В нашей газете мы часто поднимаем вопрос о деградации семейных отношений в наше время. И сегодня мы предлагаем нашему читателю внимательно прочитать материал нашего постоянного автора Жана Миндубаева, на примере конкретной жизненной истории, рассуждающего на эту тему.
Жительница села Ливни Буренкова Евдокия Петровна, 1938 года рождения, вот уже два года ведет странный для ее возраста образ жизни. Вместо того, чтобы баюкать свою старость в тепле и уюте, старушка постоянно пребывает в тревоге и суете. В родной дом пробирается озираючись, прячась… Обивает пороги районного суда и администрации, пишет слезные письма в редакции. Чего добивается в казенных учреждениях старый человек?
– Правды, сынок, правды, – нервно теребит конец старенького платка баба Дуся. – Горе со мной, а правды нет. Вот так и мыкаюсь…
Мутноватые слезы горошком катятся по ее сухим сморщенным щекам. И чем дальше вслушиваюсь я в рассказ старушки о горьком житье-бытье, тем стыднее становится мне… Стыдно за родных и близких Евдокии Петровны, за наше правосудие, за всех нас, наконец.
Жизнь Евдокии Буренковой последнюю четверть века текла вполне благополучно. Повидав всякого – и хорошего, и плохого, нашла она покой в совместной жизни с Иваном Александровичем Подбельским, тоже немолодым уже человеком.
Иван Александрович первым браком был женат на На-талье Буренковой, родной сестре Евдокии Петровны. Потом Наталья тяжело заболела. Ни доктора, ни заботы сестры и мужа не помогли…
После смерти сестры остались на жизненном ветру два одиноких осиротевших человека. Общее горе сближает -Случилось это ровно двадцать четыре года назад.
Все эти годы в Ульяновске жила единственная дочь Ивана Александровича от первого брака Катя. И хотя жила она вполне благополучно – свой дом, своя семья, старики ее не забывали: то посылочку к празднику отправят, то денежку от пенсии отправят. Как не помочь? Своя же кровиночка: Ивану Александровичу – дочь, Евдокии Петровне – племянница.
И продолжаться бы этой спокойной жизни двух людей под одной крышей в немудреных сельских хлопотах, но пришла новая беда: теперь занемог Иван Александрович. Болел долго, тяжко – две операции, осложнения, постельный режим. Евдокия Петровна свой крест несла достойно, от больного не отходила, Племянница Катя лишь иногда из Ульяновска наведывалась; знала – без пригляда отец не останется, есть кому лекарства купить.
Ивана Александровича не стало. Евдокия Петровна похоронила мужа и вернулась в опустевший, за четверть века ставший родным дом – доживать уже в полном одиночестве свою жизнь.
Разве могла она предполагать, что теперь ждут ее самые горькие испытания?
Не прошло и сорока дней после похорон Ивана Александровича, как нагрянула в Ливни Екатерина. Вопрос с порога был такой:
– Ну, тетушка, когда выселяться из дома будешь?
Евдокия Петровна племянницу сперва не поняла: о чем это она? Кому выселяться?
– Тебе, – пояснила Екатерина. – Ведь дом-то мой, мне принадлежит. По наследству. Ты тут кто? *
– Дак как же! – заметалась Евдокия Петровна. – Ведь мы с твоим отцом тут четверть века прожили! Вместе избу ремонтировали и хозяйство вели. Каждый гвоздик мне тут родной, каждое бревнышко свое… Да и куда мне деваться?!
– А это не моя забота, – был ответ. Даю тебе месяц сроку. Не съедешь – через суд выселю. Ты же с отцом нерегистрированная!
И тут до Евдокии Петровны дошло, на краю какой беды она оказалась…
И ведь правда – нерегистрированная. Не расписывалась она с Иваном Александровичем; и нужды в этом не было, и не вспоминалось ни разу, в каком браке существуют – в церковном, официальном или гражданском. Жили себе и жили – в мире и согласии, в каждодневных хлопотах. Старикам и в голову не приходило, что надо на казенной бумаге оформить свои отношения. Разве могли они предполагать, что именно это будет иметь какое-то значение в жизни?! А оказалось – имеет!
…В разгар зимы, в январские студеные морозы, получила Евдокия Петровна повестку из райсуда: прибыть на рассмотрение дела о наследной избе. Добралась на попутках, посидела в холодном зале, выслушала решение, из которого поняла одно: согласно каким-то статьям закона старенькая, латаная-перелатаная изба под шиферной крышей, а также сарай и провалившийся погреб принадлежат теперь не ей, гражданке Буренковой, а ее родной племяннице Кате. По праву наследования. И значит, она, Евдокия Петровна, отныне вроде квартирантки у нее.
– А дожить-то мне в избе дозволяется? – робко справилась старушка.
– Вопрос о вашем выселении судом не рассматривался, – ответила судья.
