Можно ли найти красивое в трагичном, эстетизировать трагедию? «Безысходный трагизм вечно подстерегающей нас смерти» – такова, по словам философа Николая Бердяева, любимая тема Мориса Метерлинка, французского символиста бельгийского происхождения. И вот за такую тему такого сложного автора взялся молодой режиссер Максим Копылов в своей первой самостоятельной постановке: на малой сцене Ульяновского драмтеатра он выпустил спектакль «Слепые» по одноименной пьесе Метерлинка. Не исключено, что тему Максим «унаследовал» от отца: режиссер Юрий Копылов, по сути, посвятил ей всю свою творческую жизнь.

В небольшой одноактной пьесе мало что происходит: группа слепых приходит на прогулку в лес, но старый священник, который был их поводырем, умирает. Далее – только диалоги незрячих растерянных людей, которые думают, что их наставник ушел, но скоро вернется. Они даже не знают, какое сейчас время суток. Их все пугает – шум моря, биение птичьих крыл, падающие листья. Единственный зрячий среди них – ребенок, сын помешанной слепой («Он один мог бы сказать, где мы!»), но он не умеет говорить, а умеет только плакать. Обнаружив хладный труп священника, слепые приходят в отчаяние. Они не знают, ждать ли помощи или ощупью пробираться в приют, где было так тепло и безопасно. Финал пьесы открыт для толкований: слышны чьи-то шаги, ребенок видит что-то необычайное, приходят некие «они», крик ребенка, конец.

Вся энергетика пьесы, весь ее экзистенциальный ужас – в диалогах испуганных, дезориентированных людей, оставшихся без руководителя. Персонажи воспринимают друг друга только по голосу, без тактильного контакта, паралич воли и разума даже не позволяет им подойти друг к другу, чтобы обняться и согреться: «Лучше не трогаться с места!». Вот это оцепенение страха режиссер передает статичным построением спектакля. В течение часа актеры почти не перемещаются. Режиссерское решение оправдано тем, что внешняя статика компенсируется внутренним напряжением. Спек-такль во многом «двигает» и музыка: Олег Яшин подобрал малоизвестные произведения, иллюстрирующие это напряжение, в частности, в начале использована атональная музыка Кшиштофа Пендерецкого. Но недостаток «физического действия» породил специфическую сложность: некоторые актеры жаловались, что им было трудно запомнить текст Метерлинка, потому что реплики эти зачастую трудно к чемулибо «привязать».

В спектакле есть персонаж, которого нет в пьесе. Эту девушку в белом (Любовь Юдина) с пачкой листов в руках, неслышно проговаривающую текст всех реплик, можно воспринимать и как символ рока, и как светлого ангелахранителя. Она одна порхает между статичными фигурами, словно связывая их вместе. Мне подумалось, что это муза истории, а слепые не только говорят, но и проживают свою жизнь по ее подсказке, и в этом намек на то, что история повторяется только для тех народов, что не имеют воли изменить ее.

Зачем Максим Копылов взялся за «Слепых»?

Доводилось слышать версию о том, что этот спектакль – о театре, который остался без своего лидера. Смело, но есть натяжка. Лично я воспринял «Слепых» как политический спектакль о незрячем растерянном обществе, народе, не способном к самоорганизации и готовом бесконечно ждать поводыря, «сильную руку». В тексте пьесы рассыпаны символические высказывания, которые прямо на это указывают. Выразителем консервативной идеологии является Первый слепорожденный (засл. арт. РФ Виктор Чукин), который сопротивляется любым переменам, сулящим хоть малейшую степень неопределенности. Слепые – сообщество, потерявшее свою идентичность: люди живут вместе, но не знают, кто они, никогда не видели друг друга. «Можно подумать, что каждый из нас живет в одиночестве!.. Для того чтобы любить, нужно видеть», – говорит Самый старый слепой (нар. арт. РФ Алексей Дуров).

Метерлинк рисует мрачную картину потерянного общества: «Тем, кто не видит, не нужно света». Впрочем, он оставляет крохи надежды: у одного из персонажей есть остаточное зрение, Юная слепая (Оксана Романова) сохранила детские воспоминания о солнечном свете. За эти полунамеки, видимо, и ухватился Максим Копылов, верящий в возможность коллективного прозрения. В финале спектакля, перед лицом неизвестности, герои все же сбиваются в кучу и буквально на пару секунд, между затемнениями, режиссер «срывает» с них повязки, «заставляя» их прозреть: финал, не вполне логичный в контексте пьесы, но оправданный личными убеждениями и надеждами постановщика. Во всяком случае, это не противоречит главным темам творчества Метерлинка, каковыми являются смысл жизни и смерти, место и роль человека в обществе и в истории. Как писал Бердяев, «нет писателя во всемирной литературе, который с такой глубиной и красотой изобразил бы вечное, очищенное от всяких внешних примесей, трагическое начало жизни, как Метерлинк».

Сергей Гогин