14 сентября исполнилось 175 лет со дня открытия в Симбирске (2 сентября по старому стилю) 1840 года духовной семинарии. Многие из нас пробегают мимо трехэтажного здания по адресу: Гончарова, 30, даже не заметив за пестрыми рекламными вывесками небольшой памятной доски. Мне хочется рассказать о семинарии последних лет ее существования ” в начале XX столетия. И «дать слово» самим семинаристам, обратившись к их воспоминаниям.

Последним ректором семинарии стал в 1897 году Андрей Стернов. Ему довелось увидеть закат семинарии, не пережившей революционных потрясений.

Высокий уровень преподавания и дешевизна обучения привлекали в стены семинарии многих. Ульяновский педагог Алексей Ястребов писал: «Я нисколько не проиграл от того, что учился в семинарии: правда, по математике и физике в семинарии курс был меньше, чем в гимназии, но зато по гуманитарным предметам… я получил знания ничуть не хуже…».

Ястребов, большой поклонник музыки и театра, в семинарии нашел единомышленников: «Во время бенефисных спектаклей семинаристы всегда были самыми активными участниками чествований бенефициантов, хотя от начальства они иногда получали нагоняй… В семинарии всегда был хороший мужской хор. …Хором руководил преподаватель пения… регент архиерейского хора Сергей Петрович Ягодинский. Он старался привить семинаристам вкус к музыке и на уроках даже знакомил их с гармонией и основами контрапункта… Не в меньшей степени был любителем театра и музыки инспектор Симбирской духовной семинарии Алексей Иванович Соловьев… Соловьев иной раз устраивал музыкальные вечера в своей квартире и приглашал к себе семинаристов, певцов и музыкантов…. Соловьев был также большим любителем математики и всегда помогал семинаристам по этому предмету, который в семинарии стоял на втором плане. Соловьев отличался общительным, приветливым характером и совсем не походил на педагога-чиновника, которые иногда встречались в те годы. У меня сохранились о нем самые лучшие воспоминания».

А вот ястребовские оценки других учителей: «…С весьма большой симпатией семинаристы относились к преподавателю литературы Крониду Анемподистовичу Смирнову, уроки которого всегда были увлекательными и далеко выходили за рамки существующей тогда учебной программы. Смирнов научил нас любить литературу и познакомил с творчеством Чехова, Горького, которое в семинарии не только не изучалось, но и считалось крамольным… Если на его уроках семинаристы, что называется, дышали полной грудью, то, наоборот, другая, удручающая, мертвящая атмосфера царила на уроках логики, психологии и философии. Эти предметы преподавал Пограницкий-Сергеев, белокурый, худощавый человек с изможденным лицом и тихим, замогильным голосом. Он был еще совсем молодым человеком… но казался морально опустошенным, унылым, похожим на живой труп. Взгляд его оловянных глаз оставлял тягостное впечатление. …Неудивительно, что этот выхолощенный человек, и среди людей как бы живший на необитаемом острове, покончил жизнь самоубийством во время революции 1905 года».

Первая русская революция, всколыхнувшая всю страну, затронула и семинарию. В начале 1905 года из нее уволили Николая Володина за противоправительственную агитацию среди крестьян. Позже, в декабре 1907 года, как участник экспроприации в Шумовской почтово-телеграфной конторе, Володин был казнен.

Ястребов писал об одном из однокашников, впоследствии профессоре-филологе Алексее Миртове: «…Миртов на митинге в Симбирском театре выступал от имени Российской социал-демократии. Однако мне не удалось выяснить, был ли он членом партии и какой ориентации придерживался – большевиков или меньшевиков; впрочем, и я тогда об этих различиях не имел никакого понятия. О Ленине мы слышали, что называется, краем уха: мы знали, что где-то есть такой революционер, но роль и значение его в революции мы не представляли себе тогда».

А осенью 1905 года семинаристы провели очень грамотно организованную забастовку с четко сформулированными требованиями. В первую очередь, они касались возможности поступать без ограничений в светские вузы, «расширения курса естествознания, математики, физики, …изучения языков, сокращения курса древнерусской церковной литера- туры и за счет этого введения новейшей». Также петиция, поданная 12 октября ректору, требовала отмены карцера и улучшения условий в семинарской больнице.