Евдокия Петровна этому сильно обрадовалась: власть разрешила доживать жизнь под родной крышей! Но, как вскоре выяснилось, рано она радовалась, рано…
Всю зиму (а была она, как нарочно, суровой и многоснежной) Евдокия Петровна провела в тревоге: вот явится племянница, вот выставит ее за порог. Куда пойду? Куда денусь? Однако Бог миловал-никто не нарушил ее одиночество. Затихла Екатерина вроде бы после суда…
И может быть, все обошлось бы (так полагает Евдокия Петровна), не соверши она неразумного (по ее словам), поступка.
– Ты что, Петровна, так и будешь жить в квартирантках? Подавай на пересуд, быть того не может, чтобы тебя крышей обделили! Пиши кассацию!
Это ее соседка, Нина Марьева, все возмущалась. А так как являлась бывшей учительницей, то Евдокия Петровна, ей вполне доверилась.
И сочинили они жалобу в областной суд – на пересмотр дела.
– И зачем я это сделала?! -сокрушается Евдокия Петровна. – И до того было невмоготу, а теперь уж совсем худо.
Прослышав о том, племянница примчалась в Ливневку.
– Ты на чужое добро рот раззявила? – набросилась она на тетку. – Ладно. Хотела тебя до лета не гнать. Теперь держись!
Действия Катерины были решительны и энергичны. Раз – и обрезана электропроводка, снят со стены счетчик. Два – досками от полусгнившего забора заколочены все окна в избе. Три – выкинуто в сарай бабкино тряпье. Четыре – на дверь избы повешен громадный амбарный замок.
– Попробуй к избе подойти – в тюрьму посажу, – пообещала тетке племянница, отбывая восвояси.
Три дня Евдокия Петровна спасалась от морозов в погребе. Затем ее, уже теряющую последние силы, приютил сосед.
Отвлекусь. Мы бесконечно толкуем о голоде, холоде, нищей жизни. И порой кажется, что все наши страдания – от бедности материальной, не хватает денег, еды, одежды.
Эх.. Да, обнищали – но разве только телом?
Расскажу, как поживает «экспроприаторша» Катя, дочь покойного Ивана Александровича. Крайне бедствует, еле сводит концы с концами? Я отыскал ее на окраине Ульяновска в большом собственном доме. Муж -шофер-дальнобойщик, возит для торговой фирмы товар из Москвы. Сама Екатерина Ивановна по субботам и воскресеньям торгует рыбой на базаре. Единственный сын заканчивает школу.
В доме – все, что нужно для жизни: холодильник, телевизор, ковры и прочее. Во дворе, у недостроенного гаража, – новенькая иномарка. Ну с чего бы престарелую тетку из старенькой избы выгонять?
– Может, и разрешила бы ей в моей избе дожить до смерти, – отвечает Екатерина Ивановна, – да бабка сама виновата: в суд подала… Умрет – кому это потом достанется? А у меня сын растет: его еще от армии откупить надо. Я избу в Ливнях дачникам продам. А тетка у соседей доживет. Ей уж недолго до могилы.
Вот так.
Признаюсь: этот простодушный монолог я слушал без всякого удивления. А чему удивляться? Тому, что мы год от года нищаем не столько материально, сколько духовно?
Неет, этому уже давно никто не удивляется. В стремлении урвать кусок (пусть даже такой тощий, как старая избенка в деревне) мы отметаем все: нравственные
Суды наши, завалены делами о скандальных дележах скудного наследства, об имущественных притязаниях близких родственников друг к другу, о преступлениях на этой почве. Я понимаю: материальные блага – основа жизни. Но должно же быть в наших душах некое неприятие грызни из-за… скажем так, валяющейся на дороге кости. Не животные же мы, в конце концов!
– Значит, душа за тетку не болит? – справляюсь я у Екатерины Ивановны. Она смотрит на меня с искренним недоумением:
– При чем тут душа?! Имущество мое – суд это подтвердил.
Ну и все. На том и расстались.
Но продать избу в одночасье, Екатерине не удалось. Приезжали, приценивались, но продажа так и не состоялась.
Был и странный случай. Одному покупателю (военный пенсионер) изба приглянулась. Он и задаток уже отдал . Но как только узнал, что престарелую бабку отсюда выставили, покупать эту дачу почему-то раздумал…
А Евдокию Петровну огород к жизни вернул. Подошло лето, народ по грядкам возится. Бабушка не стерпела: тоже с лопатой на свой участок явилась.
Племянница в Ливнях долго не показывалась. И Евдокия Петровна совсем «обнаглела»: попросила соседа «распечатать» окно в задней половине избы, на кухоньке. И теперь в это окно лазит, и живет в своей родной избе подпольно: при печке и лампадке. И еще иконка в углу: молится тетка Дуся истово – и просит Создателя родную племянницу Катю спасти и сохранить. И вразумить.
Не запоздала ли молитва?
Жан Миндубаев