Десяток небольших скульптур на третьем этаже Ленинского мемориала, рядом с концертным залом, можно не заметить, но, увидев их, невозможно оторваться. Небольшие, но остро характерные, выразительные фигуры деревенских жителей – работа молодого скульптора Александра Свиязова. «Птенец гнезда Пластова» – так называется экспозиция автора, который родился и вырос неподалеку от тех мест, где творил Аркадий Александрович – в селе Таволжанка Карсунского района.

Однажды журналистов привезли в Детскую художественную школу Карсуна: ученики замечательного педагога и директора школы Владимира Фролова в очередной раз «засветились» на какой-то международной выставке. Владимир Алексеевич заодно познакомил нас с молчаливым, улыбчивым, огненно-рыжим юношей и показал несколько его глиняных работ. Все подивились мастерству Саши, а Фролов сказал, что мальчик не один год пешком ходил в ДШИ из соседней деревни – несколько километров туда и обратно. Теперь будет поступать в Пензенское художественное училище.

С тех пор прошло лет двенадцать: у Александра позади и училище, и московский Художественный институт имени Сурикова. Но все только начинается, считает он.

– Мне повезло, что я учился в Суриковском институте. Там все держится на профессорах – работающих художниках, которые уже вошли в историю русского искусства, русской скульптуры. Мои основные преподаватели – это Александр Рукавишников и Михаил Переяславец, которые учат понимать форму, следовать традиции, идущей от мастеров Возрождения, Родена и других великих мастеров. Очень интересные уроки рисунка давал Николай Колупаев. Мы постоянно ходили на выставки современной скульптуры. Обучение было живое, с профессиональным общением. Главное, что там не только учат скульптуре, но и открывают тебя как личность. Когда ты приходишь в искусство, то сам пока не знаешь, кто ты такой, каково твое место здесь, – и тебе помогают это узнать, раскрывают в тебе художника. А уж как ты себя реализуешь – зависит только от тебя.

– Судя по выставленным работам, Вы – своего рода «поэт деревни», как называл себя Сергей Есенин?

– Деревня – это моя тема. Я сам вырос в деревне, и образы знакомых людей остались в моих воспоминаниях навсегда. Сейчас я бываю на родине очень редко, но впечатления до сих пор меня завораживают. Я люблю и деревенских людей, и природу, и думаю, что мне надо продолжать лепить деревню.

– За одиннадцать лет учебы деревенский образ жизни, наверное, совсем забылся? Или сможете огород вспахать, если придется?

– Дом построить, огород вспахать – это тот уровень дел, которому можно научить любого человека. Я эти навыки получил в детстве, и если жизнь заставит, то без проблем и огород вспашу, и картошку выращу, и в столярке поработаю, для меня в этом нет ничего страшного. Но главное дело моей жизни – все- таки другое.

– Как получилось, что Вы, будучи еще студентом, ста- ли автором памятника Аркадию Пластову в Прислонихе?

– Я слепил его по фотографии еще на первом курсе. Этот художник, тоже деревенский мужик, всегда был мне очень симпатичен, а его творчество вдохновляло. Я работаю над той же темой, что и он, но немного по-другому. И я сделал совсем небольшой эскиз, показал его Переяславцу, и он его одобрил. Потом я слепил другой эскиз, побольше, но по дурости сломал его. Еще одну фигуру сделал для школы искусств. Я часто шутил, что поставлю памятник Пластову, а потом узнал, что в Прислонихе хотят это сделать, и решил участвовать в конкурсе. Меня поддержала комиссия Суриковского института. Свою роль сыграло то, что я родом из тех же мест. Я показал новый эскиз и внуку художника Николаю Николаевичу. Ему понравилось мое предложение, и мы с ним работали над скульптурой в соавторстве.

– Вам уже приходилось делать другие работы на заказ?

– Да, я делал несколько скульптур. Например, композиции «Третий Рим» и «Битва 1812 года», памятник Кутузову, сейчас делаю для Карсуна памятник афганцам.

У молодого автора определенно есть свой стиль. Он умеет уловить и передать непринужденность мужика, облокотившегося о колонку, усталость женщины, тяжело склонившейся над ведром с картошкой и ножом в руках, ощущение одиночества в замершей на лавке фигуре. Это не портреты конкретных людей – порой лица вовсе не рассмотреть, это обобщенный, условный образ жителя деревни, ежедневно занимающегося физическим трудом. Все они слеплены – словно наспех: в них нет гладкости, идеальности античных скульптур. Но есть некая непричесанность, нарочитая небрежность, экспрессия и в то же время – завершенность.

– Наверное, в этом отчасти выражается мой неспокойный характер, – признается скульптор.

Анна Школьная