенно другой уклад.

Вот деревня, вот другая, вот участок 5000 Га. Всё ясно и понятно. Пропал механизатор, любой управляющий знает, что на другой день его надо либо в прорубь окунуть, либо отвезти вылечить. Всё под присмотром. А агрохолдинги – это беда и с людьми, и с воровством, и с качеством обработки почвы, и с качеством сева… Контролировать очень тяжело. Ставят GPS, системы слежения… Но физику не обманешь – каждое действие рождает противодействие.

Агрохолдингам тяжело, хотя там прекрасные агрономы, сильные юристы, хорошие экономисты… Есть понимание как получить прекрасный результат, но управлять очень тяжело. Это не завод с забором. Поэтому ставку в нашей стране надо делать не на них.

Ничего в стране не изменилось со времен помещиков. Строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения. Что-то поменялось? Поэтому не надо ничего здесь придумывать – как оно когда-то было, так оно и должно быть. Будет хозяин – будет дело. Будет временный – не будет ничего.

На ком Россия то держалась? Даже не на помещиках. Помещики – владельцы земли, а основную массу перелопачивали кулаки. Вот их в первую очередь и погнали. На помещиков крестьяне так злы не были как на кулака. Кулак – это тот, кто был более удачлив, кто не пьянствовал, работал с утра до ночи и был способен всегда выжить. А что такое обычный крестьянин? Его постоянно нужно было держать в узде. В 91 году узду отпустили. Посмотрите, что с деревней случилось – она же сама себя выморила пьянством. Когда утром никто не стучит в окно, не вытаскивает тебя на наряд, наступает полная расслабуха. Люди не понимали где они оказались, что для них свобода, они не знали, что с ней делать. Нельзя было узду отпускать для их же блага. Почему кинулись колхозы создавать после НЭПа? Потому что поняли, что если крестьян оставить в таком распущенном состоянии, то это равносильно их потере. Кто бы вышел в 41 году на войну, если бы крестьянство растеряли? Никого. Было бы как в настоящее время. Сейчас получается, что каждый механизатор на счету.

Но есть и другая сторона медали. Что такое современное сельское хозяйство? В нём в Европе, например, занято всего 5% населения. Сейчас комбайн убирает 1500 Га. Раньше норма на комбайн была 100 Га. Если в колхозе с площадью 3700 Га земли работало 17 комбайнов, то сейчас могут работать три. То есть нужно всего три комбайнера. А раньше нужно было 17 комбайнеров и 17 помощников – 34 человека. Сейчас уже столько людей не нужно.

– Но ведь и население в селах сократилось…

– Естественно. Но всё равно там, где люди ещё живут, надо развивать какой-то, пусть другой, бизнес. Нужно давать льготы – на электричество, на газ, бесплатно давать землю. Промзоны надо растягивать по области, нельзя их привязывать исключительно к городу.

– Интересно, как проблему занятости решают, например, в Чувашии? У них сельского населения гораздо больше.

– Когда я работал в колхозе, с 88 года, из Чувашии приезжало множество народа. Потом они начали селиться у нас. Сейчас в основном в Чувашии народ в деревнях строит – дороги в Москве, туннели и т.д. Целыми селами строят. Часто хозяйства никакого нет, но живет народ в селе.

– Да и у нас картина во многих населенных пунктах такая же…

– Это не правильно. Народ сохранил свою работоспособность. Это нужно ценить. Вот село – 30 человек из него ездят на вахту. Там же прекрасное предприятие можно построить! Естественно, сельхозпроизводству эти люди не нужны, но они нужны в других производствах.

– Ситуация по моим наблюдениям сильно изменилась начиная с 2005-2007 годов, когда, по сути, и началось нынешнее реосвоение заброшенного пространства. На землю пришли новые хозяева – кулаки или помещики, а все пьющие попросту вымерли.

– Их выкосило. Сейчас пьющих на селе единицы.

– У меня даже есть ощущение, что повторяются 70-80-е годы XIX века, когда уже отменили крепостное право, сформировался хоть какой-то свободный рынок труда. Что тогда началось? Начали открывать новые производства там, где много рабочей силы. У нас в области в те годы запустились, например, текстильные фабрики новые, кое-какие заводы. До этого производства на селе никогда не было.

– Именно в 1880 году помещики Тургеневы в Коровино открыли текстильную фабрику.

– Говоря современным языком, в село пришли новые инвестиции и новые инвесторы.

– Это сейчас и нужно. Мы говорим – давайте дадим инвесторам льготы. Освободим на 10 лет от налогов всех, кто строит промышленные предприятия в сельской местности предварительно жестко закрепив понятие «сельская местность». Иначе наши ушлые предприниматели быстро найдут лазейки.

Пока ещё завлечь бизнес в село возможно. Есть рабочая сила, которая ездит по всей России. Вполне возможно, что и дети этих людей останутся на селе.

Можно занять население. Одно радует – многие думают об этом. Люди земли ещё остались. Каждого из них нужно беречь – таких людей очень мало, кто реально так думает.