Благочинные епархии дружно осудили «бунт», лишь один алатырский священник высказался, что пер- вые 15 пунктов петиции, касающиеся реформы семинарии и поступления в светские учебные заведения, «заслуживают удовлетворения». Святейший Синод предпочел не обострять ситуацию, пообещав уступки и предложив «принять меры к возобновлению занятий. …Уволенных и исключенных из семинарии воспитанников по поводу последних настроений считать лишь распущенными в домы родителей».

Хотя Ястребов был далек от политики, он крайне негативно оценивал некоторых преподавателей: «В противоположность Соловьеву рек- тор семинарии протоиерей Стернов был человеком, ничем не интересующимся, кроме службы: это, если так можно сказать, была безразличная личность, чиновник в духовном сане. …По моим наблюдениям, ни преподаватели, ни учащиеся его не любили, а воспринимали как печальную необходимость. Таким же сухим формалистом был и учитель истории Неболюбов. …У Неболюбова было какое-то каменное лицо: никто никогда не слышал, чтобы он рассмеялся; никто никогда не видел улыбки на его лице. Недаром семинаристы его называли ходячей мумией». Мемуарист несправедлив к почтенному Павлу Неболюбову, опубликовавшему в начале 1900-х годов увлекательную историю семинарии.

В начале 1910 года инспектором семинарии стал Александр Яхонтов. За четверть века работы на педагогическом поприще ему довелось вести уроки по самым разным наукам: от латыни до географии. Александр Кузьмич редактировал неофициальный отдел «Симбирских епархиальных ведомостей», публиковался в солидных журналах, состоял членом архивных комиссий, был одним из крупнейших специалистов по местной церковной истории. В 1912 году он издал брошюру «Симбирские люди в Отечественную войну (1812- 1912)». В советское время Александр Кузьмич читал лекции, работал в губмузее и губархиве.

В 1899 году в семинарию пришел новый преподаватель Николай Баженов. В 1903 году он опубликовал книгу «Статистическое описание соборов, монастырей, приходских и домовых церквей Симбирской епархии по данным 1900 года». Этот труд до сих пор остается главным печатным источником о симбирских храмах.

Выдающийся художник-краевед и педагог Дмитрий Архангельский учился в семинарии в 1899-1906 годах. Он вспоминал: «В бурные годы первой революции семинария наша кипела, как котел». Однако именно в это время Архангельский, который уже начал преподавать, сумел сплотить вокруг себя поклонников изобразительного искусства и организовал художественную студию.

В 1908 году в семинарию поступил сын псаломщика Богоявленской церкви села Прислониха Аркадий. Впоследствии Аркадий Пластов вспоминал: «Поступление мое в семинарию наполняло отца гордостью, и он про себя лелеял другую мечту. Его сын выходил на дорогу образованного человека. «Учись, старайся, – напутствовал он меня, – может, архиереем будешь». В семинарии на Аркадия обратил внимание молодой педагог Александр Вишняков. «Причиной внимания …к ученику, – писали краеведы Ю.Козлов и А.Авдонин, – стали маленькие портреты одноклассников… Два-три таких портрета случайно попались Александру Васильевичу на глаза, и он заметил их несомненное сходство с оригиналом, почувствовал одаренность рисовальщика». Учившийся в семинарии в 1910-1916 годах Александр Смирнов, впоследствии известный офтальмолог, вспоминал: «…Нельзя не отметить карандашных зарисовок-карикатур во время церковного богослужения Аркадия Пластова …на церемонии целования семинаристами евангелия, креста, благословения, миропомазания их священнослужителем. Замечания воспитателей не действовали на Пластова».

В 1909 году Пластов стал посещать необязательный предмет – рисование. Архангельский писал: «Пластов, человек оч. талантливый, отдающий всю силу своих способностей живописи, отличался тогда угрюмым и упрямым характером. Страшно обидчивый, резкий в словах и поступках, требовал к себе большого внимания, осторожного и бережного отношения. …Пластов видел на выставке мои живописные работы и …хотел бы поучиться у меня живописи. Я охотно согласился. Уж очень мне понравилась колоритная фигура моего нового знакомца и его своеобразная и образная народная речь». Учитель и ученик нашли друг друга. Позже Пластов признавался: «И после его уроков все прочие предметы казались мне серыми и совсем ни к чему…». В 1912 году «…Аркадий подал прошение об увольнении с четвертого курса… И получил благословение ректора послужить народу художником, раз у него нет призвания быть священником».

