В области стартовал то ли месячник, то ли полугодник патриотического воспитания, во время которого нашу молодежь будут, видимо, все-таки учить той самой любви к родине.

Лично у меня нет к нашей молодежи претензий – она такая, какой ей позволили стать условия в стране с перекрытой вентиляцией.

По большому счету она так же несчастна, как и многие люди старшего поколения, хотя и те и другие этого зачастую не осознают.

Не помню, у кого из американских писателей, Джеймса Болдуина или Джона Стейнбека, прочитал, как в годы притеснения чернокожих Америки они протестовали против расового неравенства. А повод для протестов был, что называется, в полный рост. В транспорте Соединенных Штатов, например, было строгое разделение на места для белых и для черных.

Общественные заведения – кафе, рестораны вывешивали объявления: «Кроме черных», «Черным вход запрещен» и проч. Одновременно правительство пыталось улучшить бытовые условия жизни негритянской диаспоры, вытащить ее из трущоб. На бюджетные деньги оно строило многоквартирные дома, куда переселяло черных. Жилье не было, конечно, элитным, но было, тем не менее, вполне сносным.

И вот эти новые дома вскоре после заселения оказались сильно обезображенными. Стены подъездов – обшарпанными и изрисованными, полы грязными, окна разбитыми, и кругом мусор. Сделали все это те, кто в домах жил.

В первую очередь – молодежь, понимавшая, что правительство считает черных людьми второго сорта и новым жильем старается их просто задобрить, не давая в то же время ходу в остальной жизни. Хозяевами жизни остаются другие, те, кто живет во дворцах и ездит на лимузинах.

Что-то подобное, на мой взгляд, имеет место и у нас, причем там богатые стали богатыми в основном своим трудом, у нас же в числе «избранных» оказались те, кто был проворней и раньше других уселся за стол с ложками в руках. И большинство из них – это само себя назначившее первым сортом чиновничество. «Второму сорту» такой расклад нравиться не может, что и выражается в поведении в целом равнодушной молодежи.

Перед моими окнами – что-то вроде скверика, симпатичного и зеленого. С другой стороны дома – со стороны подъездов – тоже есть на чем глазу остановиться: стайка берез, черемуха, кусты акации и несколько высоких вишен. И трава. С конца прошлого лета под этой сенью стала кучковаться группа молодых парней и иногда девушек. Не знаю о чем, но они просто стояли часами и разговаривали. Пили газировку, минералку, иногда пиво и курили.

В октябре листья опали, трава пожухла и обнажилось то, что осталось. Это – пустые бутылки, алюминиевые банки, пластиковые бутылки, пластиковые пакеты, сигаретные пачки. Этим «добром» завален весь наш садик. Теперь «добро» прикрыло снегом.

Сквер в еще более ужасном состоянии – там просто одна большая свалка. Ее создателей я вижу еще чаще, поскольку сквер, повторюсь, перед окнами. Создатели – тоже молодежь. Я родился и вырос в деревне – в те годы, когда о нынешнем распаде мало кто догадывался, и происходящее сегодня, все эти ужасные свалки в самом центре города (даже в самом центре!) мне очень не нравятся. Но, с другой стороны, я вижу, в какой чудовищной лжи взрослеет нынешняя молодежь, как во всем, с чем ей приходится иметь дело, есть подлое двойное дно. Она не любит школу, где ее дергают издерганные учителя. Она, думаю, не любит в принципе мир взрослых с его навязываемым неискренним патриотизмом, в рамках которого от нее требуют, в частности, давать клятву при получении паспорта гражданина России, хотя гражданство принадлежит человеку по факту рождения. То есть гражданами они становятся зачастую раньше, чем становятся чиновниками те, кто требует от них клятвы. Она не любит этот мир с его двусмысленными, абсурдными заклинаниями о душе и «скрепах».

В общем, молодежи все равно, где бросать мусор, потому, наверное, что эта земля ей не дорога, и будь такая возможность, она хоть завтра бы ее, кажется, покинула и отправилась туда, где меньше вранья и больше тепла и человечности.

Василий Мельник