7 апреля – 90 летие заслуженного художника России, почетного жителя Сенгилеевского района и Ульяновской области Ивана Васильевича Лежнина

Когда в переполненной маршрутке нависнешь со всей своей сединой и тяжелой сумкой над бестрепетно сидящим юнцом или юницей, поневоле пожалеешь их, потерявших драгоценное качество внимания к окружающим людям. И возблагодаришь судьбу, подарившую доброе знакомство, а то и дружбу с людьми из совершенно другого материала.

И один из первых тут – Иван Васильевич Лежнин, художник большого таланта и человек редчайшей отзывчивости. Ну зачем бы ему, известному мастеру, четырнадцать лет назад тратить время и писать в книге отзывов (была моя выставка) не стандартный набор выражений, а слова удивительной сердечности? А услышав о присуждении мне медали, немедленно звонить с поздравлением? В этом он весь, как и в том, что знал по именам все (!) население совхоза им. Крупской, где занимался, казалось бы, только своим профессиональным делом. И немедленно откликался на оскорбительные для иного маэстро просьбы подновить звездочки на комбайне (традиция, пришедшая от боевых летчиков) или разметить белилами место стоянки машин. И когда в том же совхозе решили создать картинную галерею, Иван Васильевич подарил ей сорок одну работу! Как справедливо, что, хоть и посмертно, присвоено ему звание почетного гражданина и города, и области! Когда-то в полушуточном поздравлении я написал: «Воспеть бы Вас чеканной бронзой, боец, художник, гражданин, Иван Васильевич не Грозный, А даже несколько Лежнин».

Детство крестьянского сына из вятской глубинки не могло быть легким. Когда ему было шесть лет, на деревни обрушилась коллективизация, отобравшая у крестьян не только скот, но и орудия труда. Семь лет будущий заслуженный художник России пас скот, что давало возможность как-то существовать. Но школу кончил, а тут грянула война. Едва успев поработать слесарем-водопроводчиком, он, прибавив себе год, уходит добровольцем на фронт и попадает на Ленинградский. Перед самой блокадой прибыл на флот, а стал лыжником-автоматчиком, потом связистомтелефонистом. Там впервые начал рисовать. Те фронтовые наброски не сохранились, но увлечение, восхищенно одобренное товарищами, стало делом всей жизни. Войну художник не любил вспоминать, но ранения в руку и в ногу нетнет да и напоминали о ней.

Осенью 1945-го их часть перевели в Ригу, и один из командиров Лежнина уговорил его показать рисунки преподавателям Академии художеств Латвийской ССР. Ивана приняли без экзаменов, и он пару–месяцев ходил на занятия, еще не будучи демобилизованным.

А потом, чтобы подкормиться, пришлось по вечерам подвязывать фартук официанта в ресторане «Луна».

В памятном для меня 1957-м году (кончил школу, поступил в институт) Иван Васильевич стал нашим земляком. Актив-ная творческая работа, яркий талант живописца сразу выделили его среди художнической братии. Был он замечен и великим Пластовым, очень разборчивым в дружеских пристрастиях. Алексей Васильевич Моторин, председатель местного Союза художников, заметно ревновал в этом планеи однажды отговорил Лежнина, приглашенного Пластовым, от поездки на день рождения: «Тебя из вежливости позвали, а ты и намылился».

Скромнейший Иван Васильевич не поехал. Как потом не только семейство Пластовых, но и их соседи отчитывали его: Пластов и на автовокзал звонил, и на зимнюю дорогу не раз выходил – а Лежниных все нет! Сразу после этого празднества Пластов поехал в Москву, а по пути зашел к Лежниным и подарил Елизавете Петровне духи «Пиковая дама», которые она свято бережет с того 1972-го года. Потому что следующего года у Пластова уже не было: вернувшись в Прислониху в мае, он вскоре умер от сердечного приступа.

Вернемся к Ивану Васильевичу. Он мастер во всех ипостасях живописи: и пейзаж, и портрет, и большая станковая картина – все ему по плечу.

Жанровая картина «Проиграли» – о хоккеистах. «Дожди идут» – о нелегком труде хлеборобов. Что ни портрет – то кистью ярко, до конца высказанный характер. Высказывался он и талантливым пером журналиста. А что до пейзажей, то не сказать лучше, чем это сделал талантливый поэт Владимир Пырков в статье 1975-го года: «Лежнин – поэт русского пейзажа, того самого, о котором так точно выразился В. Мешков: «Пейзаж, как народная песня, должен нести светлые чувства, должен быть близок народу». С благодар-ностью смотришь на то, что создал и чем озарил наш взор художник… …Первый, самый пушистый, долгожданный снег рядом с обморочно-черной водой лесной речки; пергаментная смуглость заката сквозь развилки старых, обожженных молниями ветел; похожий на топленое масло снег марта; сосны под напором влажного ветра оттепели; малая, безвестная, но такая гусельно-звончатая, в янтарных песках и тусклой листве осокорей речка Теберсинка, торопящаяся в Суру; густой, но, как сказка, хрупкий иней на ветвях; задумчивая, прозрачно-восковая березовая рощица; ласковая, ручная зелень в начале мая; крепыши-дубки дружеской ватагой на берегу.

Удаются Лежнину тончайшие переходы наших времен года, удается всегда изменчивое время межсезонья: то в закатной пыльце, то сливающееся с беспамятными снегами, то в рваных, яростных тучах.

Иван Васильевич, надо это отметить, бережливо до скупости пользуется своей палитрой, ему свойственна строгая сдержанность и не требуются внешние подслащивания, украшательства». А ведь это обо всей его жизни, прожитой по строгим законам правды и совести. И красота его души светит из оставленных потомкам холстов и рисунков.

Лев НЕЦВЕТАЕВ