Пример Пластова – отнюдь не исключение. В начале XX столетия все меньше выпускников семинарии связывали свою будущую судьбу с церковной службой. Протоиерей Елпидифор Успенский сетовал: «…Теперь из многих семинарий, чуть не поголовно, бегут без оглядки хотя куда-нибудь – только не в священники, хоть в какой-нибудь ветеринарный институт…».

Ястребов, избравший педагогическую стезю, писал: «Из Симбирской духовной семинарии, кроме меня, немало …вышло лиц, которые пошли по линии не духовной, а светской: некоторые из них сделали значительный вклад в развитие отечественной филологии… Следует отметить, что и администрация не очень сильно агитировала за поступление семинаристов в духовное звание, может быть, сознавая бесполезность такой агитации при тех условиях».

Семинарские педагоги XX столетия по-разному влияли на умы и сердца. Кто-то старался идти в ногу с веком, а кто-то «зарастал тиной». Александр Смирнов вспоминал: «Ярким примером может служить преподаватель греческого языка Яков Яковлевич Иванов, любивший выпить. Как-то, придя в класс в нетрезвом состоянии за несколько минут до окончания урока, чтобы успеть расписаться в классном журнале, на вопрос дежурного: «Почему Вы, Яков Яковлевич, еще ни разу не поставили за ответ пятерки», он, не задумываясь, ответил: «На пять знает только бог, на четыре я, на тройку, двойку и единицу – ученики». Находясь в состоянии запоя, он на экзаменах без жалости ставил двойки и единицы. …Несколько семинаристов… пошли к священнику Благовидову просить его ассистировать …на приближающемся экзамене по греческому языку. …Добрейший Благовидов пришел и зачастую ставил такую отметку, которая вместе с экзаменаторской давала переходной балл, и благодаря этому многие избежали переэкзаменовок». Яков Благовидов в 1927-1930 годах стал Ульяновским архиепископом Иоакимом, а Смирнов женился на его дочери.

Вот еще отрывок из воспоминаний Александра Адриановича о семинаристах предреволюционных лет: «…Опера в Симбирске была обычно во время так называемого Великого поста. О посещении ее с ведома администрации не приходилось и думать. Не могу вспомнить, от кого я научился на койках уходящих в театр делать из разных материалов фигу- ры спящих людей с закрытой одеялом головой. Рано утром все это разбиралось дежурным, а любители оперного искусства после театра ночевали в городе у родственников или знакомых… В 1913-1914 гг. при моем участии стал издаваться журнал «Метеор», в котором осмеивались недостатки в жизни семинаристов, неэтические поступки учащихся, некоторых преподавателей; помещались и очерки. …Кто-то из подхалимствующих фискалов донес администрации о существовании журнала, и …третий номер нами был ликвидирован.

…В начале 1916 г. ректор семинарии Стернов на своем уроке очень оскорбительно отозвался о Толстом. Не успел ректор закончить свои ругательства, как семинарист В. Лима- нов, встав с парты, с возмущением заявил ему: «Как Вы смеете охаивать гения русской и мировой литературы; мы поклоняемся ему». В классе наступила мертвая тишина, которую нарушил визгливый крик ректора: «Вон из класса». И все же Лиманов не был исключен из семинарии».

В 1917-1918 годах говорить о нормальной учебе уже не приходилось. Осенью 1918 года часть педагогов и учащихся покинула город с отступавшими белыми. На заседании коллегии губернского отдела по народному образованию 3 октября 1918 года приняли решение о закрытии семинарии.

Годы репрессий «выкосили» многих из наставников и учеников семинарии. Последний ректор Андрей Стернов арестовывался в 1921 и 1922 годах «за антисоветскую проповедь в церкви». В 1930-е годы он вышел на покой. 83-летнего старца расстреляли 21 января 1938 года по лживому делу «Об Ульяновской церковной контрреволюционной монархическо- повстанческой организации».

Антон ШАБАЛКИН, архивист