С распадом Советского Союза и переоценкой 70-летней истории СССР из забвения появилось дворянство. Класс, клеймившийся десятилетиями, стал превозноситься, может быть, даже выше, чем во времена царской России. Довольно быстро нарисовался портрет дворянина – человека просвещенного, высоконравственного гражданина, патриота и мецената. Однако, по старинной русской привычке грести всех под одну гребенку, мы воспеваем Дениса Давыдова, романтизируем декабристов и идеализируем прочих знаменитостей, не задумываясь о том, что все люди разные и что слово «дворянин» не является синонимом слова «гуманный».

15 февраля 1818 года в имении помещиков Демидовых, в селе Засарье Алатырского уезда (ныне Сурский район) Симбирской губернии, произошла трагедия, которой заинтересовались граф Алексей Аракчеев и сам император Александр I. На скотном дворе в чулане повесилась дворовая девка Пелагея Иевлева. Симбирский губернский прокурор Михаил Быков докладывал министру юстиции князю Дмитрию Лобанову-Ростовскому о расследовании. В документе сообщалось, что полковник и кавалер Николай Демидов и жена его Марья с находящимися при них в услужении дворовыми людьми обращаются жестоко, за малейшие проступки наказывают без меры. Это подтвердили все «спрошенные по делу люди».

А женщины Алена Иванова, Марья Силантьева и девка Афимья Семенова показали в доказательство множество засохших струпьев и заживающих красных пятен. Некоторых наказывали розгами до крови по три раза в день. Били кнутами, от которых оставались рубцы толщиной в палец.

Избивали виноватых в присутствии хозяев, причем господа могли выбранить экзекуторов за то, что худо бьют или кнут нехорош.

На теле самой Пелагеи также нашли следы ударов. Кстати, вскрытие эксгумированного трупа осуществил симбирский лекарь Карл Рудольф – впоследствии тесть Николая Гончарова – брата писателя Ивана Александровича. В ходе следствия был сделан вывод о том, что мера жестокости хозяев была столь велика, что девка неоднократно говорила о своей наклонности к «произвольной смерти». А наказывали несовершеннолетнюю крепостную за разного рода провинности регулярно и беспощадно. Пелагею били, например, за то, что та любимую собачку Демидовой не расчесала.

Марья ежедневно осматривала Пелагею и наказывала розгами за то, что рубашка была замарана. Заодно могла лишить девушку обеда и ужина. За три дня до самоубийства Пелагеи Демидова избила ее в кабинете палкой, а накануне смерти отхлестала по щекам до крови, «которой вытекло из носу с стакан».

Суд сделал вывод, что Иевлева была доведена до отчаяния. Рано утром 15 февраля она пошла с девкой Афимьей Семеновой на скотный двор, где уже была Алена Иванова.

Надевая чулки, Пелагея приговаривала, что от нестерпимых побоев впору удавиться или утопиться. Недолго думая, она сбегала на гумно за веревкой и, привязав ее к шесту, надела петлю на шею, присела и закричала: «Ой, матушка, больно!». При расследовании стало известно, что первой реакцией Демидовых на известие о самоубийстве были слова: «Нельзя ли ее спрятать?». Похоронили девицу в отдалении от села. Возраст Пелагеи в документах не указан, и определить его не удалось. Однако главный архивист Государственного архива Ульяновской области Антон Шабалкин поясняет, что, согласно Высочайшему указу Николая I, в 1830 году брачный возраст для девушек был установлен в 16 лет. До этого (а происшествие случилось, напомним, в 1818 году) могли отдавать в замужество и 13-14-летних.

Симбирская уездная палата возложила самоубийство девушки на совесть Демидовых, «для очищения коей предать их строгому церковному покаянию на такое время, какое назначено будет духовным правительством». Кроме того, за жестокое обращение с людьми у помещиков отобрали их имение, которое передали в ведомство Дворянской опеки.

Анна ШКОЛЬНАЯ.

P.S. Автор благодарит Антона Шабалкина за документы из Государственного архива Ульяновской области, предоставленные для подготовки статьи.